Основная сложность при анализе староверия состоит в том, что любая попытка дать определение тому духовному движению, которое противостояло реформаторам, будет неизбежно нести на себе следы той или иной идеологической позиции. Так, например, вплоть до начала XX века во всей литературе, издаваемой синодальной церковью, церковные и светские учёные для обозначения староверия использовали термин «раскол», а староверов иначе как «раскольниками» и не называли. О них говорили как об «отделившихся», «отколовшихся» от Русской Православной Церкви — подразумевая под словом «церковь» исключительно ту часть русского общества, которая приняла насильно навязанные властью реформы. Подобные же определения, как правило, повторяются и во всех современных религиоведческих исследованиях и справочных изданиях.
Однако данные определения противоречат важнейшим положениям старообрядческой религиозной доктрины, согласно которой старообрядчество никогда не отделялось от Православной Церкви и, как её часть, возникло в I веке нашей эры вместе с основанием христианства. Противоречат они и простой логике. Не принявшие никоновских «затеек» староверы следовали соборно утверждённым правилам Православной Церкви. Патриарх Никон, начавший церковную реформацию в России, совершил свой, по сути, противоцерковный поступок намеренно, сознательно и публично. Согласно 15 правилу Двукратного собора, это давало право и даже накладывало обязанность на всех православных христиан разорвать каноническое общение с патриархом Никоном как с разрушителем церковного предания и противником VII Вселенского собора: «Отделяющиеся от общения с предстоятелем, ради некия ереси, осуждённыя святыми Соборами или отцами, когда, то есть, он проповедует ересь всенародно, и учит оной открыто в церкви, таковые аще и оградят себя от общения с глаголемым епископом, прежде соборнаго разсмотрения, не токмо не подлежат положенной правилами епитимии, но и достойны чести, подобающей православным. Ибо они осудили не епископов, а лжеепископов и лжеучителей, и не расколом пресекли единство Церкви, но потщились охранити Церковь от расколов и разделений» (Правила Святых Поместных Соборов с толкованиями).
Известный старообрядческий деятель В.Г. Сенатов справедливо писал: «Не при Никоне патриархе оно (старообрядчество. — К.К.) возникло и окрепло, а раньше его, так что изначальный момент старообрядчества должен быть отодвинут в глубь веков, он простирается в страшную историческую даль, доходит до самых цветущих времён восточной церкви и апостольского века. Раньше же Никона старообрядчество развивалось в удивительно пышный цвет, оно торжествовало на Стоглавом соборе, его исконным представителем является митрополит Макарий, его исповедовали и князья, и цари московские, и целые сонмы русских святых, оно именно было господствующим исповеданием на русской земле до Никона патриарха, воспитавшегося в нём же и имевшего силу изменить ему. При Никоне патриархе старообрядчество не началось, не зародилось, а было смещено, заменено чем-то иным, новым, старообрядчество же раскидано было по всей русской земле. То, что обыкновенно называют старообрядчеством, или расколом, в сущности есть не что иное, как часть некогда великой и цветущей церкви, искони живой, растущей, одухотворённой».
Первые жертвы инквизиции
Из расселин горы камены
Изыде змий многоглавыи
И со многими крокодилами,
Огради стадо овец мысленных,
Умертви овцы и со пастыри.
Старообрядческий духовный стих «О временах Антихристовых»
Никоновские новшества вызвали широкий протест, в ответ на который незамедлительно последовали репрессии. С лета 1653 года начался разгром неугодных царю и патриарху боголюбцев. Первой жертвой никоновской инквизиции стал протопоп Логин Муромский. Вновь было поднято дело, сфабрикованное десять лет назад муромским воеводой. Воевода обвинял Логина в том, что тот будто бы похулил иконы Спасителя, Богородицы и всех святых. Собственно, это дело возникло из сущего пустяка, как явствует из «Росписи спорных речей с патриархом Никоном» Иоанна Неронова и из челобитных муромских священников местному епископу. Произошло нечто, аналогичное случаю с благословением Аввакумом сына боярина Шереметева, только на этот раз в «блудном образе» выступал не молодой юноша, а почтенная матрона. Когда на обеде у муромского воеводы Игнатия Бестужева воеводская жена подошла к Логину под благословение, тот спросил: «Не белена ли ты?» Присутствовавшие вступились за неё, а некто Афанасий Отяев обратился к протопопу со следующим провокационным вопросом: «Что ты, протопоп, хулишь белила? Без белил не пишутся образа Спасителя, Богородицы и всех святых». На это Логин отвечал: «Какими составами пишутся образа, такие и составляют писцы, а как такие составы положить на ваши рожи, так и сами не захотите; Сам Спас, Пречистая Богородица честнее своих образов». Воевода приказал взять Логина под стражу и написал патриарху, что протопоп «похулил образ Господа нашего Исуса Христа, и Пресвятыя Богородицы, и всех святых».
Никон ухватился за это дело и раздул его до неимоверных размеров. В июле 1653 года в Крестовой палате у патриарха состоялся церковный собор для суда над Логином. Никон велел отдать его жестокому приставу. За муромского протопопа вступился Иоанн Неронов: «За что его дать за жестокого пристава? Услышит он, пристав, от тебя гнев, и он его уморит. То ли твоя святительская милость к священному чину?» Произошло открытое столкновение между Нероновым и Никоном. Ростовский митрополит Иона и ярославский протопоп Ермил свиде-тельствовали, что на одном из заседаний собора, когда Неронов сказал о необходимости утверждения приговора царём, Никон заявил нечто совершенно неслыханное: «Мне-де царская помощь негодна и ненадобна, да таки-де на нее плюю и сморкаю». Услышав такие слова, митрополит Иона хотел «с места бежать». Неронов отвечал Никону: «Владыко, не дело говоришь, все святые отцы и соборы призывали благочестивых царей и их синклит на помощь себе и православной вере».
На следующем заседании собора Неронов прямо обвинил Никона в превышении власти, однако митрополит Иона и протопоп Ермил, свидетели дерзких высказываний патриарха о царе, от своих показаний отреклись, устрашившись патриаршего гнева. Но Неронов продолжал открыто обличать Никона: «А тебе если кто добра хочет, ты и тех ненавидишь, а которые клеветники и шепотники, и ты тех любишь, и жалуешь, и слушаешь; если тебе на кого наклевещут, хоть за 500—1000 верст, ты веришь. Про богомольцев, со слов клеветников, говоришь, что они нечестивые… Доселе ты друг наш был, а теперь на нас восстал. Иных ты удалил и на их место поставил других, а от них доброго ничего не слыхать».
В продолжение спора Никон сказал, что на Иоанна Неронова поступила челобитная от священников и причетников Казанского собора, обвинявших его в бесчинии. Неронов потребовал прочесть челобитную вслух, а когда её не прочли, бросил в лицо Никону: «Воистину, патриарх, лжешь». Никоновские клевреты накинулись на Неронова: «Как ты можешь называть великого святителя кощунником, празднословцем, мучителем, лжецом?» На это Неронов отвечал: «Вам попустил патриарх говорить пред собой всякие нелепые слова на истинных рабов Божиих, и не знаю, как назвать ваш собор, потому что не заботитесь вы о законе Божием, а занимаетесь укоризнами и поношениями. Что вы кричите и вопите? Я не похулил и не погрешил против Святой Троицы, а я хулю ваш собор. Такие соборы бывали и против Иоанна Златоуста и против Стефана Сурожского».
Наказание не заставило себя ждать. 4 августа Иоанн Неронов был арестован и отдан под начал в Новоспасский монастырь. В тот же день его перевели в Симонов монастырь, где содержали под строгим арестом: домашних к нему не пускали, в Церковь ходить не разрешали, а ночью даже стерегли «со свещами». Через неделю его отвезли на Цареборисовский двор, где били немилостиво, а затем снова привезли в Симонов монастырь и на шею надели цепь. 12 августа в Успенском соборе Иоанна Неронова расстригли (чин совершал крутицкий митрополит Сильвестр), а 13-го сослали под строгий начал в Спасо-Каменный Вологодский монастырь, на Кубенское озеро. «Когда Неронова, в цепях и с цепями на шее, везли из Москвы, толпы народа провожали любимого пастыря до реки Клязьмы. Все плакали. На прощание протопоп сказал своей пастве проповедь и прочитал отрывки из своего любимого “Маргарита” Иоанна Златоуста. Старик мог вполне законно сравнить свою судьбу с судьбой константинопольского патриарха-исповедника, пострадавшего за правду» (Зеньковский). Часть пути от Москвы его провожал протопоп Аввакум.
