Благодаря щедрой «милостыне», на которую царь и патриарх не скупились, Арсению Суханову удалось вывезти с Афона и из других мест порядка 447 греческих рукописей и 10 печатных книг, хотя в официальных документах указана общая цифра 498. Наибольшее число (158 рукописей и 5 печатных книг) он нашёл в Иверском монастыре, в Ватопедском монастыре он выбрал 64 рукописи, в лавре Святого Афанасия — 61, в Филофеевом монастыре — 35 рукописей и одно печатное издание, в Дионисиевом монастыре — 30 рукописей, в Дохиаре — 11 рукописей и одну печатную книгу… «Удивительно и странно, — пишет историк Б.Кутузов, — на первый взгляд, в этом деле то, что, имея свободный доступ к богатейшим библиотекам афонских монастырей, не торопясь отбирая рукописи и книги (поездка длилась почти полтора года), А. Суханов привёз в Москву в 1655 году фактически всего 7 рукописей, пригодных для правки собственно богослужебных книг. Да и эти рукописи, как выяснилось уже в наше время, не были востребованы Печатным двором для правки книг».
Из всего множества книг, привезённых Сухановым, лишь одна относительно древняя рукопись — Евхологион XIV века — могла бы быть использована при правке. Всё остальное либо относилось ко времени более позднему, либо вообще не имело никакого отношения к исправлению богослужебных книг (всевозможные книги для домашнего чтения, патерики, сборники догматико-полемических сочинений). Отдельную, достаточно большую группу вообще составляли греческие рукописи светского содержания (порядка пятидесяти): «Труды и дни» Гесиода, «Илиада» и «Одиссея» Гомера, сочинения Аристотеля, Демосфена, Феокрита, Аристофана, трагедии Эсхила, Софокла и Еврипида, «Описание Эллады» Павсания, «География» Страбона, «Сравнительные жизнеописания» Плутарха, медицинские трактаты Галена, Диоскорида, Орибасия. Возможно, эти книги предназначались для греко-латинской школы, но спрашивается: какое отношение они могли иметь к справе богослужебных книг?
*
Ещё одной «пиар-кампанией», организованной царём Алексеем Михайловичем и новгородским митрополитом Никоном в преддверии будущей церковной реформы, стало торжественное перенесение мощей митрополита Московского Филиппа из Соловецкого монастыря в Москву в 1652 году. На первый взгляд это было лишь очередное событие в ряду аналогичных перенесений мощей московских первосвятителей. Так, по инициативе Никона в Успенский собор Кремля в начале 1652 года были перенесены из Чудова монастыря мощи патриарха Ермогена и из Старицы мощи патриарха Иова. Оба они пострадали в Смутное время. Однако митрополит Филипп пострадал не от иноземцев, а от «природного» русского государя, он погиб в результате столкновения светской власти с церковной. И на этом делался особый акцент. В своей покаянной грамоте, обращённой к мощам святого Филиппа и составленной по примеру обращения императора Феодосия к мощам святого Иоанна Златоуста, царь Алексей Михайлович просил мученика «еже разрешити согрешения прадеда нашего царя и великого князя Иоанна, нанесенные на тя нерассудно завистью и неудержанием ярости». С одной стороны, принимая на себя грехи своего «прадеда» (который на самом деле никаким ему прадедом не был), Алексей Михайлович лишний раз пытается продемонстрировать законность прав Романовых на царский престол, а с другой — видимым образом принижает царскую власть перед властью духовной. Последнее не могло не импонировать боголюбцам.
Но инициаторы перенесения мощей святого Филиппа в Москву руководствовались совсем не благородным желанием «восстановить историческую справедливость». Как считали многие историки, тайной целью Никона было выставить преимущество власти священной иерархии над царской властью. И внешне всё вроде бы выглядело именно так. Царь в своём обращении к святому Филиппу, в действительности составленном Никоном, писал: «Сего ради преклоню сам свой царский сан за оного (Иоанна IV. — К.К.) же в мя согрешившаго, да оставиша ему согрешения его, своим к нам пришествием, да подаем тому прощение… Сего ради молю тя о сем, священная главо, и честь моего царства преклоняя честным мощам, и повинную к твоему всю мою власть». Однако если учесть, что главным инициатором реформы был всё-таки сам царь, то ситуация предстает несколько в ином свете. Это действие должно было способствовать ещё большему выдвижению Никона на первые роли и удалению Алексея Михайловича в тень. Царю требовалась подходящая «ширма», за которой можно было бы на первое время спрятаться, а когда страсти поутихнут и недовольные будут выявлены и уничтожены, можно будет всю вину свалить на подставное лицо и затем (в случае чего) избавиться от него. Это было бы удобнее и в том случае, если бы реформа встретила массовое сопротивление и потерпела неудачу. Во всём виноват Никон, а царь как будто совсем ни при чем… Типично иезуитский прием.
Итак, началась пьеса, в которой у каждого была расписана его роль. 11 марта 1652 года Никон выехал на Соловки за мощами, везя с собою покаянную царскую грамоту. Поездка по Белому морю едва не закончилась для него печально. Поднялась страшная буря. Одна ладья утонула, при этом погибло 69 человек, другую — князя И.Н. Хованского — отнесло к Николо-Корельскому монастырю, а ладью самого Никона забросило в Пудожское устье. Но, наконец добравшись до Соловецкого монастыря, Никон после торжественной службы в день Святой Троицы зачитал царскую грамоту и положил её на гроб митрополита Филиппа. Соловецкие иноки не хотели расставаться с мощами любимого святителя, но Никон был непреклонен и 10 июня вместе с мощами покинул Соловки. Второй акт этой тщательно режиссированной пьесы будет сыгран, когда Никон вернётся в Москву.
Смерть патриарха
Несомненно, престарелый патриарх Иосиф понимал, что мешает реформаторам и что они с нетерпением ждут, когда же он, наконец, освободит патриаршую кафедру для более сговорчивого кандидата или даже для явного сторонника новшеств. Предчувствуя скорую смерть, во время перенесения мощей патриарха Иова в Успенский собор 5 апреля 1652 года Иосиф указал царю на место рядом с гробом Иова: «Кому ж в ногах у него лежать?» — «Ермогена тут положим», — ответил царь. «Пожалуй, государь, меня тут, грешнаго, погрести». Через десять дней патриарха не станет…
Хотя Иосиф и не был принципиальным противником греков и в своих посланиях к датскому королевичу Вальдемару положительно отзывался о вселенских патриархах и их вере, результаты экспедиции Арсения Суханова заставляли всерьёз задуматься о благочестии современных греков и ещё крепче держаться за церковное предание, освящённое авторитетом Стоглавого собора. «И как бы предвидя, а вероятно и зная, что скоро русские церковные чины и книги должны будут потерпеть значительные изменения, он говорит: “А иже кто гордостию дмяся, и от неразумия безумен, сый сего древняго и нынешняго нашего соборнаго уложения учнет превращати, и на свой разум чины церковныя претворяти, мимо наших древних письменных и печатных книг, и таковый по правилом святых отец от нашего смирения приимет отлучение и извержение”».
Но реформаторы торопились. Под давлением царя и его духовника патриарх Иосиф вынужден был в 1650 году обращаться для разрешения важных церковных вопросов к константинопольскому патриарху Парфению II как более авторитетному. Реабилитация греков шла полным ходом: незадолго до смерти Иосифа царь приказал во время богослужений на многолетиях поминать вместе с московским патриархом и вселенских греческих патриархов. «Это распоряжение царя, чтобы на многолетиях поминались вселенские патриархи, было публичным, торжественным признанием полного единения русской церкви с вселенскою греческою, публичным в слух всех признанием тогдашних греческих патриархов такими же православными, как и московский патриарх».
Уже собор 1649 года показал, что царь не ставит престарелого патриарха ни во что, позволяя своему духовнику публично его оскорблять. Спустя два года в Соборном уложении 1651 года о единогласном пении патриарх Иосиф с горечью замечает: «Третие бо се лето есть биему от свадник, терпя клеветные раны». Он не раз говорил своим близким людям: «Переменить меня, скинуть меня хотят». Патриарший дьяк передавал и другие слова Иосифа: «Если и не отставят, то я сам от срама об отставке стану бить челом; и денег приготовил с чем идти, как отставят». Действительно, после смерти патриарха Иосифа осталось большое состояние, на которое он собирался основать монастырь.
