-Что такое?- спросила я у него, когда мистер Эванс со своими начали разговаривать с какой-то группой людей.

   -Эти люди очень плохие, детка. Но я хочу вам сказать, что уйти от них всегда можно ночью. Они прячут ключ от камеры под ковром, когда вы отвлечётесь. Но будте осторожны- если вы не сможете уйти за один раз, то больше вы никогда отсюда не уйдёте. Если вас поймают, когда вы уже выйдите из камеры, то с вами будут договариваться об образе вашей жизни в дальнейшем, но если вас поймают раньше этого, то беды не избежать,- сказал он и быстро принялся разговаривать с мистером Киром о свободных камерах в министерстве,- Если что, то меня зовут мистер Бейрон,- сказал секретарь. Так как он был англичанином, говорил он на своём языке. Мне повезло, что я знаю такой нужный в мире язык.

   -Спасибо,- сказала я секретарю, когда мы начали уходить.

   -Но помни мои слова и будь осторожной с Марком- он чего то не договаривает, он предатель.

   -Почему???- начала возмущаться я. Но он просто отвернулся и еле слышно ответил.

   -Это была приманка.

   Тут нас всех повернули в сторону лифта и приказали стоять на месте. Я всё ещё думала, прав ли тот секретарь, или нет. В душе появилась маленькая нотка сомнения. Теперь придётся его спросить об этом. Но что ещё ему нужно знать, если я итак всё ему рассказала. Я ему доверилась, а он меня наверно просто использовал, что бы прийти в мою жизнь в такой её момент, когда нужен человек, которому всё можно рассказать!

   Нет, я думаю он был не прав. Марк не может так со мной поступить, он же меня любит... Но теперь и это казалось сомнительным, каким то призрачным. Я посмотрела на Диану, она стояла совсем близко ко мне и скорее всего слышала весь наш разговор с секретарём, мистором Бейроном. И как ни странно, в её глазах были слёзы от того, что она увидела на моём лице. Все вдруг замерли и все глаза устремились на меня. Мама с папой перевели взгляды на Марка, а мне просто было нечего сказать.

   -Послушай, может он не прав,- рыдая, сказала Ди. Она всегда переживала мою боль, как свою боль. От этого мне стало ещё хуже, так как я теперь заставляла и её терпеть мои муки.

   -Он прав,- громко сказал Марк и из нашей маленькой группы перешёл в группу мистера Эванса, которая стояла у лифта.

   Как он так мог? Всё, это конец, у меня отняли самое дорогое, точнее он сам ушёл от меня. Как же я раньше не могла сросить об этом, и ведь строка из той записки, которая гласила о том, что он не из министерства, должна была меня насторожить. Теперь я виновата перед всеми, не только перед собой.

   Я посмотрела в глаза Марка- было ужастно думать, что всё, что он мне сказал, было ложью.

   -Как ты мог? За что?- начала орать я. Я хотела подбежать к нему и убить его, но мои плечи обвили руки мамы, которые были мокрые от слёз. Всё министерство знало, что меня используют, что бы я сама пришла сюда, только что бы Марк немного помог мне с направлением.

   -Извини,- только и сказал он. Я начала с бешенной силой вырываться из рук мамы, но она не смогла меня остановить и я помчалась к своей целе, пролетев мимо рук папы.

   -Я тебя ненавижу!- сказала я и, подолетев к нему, со всей силой дала ему по лицу. Звук был такой, будто книга с высоты одного километра упала на асфальт, а по пути рассекла воздух на миллионы частей. Он немного пошатнулся, а после этого покраснел от удара. Я была довольна- я сделала ему больно, пусть даже по ребячески. Пусть знает...

   Я всегда была ребёнком, и это никогда не мешало мне жить, так было проще и натуральней, и теперь я не стыдилась своего банального поступка. На его глаза навернулись слёзы, но он отвернулся и я не могла проверить, правильно ли я заметила его мокрые глаза, или это было просто зеркало моих глаз. 

Прошло несколько дней, а во мне ничего не поменялось- такая же боль, такая же утрата, ничего больше. Днём ко мне ни-кто не осмеливался подходить- уж слишком я была напряжена, да и я не хотела жалости. Пару раз ночью промелькала тень Марка, но она только промелькала, а сам он не осмеливался заходить. Каждый раз я думала, что он сейчас зайдёт и начнёт просить прощения, а я просто буду молчать. Ясно одно- больше нет ничего, кроме паскудной еды и обеспокоенных взглядов родных.

   Мне казалось, что всё на этом свете просто потеряло смысл. Это просто невыносимо- думать, что больше никогда не сможешь простить его, если он извинится за свой поступок. Хотелось тоже сделать ему так же больно, как он мне сделал сейчас, но я его всё-таки люблю, пусть даже он меня и предал. Самосохранение будет говорить мне всегда его голосом, специально для того, что бы я его помнила и никогда не забывала. Моя доверчивость и чувство любви сегодня обратились против меня. Было очень больно за всё, что я испытаваю к нему. Слишком больно...

   Я лежала на холодном полу, подобрав под себя ноги и просто смотрев в пустоту. Все остальные: мама с папой и Дина, спали, а я обдумывала всю свою жизнь, пока была с ним и нисколько в нём не сомнивалась- теперь это козалось океаном, просто огромном океаном невыносимой боли, пусть даже мы были вместе только месяц. Океаном любви, которая причиняет боль как тысячу ножей.

   Но я хотела жить дальше и знать, что я справилась с этим. Я всегда старалась быть сильной, но в такой ситуации я ещё не была. Хотела показать Марку, что я могу выжить. Но сейчас мне эта идея казалась невыносимой и непостижимой- меня словно разрезали на две части, которые больше не могут соедениться, но им очень хочется это сделать. Эти две половинки души не могут друг без друга. Это казалось ещё устрашающим- я должна быть с ним вместе, даже если он меня предал. Эта мысль витала где то в далеке, но её не трудно было услышать и затем обратить на это внимание. Вот я гуляю с ним по торговому центру...Вот он волнуется, когда я вырвала из его рук зелье... Воспоминания лились одни за другими, но теперь это было для меня сказкой, но не реальностью. Теперь вся моя жизнь будет болью, больше ничем другим...

   Теперь надо подумать о том, как отсюда выбраться. Я встала с пола и осмотрела себя- разодранное и грязное платье висело клочьями, на ногах синяки-их я явно получила, когда вырывалась из маминых рук. Интересно, насколько она пострадала? Ну почему я всегда врежу всем?

   Надо мной висела маленькая лампочка, которая горела очень слабо и тускло. От этого стало ещё страшнее. Я подошла к стенке. Оказалось, что это не стенка, а просто сетка, которая отделяет нашу камеру от другой камеры. Я её потрясла- она лишь с еле слышным скрипом дёрнулась, но не деформировалась.

   Я оглянулась на родителей и Ди- они все спали, не догадываясь о том, что я сейчас хочу делать. Я стала вглядываться в камеру за сеткой. Но там я не увидела ничего, кроме темноты. Но я знала, что там вероятно кто-то есть. Я начала щуриться, и вот в дальнем углу камеры образовался силуэт- человек лет восемнадцати, не больше. Но у него в камере не было света, поэтому определить точно, кто это, было невозможно. Но может, он не спит?

   -Эй, кто там?- так, что бы икто из моих не услышал, сказала я. Силуэт немного двинулся, но потом принял исходное положение.

   -Отвали, у меня нет настроения ни с кем разговаривать,- сказал он. Это был мужской голос, немного хрипловатый.

   -Ладно, ты сам так сказал,- немного обиделась я и снова села на пол, облокатившись на сетку.

   -Хорошо, извини,- сказал парень,- меня зовут Мэтт, мне семнадцать. Теперь скажи, кто ты.

   -Я Эли и мне пятнадцать,- без особово энтузиазма сказала я,- слушай, у тебя всегда такие перепады в настроении? То тебя все достали, то ты перед всеми извиняешься,-разозлилась я.

   -Нет,- усмехнулся Мэтт,- а ты всегда такая вспыльчивая?

   -Да, особенно сейчас, когда меня все кинули.

   -Ну не знаю...Например твои родители с этой девушкой, твоей подругой, никогда тебя не кинут. А если ты насчёт того, что ты здесь убивалась несколько дней подряд, то ты права. Кто же твой обидчик?- с большим этузиазмом и горячностью спросил Мэтт. Он так уж и подумал, что я ему на второй секунде нашего разговора всё и расскажу!!!