Я стояла перед ними красная как свекла, созерцая носки собственных кроссовок. Наконец Амбридж выдохлась и взглянула на Дамблдора. Тот сразу попросил меня подождать за дверью.
Да я подожду, легко. Мне и за дверью понятно, что они сделают: вызовут Снейпа по каминной связи и разъяснят ему про грязные игры и бедную девочку из России, будут обвинять леший знает в чем… Мерзко мне было, люди. Ох, мерзко. Как после полноценного предательства. Я даже сама себе удивилась: ведь только что, в подвале, ненавидела его… а теперь стыдно.
Дамблдор вышел один. Глянул благожелательно.
— Ну что же, Стэйси, я думаю, все улажено. Мисс Амбридж — не только профессор Хогвартса, но и штатный сотрудник Министерства магии, и она считает, что с вами поступили несправедливо. Она взяла на себя труд лично переговорить о вас с профессором Снейпом. Собственно, она уже сейчас с ним беседует.
— Большое спасибо, сэр, — сказала я и попыталась улыбнуться. Вышло не очень.
— Вас что-то тревожит? — тут же спросил он.
Ну как я объясню, что меня тревожит?! Пришла жаловаться, жалобу выслушали и оказали содействие, чего ж ты теперь страдаешь, загадочная славянская душа?.. Как я объясню, что рассчитывала на содействие самого Дамблдора, а не этой гангрены? Что мне не все равно, кто будет просить за меня профессора Снейпа? Есть в английском эквивалент понятия «западло»?
— Я… Нет, сэр, спасибо.
— А все же?
— Понимаете, сэр, я не думаю, что профессор Снейп занижал мне оценку из-за того, что я училась в Дурмштранге… То есть он не занижал, а мы просто не поняли друг друга… Я боюсь, профессор Амбридж… ну… тоже поняла неправильно…
Дамблдор слушал-слушал, как я леплю несуразицу, и вдруг тихо засмеялся.
— Дорогая Стэйси, такого случая я не припомню в стенах Хогвартса. Чтобы лицо, у которого Северус Снейп принимал экзамен, заступалось за него… нет, такого не бывало. Ну хорошо, я полагаю, мне стоит самому спуститься вниз и поговорить с ним. Если я пойду пешком, мисс Амбридж как раз успеет закончить свою… беседу — она отправилась к нему по каминной сети. Составите мне компанию?
— Да, конечно… Сэр, а как вы думаете, профессор Снейп сильно рассердился, что я не согласилась с его оценкой?
— Думаю, да. Но знаете, Стэйси… — ректор наклонился к моему уху и сообщил таинственным шепотом:
— Быть сильно рассерженным — это его нормальное состояние!
Несмотря на все свои расстроенные чувства, я хихикнула.
— Профессор Снейп с самого начала своей карьеры был весьма строг к ученикам. А еще он, к сожалению, злопамятен и мстителен, некоторые его педагогические приемы попросту жестоки — и тем не менее из нашей школы выходят хорошие зельевары. Немного, по нескольку человек с каждого выпуска, но — действительно хорошие.
— А остальные ненавидят зельеварение? — спросила я невинным тоном.
— Не то чтобы ненавидят, но… Стэйси, составление зелий — не мешок с галлеонами, чтобы все к нему стремились в мечтах. Называя вещи своими именами, это работа с ядами. В самом широком смысле этого слова, разумеется. Вы согласны со мной?
Леший бы забрал всех легилиментов.
— Да, сэр, по сути вы правы, — кротко согласилась я. Ректор промолчал в ответ.
Странно: потом, уже после возвращения, мне несколько раз снилась эта прогулка с Дамблдором по вечернему замку Хогвартс. Не что-то другое, а именно это. Мы спускались по лестницам, проходили коридорами; наши шаги и эхо шагов складывались в легкий ритм, и сквозняк дергал за рукава мантии, будто ветерок от одежды тех, кто ходил здесь перед нами; портреты молча провожали нас глазами, гобелены и статуи хотелось рассмотреть получше — но не слишком хотелось, потому что в тот миг мне мерещилось, что у меня на это будет много времени, может быть, годы… Это был первый раз, что я столкнулась с чарами старинного учебного заведения.
Что ж, у них свое, а у нас свое.
— Профессор Дамблдор, спасибо вам большое, — сказала я, когда мы свернули в последний коридор. — В следующий раз я обязательно ему сдам не меньше чем на «В». Ведьма я или кто?!
— Я полагаю, ведьма, — вежливо сказал ректор.
Снейпа в его собственном кабинете мы нашли не сразу. Он стоял на коленях перед камином, за креслом и столом его не было видно. Я было подумала, что это Амбридж никак не может с ним расстаться, договаривает какие-то ценные указания. Но, подойдя ближе, увидела, что он забавляется с моей Маруськой.
Изменница-огневушка, счастливая, как канарейка на голове у кота, огненной струйкой текла по рукам слизеринского декана, капала с кончиков пальцев, клубком сворачивалась в ладони. Пальцы, погруженные в языки пламени, сами светились красным. (Хорошее противоожоговое зелье, мое не такое надежное.) Мне показалось, он улыбается. А может, просто щурится и скалится от жара?..
Я переступила с ноги на ногу, он глянул в нашу сторону. Бровь вверх, губа сковородником — сейчас скажет гадость. Три… два… один…
— Мисс Хитрых, ваше животное пыталось меня укусить. Было бы правильно, если бы вы проследили за ним. Студенческим домашним любимцам в преподавательских каминах не место. Кстати, у меня подходит к концу запас саламандровых шкурок.
Легко поднялся с колен, взмахом палочки отряхнул подол и склонил голову, приветствуя ректора.
— Альбус, мне казалось, что она только твоя протеже. Впрочем, я мог бы и догадаться. Самоуверенность на грани хам…
Дамблдор молча поднял руку ладонью вперед. (Подозреваю, чем-то швырнул в Снейпа, очень уж внезапно тот заткнулся.) Обернулся ко мне.
— Стэйси, вы можете идти. Отдыхайте, набирайтесь сил и беритесь за работу. О дне пересдачи вас известят.
Я отловила Маруську (поганка обожгла мне ладонь), в последний раз пробубнила «спасибо-до-свиданья» и вышла вон. Поговорили, значит.
Спокойно, Аська, спокойно. Тебе за него не замуж идти, получишь сертификат, улетишь домой и забудешь. И никогда больше ни одна сволочь не заговорит с тобой в таком тоне…
Эй, люди добрые, а что вообще происходит?! Всю трясет, плакать хочется — по-настоящему плакать, как в детстве, даже горло сдавило и на носу горячий блин. А при этом, прошу заметить особо, амулет на чужую магию молчит — бабкин амулет, с которым она лагеря прошла! — и защитный контур молчит. И добавим к сему, что я принимаю специальные меры, чтобы ничего и никого не брать близко к сердцу, мне этого нельзя сейчас, мне FOWL нужен и работа… Могу свои специальные меры выбросить на помойку, так, что ли? Как — как?! — он это делает?!
Зачем — второй вопрос. Может, просто из вредности. Может, опыты ставит. Если что, никто ничего не докажет: мало ли почему русская студентка нервничает, да ей и положено трястися мелкой дрожью перед светлым ликом первого зельевара Британии, который оценил ее знания на «У»… Зачем — фиг с ним, а вот как?
Я вспомнила его библиографию. Всякими душеполезными и душевредительными зельями, именно теми самыми ядами в широком смысле, профессор Снейп занимается давно и упорно, едва ли не с 70-х. Если даже брать только то, что он публиковал в «Potion Advances», а всего по данной теме он там публиковать явно не мог… Ну вот хотя бы одна зацепочка: он был, чтобы не соврать, года на два старше меня, когда вышла его монография о физиологическом воздействии летучих компонентов. Ничего депрессивного там вроде не было, ну так с тех пор и лет немало прошло.
Аська, а ведь это похоже на правду. В еду-питье ни он и никто другой тебе ничего подсыпать не могли. Тактильный контакт с зельем тоже исключен. Из рук профессора Снейпа, как говорили классики, я и огурца бы не взяла — без профилактической проверки то есть. А вот по воздуху… Ладно, перенастроим амулет.
Маруська в погасшем камине давно уже шипела во всю розовую пасть. Письмо принесла! Бегала за мной по всем каминам, умничка, даже к Снейпу забралась, рискуя собственной шкуркой… Я быстро сварганила огонь, разровняла горячую золу.
Письма, которые носит саламандра, хранить на добрую память нельзя. Бумагу она сразу сжирает, а буквы отрыгивает перед получателем. Отсюда пошло нормальское поверье, будто колдуны и ведьмы могут гадать по огню и золе. Поглядят, значит, в костер, и узнают, что делается за многие версты отсюда. Только это никакое не гадание, а банальный просмотр почты.
