— Ушел минут пятнадцать-двадцать тому назад. — Пожилой официант нервно теребил салфетку.

— Васильченко! — быстро приказал Сторожев. — Мотоцикл и машины — в обе стороны.

— Есть! — Васильченко кинулся вниз.

— Значит, минут пятнадцать-двадцать, — продолжал официант. — Сидел вон за тем столиком, в углу.

— Один?

— Нет, с девушкой… Сидел недолго, часа два… Поесть заказывал, ну и выпивки взял… Немного, правда. Деньги тратил осторожно… Пил… танцевал… это всё, как водится… Потом вдруг — счет, говорит. Расплатился быстро, ушел.

— Куда поехал, не заметили?

Официант сунул салфетку, в карман, пожал плечами.

— Нет… Наверно, в город — больше некуда…

— Где у вас телефон?

— На первом этаже, у директора…

Неприятное дело — сообщать по телефону о неудаче. Правда, оставалась последняя надежда — Васильченко.

Но поиски тоже ни к чему не привели. Андрис снова исчез…

Где-то в темноте брехнула собака. Андрис вздрогнул. Ну и нервы!

Хватит! Последнюю ночь он в этом городе. Больше тянуть нельзя. Нельзя кружить по пригородам, ночуя где попало. Всему есть конец. Завтра решающая попытка. А пока нужно найти ночлег. На одну ночь.

Минуя дома уснувшего поселка, он вышел на дорогу. Пройдя метров пятьсот, за кустарником увидел то, что искал, — длинный низкий забор. Постоял около высоких молчаливых ворот, на которых четко белели буквы. Он вгляделся, криво усмехнулся. «Добро пожаловать!» Бросил сигарету в снег, одним махом перескочил через забор, быстро пошел по двору. Окна центральной дачи были запорошены, дверь закрыта. Несколько минут он пытался сорвать замок. Потом, махнув рукой, выломал доски, выбил окно.

Долго лежал на сложенных в углу матрацах, курил, глядя в потолок. Слушал, как трещит затопленная печка. Тепло клонило ко сну.

Четыре раза он пытался выйти в нейтральные воды. И каждый раз терпел неудачу: пограничники зорко следили за морем.

Но нет, он не собирается оставаться здесь, Он уйдет. Как угодно, но уйдет. Путь остается прежним — море. А способы могут быть любые.

— Стасик, а Стасик!

— Ну чего тебе?

— Посмотри, а в нашем лагере свет!

— Не болтай языком! Свет, свет!.. Где?

— А вон-он… — Восьмилетняя Анечка взяла братишку за плечо, повернула туда, где темнели вдали строения пионерского лагеря. И точно, одно из окон слабо светилось.

— А ну, пошли домой! — сердито сказа Стасик.

— Стасик, а откуда там свет? А вдруг это бандиты? Стасик, я боюсь.

Но Стасик ей не ответил. Он торопился домой.

Утром в местное отделение милиции позвонили:

— В лагере кто-то ночевал. Дети видели свет.

— Это он, — убежденно сказал Сторожев. — Я лично осматривал дачу, матрацы, на которых он лежал, пепел от сигарет, следы… Печка была ещё горячая…

— Значит, ночевать уже негде, — проронил майор Волков.

— Негде-то негде, но, видите, опять ушел…

— Ушел, да… сказал Волков. — А всё-таки если он до сих пор вертится здесь, значит, не выходит у него с переходом. Путь только один — морем. Вот он и кружит вокруг моря. А море закрыто.

Он замолчал, и в комнате стало тихо. Сторожев как-то странно смотрел в окно.

— О чем вы думаете? — внезапно спросил Волков.

— Я думаю… — помолчав, тихо сказал Сторожев, — что если… он уже перешел границу?

Крякнув, Волков полез за сигаретой.

Большой прибалтийский порт жил своей жизнью. Позвякивая, осторожно поворачивались портальные краны, бережно перенося из трюмов на берег мешки и ящики, туго обтянутые канатными сетками. Вдоль пирса прошла группа молодых ребят. Андрис посторонился. С соседнего транспорта оглядывали причалы, навалившись на леера, матросы-иностранцы. Андрис прочел название: «Виктория».

Он перевел взгляд дальше, туда, где кончался спускавшийся с высокого борта трап. Вот оно…

У трапа, ослабив одну ногу в колене, стоял паренек. Андрис, стараясь скрыть внезапно поднявшуюся в груди злобу, внимательно оглядел его — оглядел с ног до головы, не упуская ни одной мелочи. Зеленая хлопчатобумажная гимнастерка, туго перепоясанная ремнем. Такие же зеленые брюки заправлены в припыленные портовой пылью сапоги. Автомат через плечо. И фуражка. Ненавистная, аккуратно сидящая на круглой стриженной голове зеленая фуражка.

Вот оно. Вот то, что мешает ему сделать несколько шагов. Взбежать по трапу и… Андрис с ненавистью вгляделся в курносый юношеский нос, нахмуренные брови, круглый подбородок с чуть заметным пушком. Мальчишка. Он даст ему сотню, две… Даст пять, в конце концов.

Пограничник медленно переменил ногу, посмотрел на Андриса. Будто почувствовав что-то, легко поправил рукой ремень автомата.

Нет. Андрис вздохнул и полез за сигаретами. Нет, здесь не пройдет. Пустой номер. Он знал их, этих мальчишек в зеленых гимнастерках, в фуражках, всегда аккуратно натянутых на круглые головы. Если б только можно было дать им деньги. Если б только…

Но деньги на них не действуют. Он знал это, но не понимал. Он не понимал, он не мог этого понять, черт возьми.

Андрис медленно пошел по пирсу. Всё-таки они с ним. Вот они, приятно оттягивают внутренний карман куртки. Нет, говорить можно все что угодно, но деньги есть деньги.

— Разрешите прикурить?

— Пожалуйста.

Старик остановился и, стряхнув в сторону пепел, поднес к губам Андриса туго скрученную длинную самокрутку.

— В порту работаем?

— В нем. Куда ж от порта.

— Ага, — сказал Андрис. Он приходил сюда уже третий день и старика заприметил давно. Он продумал всё, рассчитал все варианты. Кажется, дело на мази. Старика знают в порту. Его в лодке могут выпустить далеко, туда, где выходят на рекомендованный фарватер, прощаясь с портом, иностранные суда. Он ляжет на дно. Шаланда у старика глубокая, вся корма закрыта досками. Там-то он и устроится, устроится так, что ни один черт его не заметит.

Именно старик. Именно этот, которого знает в порту каждая собака. А главное, он не выдаст. Попробуй выдать, если положил в карман пять хрустящих бумажек.

— Слушай, отец, — сказал Андрис. — Подзаработать хочешь?

— А? — сказал старик. — Это можно. А что делать? Столярное, может, что?

— Да нет, — Андрис махнул рукой. Взял старика за плечи, отвел в сторону. — Я с тобой не о пустяках. Тебе деньги нужны?

— А что? — старик сдвинул старую морскую фуражку, почесал затылок. — Если за дело, не откажусь…

— За дело, — сказал Андрис. — Без дела, отец, пять кусков не дают…

— Ого, — старик придвинулся. — Так что за дело-то?

— На рейд меня вывезешь? — выждав секунду, сказал Андрис.

— На рейд? — старик ещё не понял, в чём дело.

— Да, — сказал он. — На рейд. Да что ты, отец, смотришь? Фарватер знаешь где?

— Подожди, — сказал старик. — А ну, подожди!

— Да нет, без обмана, — сказал Андрис. И, видя, как долго смотрит на него старик, медленно полез за пазуху. Взял несколько бумажек на ощупь. Вынул.

— Видишь?

— Постой, — сказал старик. — Постой, постой.

И вдруг лицо его сморщилось, задрожало.

— Ах ты, гад, — задыхаясь, сказал он, в упор глядя на Андриса. — Ах ты гад ползучий…

И вдруг, рванувшись в сторону, кинулся вдоль забора, закричал:

— Товарищи-и-и… Това…

Но второй раз крикнуть ему не удалось. Андрис схватил его за горло, повернул к забору.

— Гад… Гад… — почти беззвучно засипел старик. Андрис ударил. Старик, глухо стукнувшись затылком о забор, медленно сполз на землю.

Андрис огляделся. Здесь, у длинного забора с тыльной стороны портовых складов, было пустынно.

Он побежал. Сначала вдоль забора, не оглядываясь. Потом, выбежав к воротам складов, пошел, стараясь не глядеть по сторонам, на неторопливо идущих мимо людей — грузчиков, складских рабочих, матросов. Да, кажется, в этом порту для него все кончено…

И уже стоя в трамвае, он сообразил, что шансов теперь у него осталось совсем немного. Один-два. Не больше.