— Хватит извиняться.

— Меньше всего я хотел тебя обидеть.

— Да знаю я, Карло. Закончим на этом. Хочешь перекусить? Здесь, в баре, очень вкусные бутерброды.

— Послушай, сейчас у меня встреча, и после обеда я занят до восьми, а вечером хотел бы поужинать с Клаудией, я ей обещал. Ты не возражаешь?

— Еще чего! Она сама не своя от радости.

— А ты пойдешь с нами?

— Нет. Она предпочитает пойти одна. Она тебя любит. Знаешь, что она написала один раз в сочинении? Она написала, цитирую: «мой дядя фантастический миф».

— Да ну! Что ж, тогда пользуйся свободным вечером.

— Свободный вечер. Это — да.

— Конечно, кроме всего прочего, тебе нужно и развеяться, так ведь?

— По правде говоря, у меня в этом нет большой необходимости.

— Я имею в виду в принципе. Разве можно все время делать одно и то же и никогда не отдыхать…

— В принципе, да. Мне действительно нужно бы развеяться.

— Значит, так: я приеду за Клаудией около восьми, мы пойдем в ресторан, а потом я привезу ее домой, уложу спать, а сам устроюсь в комнате для гостей. А ты возвращайся, когда тебе надо.

— Если я куда-нибудь пойду.

— Если ты куда-нибудь пойдешь, заметано.

— Я бы мог развлечься и дома.

— Конечно, это грандиозная идея. Ты можешь сидеть на диване и смотреть телевизор, а потом сладко заснуть во время передачи «Маурицио Костанцо шоу» [50].

— Я имею в виду, что, в принципе, чтобы развлечься, совсем необязательно куда-нибудь идти.

— Конечно, в принципе. Клаудии нравится японская кухня?

— Если она пойдет с тобой, ей все понравится. Скорее всего…

— …

— …

— Скорее всего что?

— А теперь ты, не обидишься?

— Не переживай. Что такое?

— Не пори горячку, будь поосторожнее с ней. Я не думаю, что она уже готова к разговорам на некоторые темы.

— Пьетро, я ведь не малахольный.

— Да, конечно, я только хотел тебя предупредить о том, что кажется, будто с ней все в абсолютном порядке, не видно, чтобы она сдала хотя бы на минуту, я никогда не видел ее грустной, испуганной, она ведет себя так, как будто ничего не случилось. Ее реакция для меня загадка, и я до сих пор еще никак не решусь хорошенько во всем этом разобраться.

— Загадка? По-моему, она только подражает тебе. Она видит, что ты не страдаешь, и берет с тебя пример и тоже не страдает.

— Я не знаю как, но мне кажется, что она нашла свою точку равновесия, абсурдную, непредвидимую, и в этом состоянии равновесия живет изо дня в день, и ей удается избегать проблем. Хотя это, должно быть, очень хрупкое равновесие, очень хрупкое, Карло. Именно поэтому я тебя и прошу: не гони, будь с ней поосторожнее, во всем. Как известно, любой пустяк может нарушить это равновесие.

— Не беспокойся, братишка. Я буду с ней осторожен. Буду идти, как по тонкому льду.

— Вот именно. Правильно. С ней нужно именно так. Идти, как по тонкому льду.

— …

— По крайней мере, я так считаю.

Горгондзола. Без спутникового штурмана я бы никогда не доехал до этого места. Запах какого-то дезинфицирующего средства. Квадратное помещение освещается светом неоновых ламп, пластиковые столы и стулья, как в баре. Потолок украшают странные темно-синие гирлянды и красные шары, а к шкафу прислонен скомканный транспарант, на котором можно прочитать: «С днем рождения, Томас». Публика: человек пятьдесят, подавляющее большинство — женщины, на глаз так, я бы сказал, четыре или даже пять женщин на одного мужчину. Женщины в зале совершенно непохожи на загорелую, выхоленную, изысканную и элегантную патрицию Барбару-или-Беатриче, которая меня прислала сюда, это обычные, скромные, работающие женщины — большей частью учителя или домохозяйки, одеты они просто и, как видно, не следят за фигурой, загар, приобретенный этим летом, у них уже прошел, а зимой они не отдыхают на экзотических курортах, в глазах застыло клеймо Чистилища кварталов на периферии мегаполиса. Еще их объединяет возраст, в своем возрасте они никак уж не могут себе позволить роскошь забыть о смерти.

Две женщины присели за мой столик и начали говорить о школьных делах: о переводах в другую школу; о районо; время от времени одна из них разражается диким, ну просто вульгарным смехом, но, как ни странно, благодаря именно этому смеху она становится чуть-чуть симпатичнее; в ней привлекает то, что она сумела с такой непринужденностью принять свою манеру смеяться, смирилась с ней и не делает из этого никакой трагедии. Я бы даже сказал, что подобно бороде талибана у Жан-Клода, этот смех, напоминающий призывный клич животного, вынуждает отыскивать в его обладателе и другие качества: и я уже замечаю поразительный, сверхъестественный свет, лучащийся в ее зеленых глазах, кажется, что этот свет — проявление какой-то чрезмерной и таинственной энергии, вероятно, что эта энергия питает и ее смех и придает всему облику дикую чувственность. Это даже не красота, а скорее всего ее космическая эволюция: именно таким образом можно произвести эффект на людей высшей цивилизации, отказавшихся от культа красоты. И в результате я не могу не смотреть на нее, и те два или три раза, что она взглянула на меня, дались мне с трудом из-за усилий, которые я прилагал, чтобы смотреть ей в глаза, на мгновение я весь как-то обмяк и растаял: у меня вдруг возникло ощущение какой-то странной текучести, словно все мои защитные силы стали таять и вытекать у меня изнутри, а инстинкт самосохранения растворился в убийственной пассивности, так что перспектива того, что она может, скажем, опрокинуть меня, лишенного сил сопротивляться, на диван и сожрать живьем, не кажется уж такой невероятной. И что самое удивительное, от нее никоим образом нельзя отстраниться, отвлечься, забыть о ней, потому что ее периодически взметающийся смех настигает тебя повсюду, где бы ты ни спрятался, и ты снова ощущаешь на себе ее сверхъестественную власть. Я понимаю, это нелепое ощущение, возможно, связано с перевариванием чизбургера, щедро приправленного различными соусами, который, перед тем как прийти сюда, я проглотил у стойки «Макдоналдса», но у меня такое впечатление, что она не человек, и близость к ней вселяет в меня тревогу за себя и за ее собеседницу, которая подвергается мощному воздействию криптонита, пульсирующего в ее глазах, а она буквально пожирает ее взглядом, поэтому, когда та женщина встает и идет к столу докладчиков, я чувствую облегчение — она спасена. Оказалось, что это президент ассоциации. Она включает микрофон (который то работает, то нет, то свистит, то не свистит, то вдруг что-то в нем зашуршит), приветствует собравшихся, извиняется за задержку докладчицы, которая застряла в дорожной пробке, и начинает рассказывать о будущих мероприятиях ассоциации «Родители вместе»: ужин в Клубе «АРЧИ» в Мельдзо [51]в следующую субботу — это второй этап маршрута «Старинная гастрономия и кулинарное искусство Ломбардии»: взрослые — 13 евро, дети до 15 лет — 9 евро. Праздник Хэллоуин в ночь на 31 октября там же в Клубе «АРЧИ» в Мельдзо, ужин — типовое меню — 12,50 евро с человека и спектакль-сказка для детей силами артистов театра «Хинтерленд», а также спектакль кукольного театра, а на десерт — «Сласти или проказы» [52]. А в следующем месяце беседа на тему «Бабушка и дедушка: помощники или проблема?»; только на этот раз место встречи изменено: она состоится в помещении Куартиере, 11 в Вимеркате в 17 часов…

Сейчас Вульгарный Смех повернулась ко мне спиной, лицом к столу докладчиков, наконец-то мой взгляд может свободно побродить по залу, но странным образом у меня возникает чувство неловкости: и не столько из-за моей очевидной непричастности к этому кружку, где все, разумеется, друг друга знают, сколько из-за полного отсутствия одиноких зрителей — мне подобных. Все присутствующие держатся компаниями, вновь прибывающие входят парами или втроем: так что мне даже начинает казаться, что шел я на лекцию, а попал на какую-то вечеринку. Только Вульгарный Смех осталась одна здесь, за моим столиком, но и она пришла вместе с президентшей, как видно, она член оргкомитета, так и есть: сама президент объявляет, что сейчас Летиция, то есть она, подойдет к каждому из собравшихся и возьмет его электронный адрес. Разумеется, она начинает с меня, а мне вовсе не хочется давать кому попало мой адрес, но как я уже говорил, все мои силы, с помощью которых я мог бы ей сопротивляться, растаяли, и все равно, хоть и поневоле, мне приходится его дать: едва она бросает на меня тяжелый, зеленый, криптонитовый взгляд, я мгновенно удовлетворяю ее просьбу. Какого черта. Если и существуют колдуньи на этом свете, то она явно из их числа.