Разумеется, я его отклоню, но между тем, мое молчание создает у Терри впечатление, что я обдумываю его предложение, а я сейчас поступлю, как Вилли, который в романе продолжает игру и дает своим партнерам возможность отыграть проигранные ему деньги. Но почему я так себя веду? Я ведь не хочу быть алчным, почему во мне вдруг проснулась страсть к деньгам? Почему вдруг у меня возникло желание стать богаче и могущественнее, чем я есть на самом деле? Разве я не принял решение быть рядом с Клаудией и больше не интересоваться склоками на работе? Почему тогда я воображаю себе, какой могла бы стать моя жизнь, если бы я сел в кресло Жан-Клода?
— Нет, Терри, — слышу я свои слова, — боюсь, что это не очень-то правильное решение.
О'кей, я это сказал: но почему мне это стоило такого труда? Почему я должен был позвать на помощь Шнитцлера, Витторио Медзоджорно, Еноха, Клаудию и даже Лару, которая в свое время подружиласьс Жан-Клодом и никогда бы не простила мне, если бы я занял его место? Почему, чтобы совершить поступок, который я сам расцениваю как справедливый, мне понадобилось советоваться со всеми этими призраками, ведь до этого я смог бы дойти и своими мозгами? Они все разочарованно глядят на мои колебания, но с каким облегчением они вздохнули, услышав мой, хоть и чуть запоздалый, ответ — ведь я это сказал, я сказал: «Нет, Терри», правда? Ведь я это не придумал, как Мастер Чиледжа [41]: я действительно это сказал, ведь так?
— Пьетро, не нужно отвечать мне сию минуту. У тебя сейчас сложная ситуация, поэтому ты не способен думать о будущем. Но через месяц, через два все изменится, и к тебе снова вернется желание жить и работать. У всех так бывает, так будет и с тобой. Положись на меня: ты нам нужен, а мы можем и подождать.
Даже Терри пришлось помогать мне, но напрасно этот предатель льстит мне — я «нужный им человек»: да что, на хрен, он такое мелет? Я снова почувствовал себя хозяином положения — я ведь уже отклонил его предложение, правильно? — но лучше бы мне навсегда запомнить, что, когда мне было сделано самое гнилое и гнусное в моей жизни предложение, выяснилось, что я способен в нем увидеть парусники и поля для гольфа. Есть во мне амбициозность, есть и карьеризм.
— Ладно, все равно, — добавляет он. — Пока слияние не завершится, все будет парализовано.
Вилли вовремя не прекратил игру, он начинает проигрывать, и, в конце концов, у него накопился сумасшедший долг, в три раза больший, чем выигрыш, возбудивший его фантазию и мечты.
— Нет, Терри, если я сижу здесь, вместо того, чтобы работать в офисе, это означает, что и я тоже уже принял свое решение. Слияние меня просто не волнует. Меня интересует только моя дочь.
Но Терри продолжает смотреть на меня, как смотрят на несчастного вдовца, — что ж, и это тоже правильно, я вам скажу, потому что отвечаю я ему действительно, как несчастный вдовец.
— И потом еще одна вещь, — добавляю я, — я не могу занять место Жан-Клода: и двух недель не прошло с тех пор, как он был у меня, здесь, где сейчас стоишь ты, и страдал, как собака, из-за того самого самолета. И потом, он нас не «бросал», как выразился Енох: я прекрасно знаю, что его выперли, и поскольку я его друг, не мне сидеть в его кресле.
На этот раз я сказал все предельно ясно: я не выискивал больше отговорки, я не прикрывался своей дочерью, я понятно объяснил, к какой партии принадлежу, однако Терри и это принимает элегантно, ведет себя так, словно я пригласил его в театр. С другой стороны, мне не следует забывать, что этот человек, пришедший сюда, чтобы предложить мне совершить предательство, спустился на пару уровней в видеоигре, то, что мне кажется серьезным и безапелляционным, для него только предварительное прощупывание: легкий светский треп.
— А известно ли тебе, что сделал Жан-Клод? — задает он мне вопрос. — Ты об этом знаешь или нет?
— Нет.
— Он вор, Пьетро. Он лжец, мошенник и вор. Он меня облапошил и обокрал. Ты говоришь, что он тебе друг, он был и моим другом тоже, тридцать лет, знаешь ли. Он воспользовался моим к нему доверием и обокрал компанию: он украл большие деньги, Пьетро. Он фальсифицировал отчеты для того…
О, нет-нет, я даже слышать не хочу об этом. Вне всякого сомнения — это наглая ложь: у меня нет возможности это проверить, Жан-Клода выперли и теперь могут говорить все, что им вздумается. Даже слушать об этом не желаю…
— …а когда я об этом узнал, он начал меня шантажировать. Ты об этом не знаешь, ты просто ничего не можешь знать об этом, потому что ты честный человек, и Жан-Клод не стал впутывать тебя в свои махинации, но…
И не могуя слушать эти слова, слабый и алчный, и падкий на лесть, каким я, оказывается, оказался.
— …он сделал ставку на то, что в данный момент подобный скандал провалил бы слияние, следовательно, нам не осталось другого выхода, как…
После того, как я зарегистрировал в судебных органах мою кинокомпанию и вложил горстку денег, все, что я мог инвестировать, в сценарий, Витторио Медзоджорно умер. Молниеносно трагически скончался. Я пошел на его похороны: там были актеры, режиссеры, продюсеры, но было и много простых смертных, каким неожиданно снова стал я — это были люди, которые могли бы встретить Витторио Медзоджорно в банке, попросить у него автограф, сделать ему комплимент и смешаться с толпой на его похоронах, но даже в самых смелых мечтах они не надеялись работать с ним. Это были также и похороны моей карьеры продюсера, мне даже в голову не могло прийти продолжать реализацию своего проекта с кем-нибудь другим, эти похороны стали для меня посланием свыше, знаком, по крайней мере я так себе это истолковывал, и снова стал работать актером на телевидении, что и определило мою встречу сначала с Мартой, а потом и с Ларой, рождение моей дочери и все то, чем за последние двенадцать лет была моя жизнь.
— …это делает тебе честь, но, поверь мне, он этого не заслуживает. Следовательно, предупреждаю тебя, ты совершаешь большую ошибку, отвергая такую возможность только из-за дружеских чувств, которые ты к нему питаешь. И я уважал его, и, следовательно, был сражен наповал, когда обнаружил, что он оказался бесчестным человеком…
Никто до сих пор еще не экранизировал роман «Игра на рассвете», но пару лет назад в Австрии по этому роману сделали мини-сериал, и самое смешное в том, что решение приобретать его для показа в Италии или нет, было практически самым первым решением, которое мне предстояло принять после того, как Жан-Клод назначил меня директором по программам.
— …сколько прекрасных лет мы прожили вместе, сколько успехов мы добились вместе; вспомни хотя бы золотые времена аутсайдеров, но мне не удалось отыскать даже малейшего следа бесчестности, однако, она должна была быть…
Я решил не покупать тот мини-сериал: он был паршивый.
— …или, по крайней мере, предрасположение, так это будет по-итальянски? Предрасположение должно было быть наверняка, ведь потом сделал он это. Но где оно было? Я задавал себе этот вопрос из месяца в месяц, я не спал по ночам, пока не нашел ответ на свой вопрос. Ты хочешь знать ответ на мой вопрос? Хочешь знать, где пряталась бесчестность Жан-Клода, когда он был еще честным?
Три. Очень интересно. Где это там притаилась способность богохульствовать у Еноха? Где засела алчность, из-за которой несколько минут назад, принимая решение, я колебался? А сейчас, хотя я в эту фигню и не верю, где была эта бесчестность Жан-Клода? В третий раз в течение часа передо мной возникает один и тот же вопрос — вопрос, который до сегодняшнего дня мне даже и в голову не пришел бы. Нет, все это не случайно. И если Терри знает ответ на свой вопрос, тем лучше: мне интересно его послушать.
— Где же она была?
— Ее не было, Пьетро. Вот, в чем вся суть. Ее не было.
В эту минуту его взгляд озарил какой-то странный свет.
— Видишь ли, в университете я изучал физику. И вспомнил, что атом, переходя из одного состояния в другое, излучает частицу света, так называемый фотон. Прежде всего вспомнил вопрос, который мне был задан на экзамене по этому поводу: у меня спросили, откуда появляется фотон? Как он появляется? Где он был раньше? Этого в учебнике не было, таким образом они хотели проверить, размышлял ли я над этой проблемой, или нет. Но я об этом даже не подумал и сказал глупость: я сказал, что фотон находится внутри атома. Тогда мне объяснили, что это не так, фотон вовсе не находится внутри атома. Фотон появляется именно в момент перехода, он образуется в результате этого перехода. Понимаешь? Все очень просто: это так же верно, как то, что внутри у меня нет звуков, которые сейчас издает мой голос. Вот как мне удалось смириться с бесчестностью Жан-Клода и не вычеркнуть те тридцать лет из своей жизни: того, что Жан-Клод совершил в течение этих двух лет, не было у него внутри: оно, как и фотоны, появилось во вполне конкретный момент, по вполне определенным причинам. Точнее говоря, любой из атомов, из которых он состоит, в переходный момент из одного состояния в другое мог породить его бесчестность. Знаешь, когда Жан-Клод начал воровать? Только два года назад, Пьетро, то есть, когда он женился на этой принцессе вайши. Чтобы выйти за него замуж, ей пришлось отказаться от своей касты, понимаешь, и он, должно быть, внезапно почувствовал свою ущербность, почувствовал себя ниже ее, подобное чувство ему никогда раньше не приходилось испытывать…
