— Или лучше сказать, — продолжает Енох, — нравилось. Было приятно работать в отделе кадров, когда сотрудникам хорошо работалось, они были довольны, из месяца в месяц число работников увеличивалось, потому что компания принимала на работу, а не увольняла. Я проработал два чудесных года, что правда, то правда. А сейчас мне моя должность не нравится. Сейчас я, как в аду — это слияние всех уже забодало. И все идут ко мне, а мне нечего им сказать. До вчерашнего дня я надеялся на Жан-Клода: я старался поставить в пример, внушить всем его спокойствие и присутствие духа, уверенность, хотя в последнее время он был какой-то отчужденный. Ситуация с каждым днем все усложнялась, но я продолжал в него верить. Мне показалось странным, что он пошел в отпуск именно в этот момент, но все равно я ему доверял, понимаешь? Никогда бы не подумал, что он нас бросит на произвол судьбы. Вчера вечером мне звонит Баслер и говорит…
Бросить нас. Бросить нас?Но ведь это Терри… Стоп, я не должен глотать наживку, я не должен переживать. Это проблема Еноха, меня она не касается, это он сюда пришел, это ему нужно со мной поговорить. Бросил нас — о'кей: по-видимому, до них эта история дошла в таком варианте: Жан-Клод нас бросил.
— …но сегодня утром, — продолжает он, — меня разбудили бесконечные сомнения и беспокойства, я проснулся в пять часов, они меня буквально растерзали, так что я и глаз не смог больше сомкнуть, думал о том, что нас ждет, о сокращении персонала, о заявлениях в суд, о сто десятом вторжении в нашу компанию, на этот раз, американцев и канадцев, а потом я подумал о своем отце: как бы он повел себя на моем месте…
Зазвонил мой мобильный. Енох тут же замолчал, он дает мне возможность поговорить по телефону. Я посмотрел на дисплей. Это Терри. Терри?!Он звонил мне всего один раз два года назад, когда меня назначили директором, чтобы поздравить с назначением на эту должность. Должно быть, случилось что-то уж очень важное, но что? Ничего хорошего быть не может, решил я. Я верю Жан-Клоду: я верю тому, что он мне рассказал, именно на этом месте, сидя на этой самой скамейке, он так страдал прямо у меня на глазах, поэтому я считаю Терри предателем и не отвечу ему, вот и все, а мобильный пусть звонит, мне-то что, я буду вести себя, как Лебовски [37], более того, я кладу мобильник в карман и улыбаюсь Еноху, давая ему понять, что он может говорить, нет, нет, ничего срочного, нет ничего такого, что хотя бы минимальным образом могло конкурировать с воспоминаниями о его отце.
Енох ждет. Но молчит, как видно, ему нужно бы еще и пару ободряющих слов сказать, сейчас у него такая подозрительная физиономия — может, он прочел на дисплее, что звонил Терри, нет, этого не может быть, он не мог прочитать, ну и что, даже если он и ухитрился заметить, какая разница, я не разговариваю с предателями, что в этом плохого, разве я должен с ним разговаривать только потому, что Терри очень влиятельная фигура: как кто-то сказал: «На ступеньку ниже Всевышнего», из-за этого я обязан ему отвечать, что ли?
— Продолжай… — ободряю я его.
Но, кажется, трели звонка, продолжающие раздаваться из кармана моего пиджака, его сковывают, а поэтому, чтобы больше его не смущать, я выключаю мобильник, вуаля! — о, как велико твое удивление в это мгновение, историческая секретарша Терри, оно написано на твоей лисьей мордочке и в глазах аметистового цвета, Люсиль, мне кажется, так тебя зовут, как гитару Б. Б. Кинга, ты в этот миг делала, как минимум, еще два дела, а ухом держала под контролем гудки телефона, ты была готова снять трубку и поздороваться со мной на итальянском, демонстрируя свое картавое «р», только что гудок заверял тебя, что линия свободна, и вдруг — занято, безошибочный знак того, что некий Паладини, номер мобильного телефона которого, сплошные семерки, ты набрала несколько секунд назад, длинными, тонкими пальцами с ногтями, покрытыми лаком — иду наугад — красно-бордового цвета, перебирая как струны арфы, кнопки на консоли, это настоящее ничтожество по сравнению с высокопоставленными особами, номера телефонов которых за последнее время тебе приходилось набирать все чаще и чаще, это итальянское ничтожество осмелилось выключить аппарат прямо перед носом у твоего всемогущего босса, — в которого ты, как всякая секретарша, тайно влюблена…
— Ты мне рассказывал о своем отце, — говорю я, — что бы он сделал, если бы…
О Люсиль, ты своим глазам не поверила и нажала кнопку повторного набора, надеясь, что, возможно, что-то нас разъединило, ан нет, ты сейчас слушаешь голос, который тебе сообщает, что телефон вызываемого абонента, может быть, выключен…
— Да, конечно, — недоверчиво говорит Енох, принимая еще более обескураженный вид: может быть, он все-таки прочитал на дисплее, что звонил Терри. Он запускает руку в карман пиджака и вытаскивает оттуда парочку сложенных вчетверо листов, расправляет их, и в тот самый момент, когда он мне их подает, девушка с золотистой гончей величаво — по-другому и не скажешь — входит в скверик и отстегивает от ошейника собаки поводок.
— В общем, что тебе сказать? На, почитай. Я написал это сегодня в пять утра.
Я беру в руки листы. Девушка с золотистой гончей достает мобильный и набирает номер. У меня в голове проскользнула абсурдная мысль: а вдруг она звонит мне, а я об этом никогда неузнаю.
— Здесь написано все, что было у меня на сердце, — добавляет Енох, — все, что я на самом деле знаю.
Раскрываю листы. Он развез кашу на три страницы: текст напечатан шрифтом Arial — надо же, в мире еще есть и такие, кто пользуется Arial — и сплошь и рядом жирный шрифт. Девушка позвонила не мне — ей кто-то ответил, и, кажется, она очень довольна.
Что такое слияние? Это конфликтмежду двумя системами власти, в результате которого в финансовых целяхформируется третья система. Она предназначена для создания стоимости, но это выгодно только акционерам или торговым банкам, а не простым смертным, работающим на предприятиях, для которых слияние, наоборот, — это травмана рабочем месте, самая тяжелая травма, которую им можно нанести.
Я поднимаю глаза, Енох искоса, с задумчивым видом, смотрит на лист, вполне вероятно, что он перечитывает текст, стараясь идти со мной вровень, чтобы понять мою реакцию на каждое предложение.
Как только соглашение по сделке достигнуто, а это не такое уж и легкое дело, считается, что самое главное уже позади. Это убеждение возникает из исторической недооценкив экономических кругах человеческого фактораи, говоря более обобщенно, психологии. Но это неправильно. Самые главные проблемы слияния не связаны с документом, узаконивающим его правомерность.
Девушка заливается чистым, серебристым смехом, можно только позавидовать счастливцу, вызвавшему у нее приступ такого смеха. Как это у него получилось? Что такого можно было сказать? Ее собака, хоть и без поводка, но далеко от нее не отходит: она просто следует за ней по пятам.
Ведь предприятие в действительности — это не цифры, а люди, которые работают на нем, то есть его сотрудники, и какова их реакция на объявление о слиянии? У любого сотрудника на любом уровне появляется чувство неуверенности в завтрашнем дне. Что меня ждет? Буду ли я работать или меня выгонят? Поменяется ли у меня должность? На кого я могу положиться? Как мне решить свои проблемы? Удастся ли мне сохранить привилегии, которых я добился? Никого не беспокоит создание стоимости до тех пор, пока новый порядок не ответит на все эти вопросы, не гарантирует работнику новую законность.
В период слияния с сотрудниками следует беседовать, информироватьих обо всем, и как можно чаще пополнять и освежать эту информацию; подчиненный должен вам верить, он хочет быть уверен, что его не считают пешкой. А вместо этого к нему обращаются со стандартной речью, составленной на все случаи жизни парочкой консультантов по внутренним вопросам, и эффект от таких речей — все возрастающее беспокойство. Бесстрастные заявления о будущих соединениях, которые не затронут персонал, не что иное, как самое настоящее лицемерие, так как всем известно, что единственная конкретная гарантия создания стоимости на рынках — это сокращение расходов на предприятии, а 80 %сокращения расходов осуществляется за счет увольнения служащих.
