Никогда не знаешь, сколько времени нужно ребенку на то, чтобы заснуть, и поэтому всегда рискуешь уйти раньше времени. Даже не могу сказать, сколько раз за все эти годы я ошибался, вычисляя подходящий момент. Я обманывался, заметив, что она уже глубже задышала, или, может быть, меня подгоняло желание скорее вернуться в гостиную досмотреть фильм, продолжить прерванный разговор, а потрахаться с Ларой (но никаки никогдараньше не шпионить за ней); осторожно, осторожно я двигался с места — все напрасно: Клаудия еще не заснула. У меня в этом богатый опыт: сколько их было, тех вечеров, когда я медленно и осторожно, на цыпочках, отходил от ее постели, как сапер на минном поле, делал три-четыре шага к дверям, после чего готов был уже расслабиться — она меня неокликнула — явный признак того, что она заснула, и вдруг, несмотря на неясное, какое-то экстрасенсорное ощущение, что это не так, меня охватывал страх, что я встал слишком рано, и действительно она меня окликала, и я снова должен был вернуться к ней и начать все с начала. Поэтому и сейчас я задержался здесь, около нее, так надолго и глажу ее. Только из-за этого. Сегодня вечером я глажу свою дочь, не потому, что я ее люблю, не из нежных чувств, я глажу ее по расчету.
Это самая скверная минута с тех пор, как Лара умерла. Подошел к концу самый тяжелый и плохой день. Я механически, лицемерно глажу свою дочь, а мои мысли далеки от нее. Моль, которую Марта впустила в мои мозги, сжирает там все, даже удовольствие гладить дочь, у меня в голове свербит одна-единственная мысль: продолжить читать почту Лары. Одна-единственная искренняя надежда: найти там что-нибудь подозрительное, мутное, гнилое, то есть объективные причины: почему она страдала. Связь на стороне, разумеется, вот на что я так страстно втайне надеюсь, вероятнее всего, с тем психом, который считает меня хреновым яппи, это же надо, а я каждый вечер читаю его книжку Клаудии, по одной главе, пока она не уснет. Эта книжка появилась в нашем доме еще до лета по инициативе Лары; тайная, крепкая связь, никому нельзя довериться, даже Марте, она потеряла голову, и эта связь для нее стала просто невыносимой, но в то же время она породила в ее душе страдание, о котором говорила ее сестра, и вот Лара уже обращается к восточной медицине в надежде утолить это страдание, идет к шаманам, к вампирам, на семинары, чтобы научиться побеждать страх и укрощать гнев, естественно, не получая от такого лечения положительные результаты, а посему ее страдание все растет и растет, и вполне возможно, даже обостряется из-за необходимости по известной причине хранить в тайне от меня свои страдания, более того, она вынуждена притворяться передо мной, что живет нормальной и спокойной жизнью, как мне и казалось, что она так жила с самого начала и как продолжала бы жить, если бы в один проклятый момент она бы сделала правильный выбор, избежала бы ошибки: то первое приглашение на обед она бы отклонила, а не приняла, если бы она закрыла рот и отвернула в сторону лицо, вместо того чтобы ответить на тот первый поцелуй, если бы она сказала ему: «Я замужем, у меня есть дочь, я не могу на это пойти» вместо того, чтобы согласиться: «Да пошло оно все к чертовой матери, поживем — увидим…» Да, ее душило чувство вины, и вместе с аневризмой аорты, как выяснилось в результате вскрытия, которое потребовали судебные власти города Гроссето, (это обычная практика, как мне объяснили, в случаях хм-м-м подозрительнойсмерти, естественно, этим прилагательным они вовсе не хотели встревожить нас, родственников, намекая на обстоятельства смерти, и не желали усугублять наши и без того уже — они прекрасно отдавали в этом себе отчет — жестокие страдания; они называли ее кончину подозрительной в том смысле, что отсутствовали явные причины смерти, поскольку чисто внешне это была абсолютно здоровая женщина; что это, они не знали, как бы поточнее выразиться, «подозрительная смерть» — что медицинский термин, который означает «необычная» — тогда-то я и возразил, я сказал: но почему же тогда в медицинской литературе не пользуются термином «необычная смерть»?), в любом случае приговаривавшей ее к преждевременной смерти, ее удушающее чувство вины, повторяю, в сочетании с врожденным пороком сердца, которым, даже не подозревая об этом, страдала Лара, могли вызвать, да, именно в ту секунду, да, могли спровоцировать тот фатальный разрыв — кстати, за который, в отличие оттого, что думает Марта, я лично не несу, не говоря уже о моей вине, никакой…
— Папа…
…ответственности.
— Я здесь.
Клаудия снова села в кровати. Зажгла голубую звезду, которую мы купили ей в фирменном магазине «Икеа» за 9,90 евро, у миллионов детей на Западе такие ночники на стене над кроватью, и посмотрела на меня. Я правильно сделал, что не ушел, она не заснула ни на секунду.
— Куда ты уходил?
— Когда?
— Сначала.
— Когда ты меня позвала?
— Да. Куда ты уходил?
Будь благословенна, девочка моя…
— Да никуда я не уходил, звездочка.
Я глажу ее по голове, улыбаюсь ей.
— Тебе приснился плохой сон, — говорю я. — Ложись, спи.
Клаудия послушно ложиться. Куда я уходил…
— А мне кажется, что это был не сон, — шепчет она.
И вправду, это был не сон, звездочка. Я действительно ходил не туда, куда нужно. В место полное зла и чувства вины, далеко-далеко от тебя. Но ты меня спасла…
— Кошмары никогда не похожи на сны, — говорю я. — Но потом люди просыпаются, и они исчезают навсегда.
Я продолжаю гладить ее и чувствую, что уже все по-другому; ей хочется спать и скоро она уснет. Она выполнила свою миссию.
— Я никуда не уйду, ты же знаешь…
Она меня спасла. Да. И сейчас я снова полон сил, и мир снова наклонился к правильной лунке. Я уничтожу почту, уничтожу все, я не повторю свою прежнюю ошибку, благодаря этому самому простому намерению я никогда снова не впаду в заблуждение, пока мои силы не убыли, я сделаю это немедленно…
— Поняла меня? Сейчас я должен уйти, закончить одно очень важное дело, звездочка, а ты спи, спи спокойно, я потом вернусь и выключу свет. О'кей?
— О'кей.
Четыре прыжка, и я уже на месте. Все очень просто: «Редактор»: «Выделить все». Выделено 4332 элемента. Цот. Все уничтожено, даже в корзину не попало. Электронной почты Лары больше нет. Ее никогда не было. Тот писатель снова стал абсолютно незнакомым человеком, и, насколько мне известно, он живет с женой, сыном Франческо и собакой по кличке Рой — это, кстати, написано и на обложке его книжки. Но мне этого недостаточно. Отвертка и молоток лежат в третьем ящике стола, кто бы мог подумать, что совет параноика Пике может мне пригодиться: «Разбей жесткий диск». Каждый раз, когда наша компания меняла хозяина, а это случилось уже трижды на моей памяти, Пике разбивал жесткий диск своего компьютера, а потом сваливал все на вирус. В последний раз я даже видел, как он это делает: тук, тук молотком. «Это и вправду настолько важно, что ты хочешь замести все следы?» — как-то спросил я у него. «А что? Ведь ничего же неизвестно, как оно будет», — ответил он. Тук, тук точно так же, как сейчас это делаю я: тук, тук, и жесткого диска больше нет, у Лары никогда не было компьютера, она умерла, никогда не имея компьютера, три с половиной года назад она хотела купить себе компьютер, но во время финала чемпионата Европы по футболу она дала обет: за пять минут до окончания матча, когда Италия проигрывала Франции один гол, она сказала: «Если мы выиграем, я не куплю себе компьютер», а потом случилось то, что случилось, это все знают, в последнюю минуту Дельвеккио сравнял счет, а Дель Пьеро забил золотой гол, дивно пам, пам, Италия — чемпион Европы по футболу, и Лара осталась без компьютера. Лара была спокойна и чувствовала себя хорошо — ее, может быть, беспокоила только хандра ее прекрасной, гадкой сестренки. Пам!
Ну вот и все. Готово. Сколько мне потребовалось времени? Две минуты. Который сейчас час? У меня нет часов, я ищу мобильный, чтобы посмотреть, который час. Он оказался на кухне, кто его знает почему. Сорок четыре минуты первого. Я получил смс. Четверть часа назад. От Марты. «Извини за сегодняшнее. Мне стыдно, что я тебе такое наговорила. Ты — лучшее, что есть у меня».
