— Excusez-moi, monsier — произнесла я с нервной усмешкой.
Он обернулся, я заметила седину в темных волосах на висках и мелкие морщинки в уголках васильковых глаз, когда он улыбнулся мне. Что-то очень знакомое…
— Oui, mademoiselle? — ответил он. Наши глаза встретились на несколько секунд, и он замолчал, заметив мой удивленный взгляд.
— Мистер Биллингс? Мистер Джек Биллингс? Средняя школа Иствью? Французский — шестым уроком? Девяносто первый год? Что, ради всего святого, вы тут делаете?
Он уставился на меня, а затем от души рассмеялся.
— Святые угодники! — Мистер Биллингс, он же «мсье Жак» для своих учеников, заговорил, по-техасски растягивая слова: — Вот это да! Моя лучшая ученица, Александра Симонс!
Я поежилась. Возможно, я и была хорошей ученицей, но, попав в Париж, очень быстро поняла, что все популярные французские песенки, которые мы пели на уроках в школе, не помогут, если надо спросить парижанина, как пройти к торговому центру «Эрме». Но пусть мсье Жак думает, что хочет.
— О, вы все такой же шутник, — сказала я, притворяясь скромницей.
— Просто радуюсь, глядя на тебя, — возразил он, окидывая меня взглядом с головы до ног. — Какая великолепная юбка! «Шанель»?
— Да, — ответила я, покраснев до кончиков ногтей. Это была часть его обаяния. Он всегда замечал новую стрижку у своей ученицы или новые красивые туфли. Я торопливо добавила: — Вообще-то я не поддерживаю контактов ни с кем из дома. И я не знала, что вы все, наконец, перебрались в Париж.
Внутрь закралось сомнение. Неужели я только что сказала «вы все»?
— Видишь ли, мы с женой развелись в прошлом году, — пояснил он. — Я решил начать все сначала. А поскольку всегда мечтал жить здесь, то решил: черт возьми, я сделаю это!
Мсье Жак был самым популярным учителем в Иствью. И в его классе всегда хватало потерявших голову девиц — это напомнило мне сцену из фильма «В поисках потерянного ковчега», когда школьница из класса Харрисона Форда написала на своих веках: «Я люблю тебя». Только в отличие от грубого и неряшливого Индианы Джонса мсье Жак был настолько мягок и учтив, насколько это возможно в провинциальном Далласе, штат Техас. От него никогда не несло «Олд Спайсом», как от других учителей, и, конечно, он никогда не надел бы полиэстровые брюки с клапанами на карманах, столь любимые нашим учителем физики. Нет, мсье Жак был космополитом. Он носил дорогие, сделанные на заказ туфли, в которых бесшумно скользил по коридорам. И костюмы были сшиты на заказ — мы заметили это прежде, чем узнали, что значит вещь, сшитая на заказ. Он курил «Голуаз» на переменах, стоя позади спортзала. И, Боже мой, он говорил по-французски! Как он мог возникнуть в вечном болоте, таком как Хьюстон? Его единственным недостатком в наших юных глазах была его красивая с темными миндалевидными глазами жена-художница, которая заезжала за мужем после уроков на «мустанге» — кабриолете цвета темно-красного вина. Его галстук развевался, и его волосы трепетали на ветру, когда парочка уносилась в сторону заката или в какой-нибудь прокуренный салон, где собирались художники и философы, о которых мы лишь могли читать во французских романах (переведенных, конечно).
В то время ему вряд ли было больше двадцати восьми или двадцати девяти. Сейчас, я думаю, около сорока: моя возрастная группа. Я достигла того опасного возраста, когда допустимо было называть друзей моих родителей по именам — и, может быть, даже общаться с ними, — но, естественно, никогда не мечтала об этом. Та же самая ситуация с мсье Жаком. Мы оба здесь были взрослые, оба одинокие. Поэтому я сразу почувствовала к нему сумасшедшее влечение, а мысль о том, как он прикасается к моим ногам, признаюсь, была в юности предметом моих ежедневных мечтаний и постоянно крутилась в голове не только на шестом уроке (французский), но и на седьмом (химия). Итак, следовало перейти к практической стороне дела: сделать так, чтобы он помог мне купить туфли — ну, это своего рода разрушить чары, не так ли? А теперь… а теперь я могла думать лишь о том, можно ли обращаться к нему на ты. Это был один из наиболее существенных вопросов, мучивших меня в кризисный период начала взросления. Не стоит упоминать тот факт, что родители в моем возрасте уже имели троих детей. Конечно, если бы я не покинула Техас после школы, подобные вещи могли бы меня сейчас заботить. Я, вероятно, тоже была бы в разводе или даже дважды.
— Мне жаль слышать о вашем разводе, мсье Ж… — Я споткнулась на середине слова и засмеялась.
— Ты можешь называть меня Джек или Жак, — сказал он.
— Ладно, Жак, — сказала я, — я так рада видеть вас… тебя здесь. На самом деле я хочу быстренько найти… — Я посмотрела вниз на собственные ноги. — Мне действительно очень нужны новые туфли. По плану я должна быть сегодня на показе мод… — Быстрый взгляд на часы заставил меня запаниковать, не сошла ли я с ума, говоря «по плану». — О Боже, осталось не больше двадцати минут! Не мог бы ты помочь мне?
— Похоже, ты ведешь гламурную жизнь. — Его глаза наполнились смешинками, что моментально вернуло меня к девическому увлечению, так что закружилась голова. Но его фразу можно было истолковать как глубокое одобрение.
— Знаешь, это всего лишь работа. — Я глупо ухмыльнулась. — Я пишу в раздел моды для журнала «Уикли» последние пару лет. Обосновалась в Лондоне. — И ради своего папочки профессора, который заплатил сто двадцать тысяч долларов за мое обучение в колледже, я по привычке уточнила: — Но раньше я работала в новостях, и это было нелегко. Знаешь, все эти землетрясения, забастовки транспортников, суд над Вайноной Райдер…
Я бегло просмотрела полторы дюжины совершенно разных вариантов остроносых черных туфель с ремешком на пятке, соблазнительно выставленных на нескольких столиках из белой пластмассы вокруг меня, и кивнула на ближайшие.
— Как ты думаешь, эти туфли от Лабутена не слишком остроносые для юбки такой длины?
Пятнадцать минут спустя я покинула магазин с пакетом, в котором лежали мои «туфли для среды», и чрезвычайно серьезными черными туфлями от Лабутена на ногах (я приобрела бы что-нибудь более сексуальное, но почему-то подумала, что это может смутить мсье Жака… или, может быть, только меня). И да, конечно же, с номером сотового телефона Жака в памяти моего смартфона… Если бы девчонки из школы в Иствью могли видеть меня сейчас…
…сражающуюся за такси с маленькой пожилой парижской леди. Она была одета в бежевый твид от Шанель, лакированные туфли д'орсей, с сигаретой, зажатой губами в алой помаде, и вооружена свежим багетом из булочной. Она материализовалась в противоположном конце квартала, и между нами был мужчина, выходящий из, казалось, единственного такси в данном районе. Когда он расплатился с водителем, я ускорила шаг — так быстро, как только могла, потому что приходилось быть осторожной и следить, чтобы мои новые каблуки не угодили в какую-нибудь решетку или в собачью «кучку», которые могли оказаться на пути.
Я не выпускала из виду эту леди в «Шанель». О, она тоже наверняка меня заметила. Наши глаза скрестились за двадцать шагов до цели. Я ускорила шаг, она тоже. Я одарила ее своим лучшим «устрашающим американским взглядом». Она выстрелила в ответ «высокомерным парижским». Если бы Коко Шанель смотрела на нас с небес, то умерла бы со смеху, видя, как две особы, обе в одежде, носящей ее имя, ломают копья из-за такси.
В мгновение ока — ни одна из нас не медлила — мы ринулись к дверце, будто это была единственная сумка «Биркин» из оставшихся на распродаже образцов в «Эрме».
К счастью, я была моложе и решительнее. Я почувствовала тяжесть багета, ударившего меня по спине, когда втискивалась в машину и захлопывала за собой дверцу. «Ошанеленная» леди — как выяснилось, я могла так выразиться, чтобы дать волю чувствам, — обрушила на меня свое негодование. Я пыталась прочитать по ее губам, неужели соперница и впрямь только что назвала меня «путаной»? Я всегда была убеждена, что умение ругаться на иностранном является показателем прекрасного владения языком, и сейчас больше всего на свете мне захотелось, чтобы мсье Жак в свое время научил нас чему-нибудь столь же полезному. Вместо этого я сделала то, что понятно на любом языке: показала ей язык и махнула ручкой.
