— Все нормально, солнышко, — едва выдавил он, — я пока не хочу подробности рассказывать. Чтобы не сглазить.

Сглазить?! Да Лешка, как и она сама, никогда не верил в приметы! Что еще за чушь?!

— Я понимаю, — покривила душой Алена, — но все-таки, мне хочется знать, что происходит. Я очень волнуюсь за тебя. Ты устаешь, я знаю, и, наверное, все из-за этого…

— Да что все-то? Что все? — будто бы в негодовании закричал он.

Но Алена увидела в его лице растерянность и страх. И сказала решительно:

— Можешь сколько угодно делать вид, будто ничего не происходит. Но факт остается фактом — ты очень изменился, Леш, и отношения между нами изменились тоже. Мне это не нравится, и я не знаю, как с этим быть.

Она очень старалась быть честной. Она не хотела никаких недомолвок, не хотела больше гадать и придумывать за него ответы на свои вопросы.

И ей хотелось, чтобы он тоже был искренним. Как всегда. Она привыкла к этому и ждала сейчас честных объяснений, пусть невнятных, нелогичных, но его собственных объяснений тому, что происходит между ними. Наверное, напряженность последних дней — недель?! — заставила ее позабыть главный жизненный принцип. «Не жди ничего!»

— Что ты из меня душу вынимаешь, а? — простонал он, терзая бедное полотенце. — Что вы, бабы, за народ-то такой? Хлебом не корми, дай в душе чужой поковыряться.

Она ошеломленно заморгала.

— Леш, ты не прав. Не хочешь, не рассказывай. Я просто волновалась за тебя, вот и все. Мне показалось, ты слишком вымотался за последние дни и ничего вокруг не замечаешь. Может быть, нам в выходные съездить отдохнуть куда-нибудь?

— Ну, да. Например, на Багамские острова. Желает, блин, дама на Багамы.

Как ловко срифмовал. Ему понравилось. И страх, стекавший потными струйками под свитером, немножко отпустил.

Алексей захихикал. Алена очумело уставилась на него.

— И ты говоришь, что с тобой все в порядке?

— А что? Посмеяться нельзя? — Он с досадой отшвырнул полотенце, достал сигарету и затеребил ее так интенсивно, что на стол посыпался табак.

— Хватит мне уже указывать, что делать, а что — нет! Надоело! Понимаешь, надоело! И не смотри на меня озабоченным взглядом, словно ты — мой лечащий врач! Да, я устал, да, я замотался, а ты что, думала, большие деньги легко достаются?!

Она не думала ничего такого. С тех пор, как устроилась на работу в лицей, Алена вообще не думала о деньгах. Здешней зарплаты хватало. Конечно, в Париж просто так не скатаешься и белое пальто ценой в слона, как справедливо заметила Ташка, не купишь. Но считать копейки тоже не приходилось.

Так о чем вопит Лешка?!

Она никак не могла понять, почему, гоняясь за пресловутыми «большими деньгами», он стал холоден и безразличен к ней. Как это связано?! Почему он орет ни с того ни с сего, почему глаз у него дергается, а руки — трясутся, будто кур воровал?!

Вот и поговорили. Ничего не вышло.

А теперь она третий день ходит бледная и угрюмая. Скоро станет, как он, неврастеничкой. Наверное, это дело заразное.

— Мам, ты в луже стоишь! — сообщил Ташкин голос, и Алена пришла в сознание.

— Ой, правда!

Она вышла из лужи, достала специальную тряпочку для таких случаев и тщательно вытерла ботинки. Ташка изнывала рядом.

— Мы завтра в парк пойдем, мам?

— Как погода будет. Видишь, слякоть какая, и снег этот противный…

— Тебе же всегда нравился снег. Пойдем, а? И Балашова возьмем уж. Я себя прилично буду вести.

Алена посмотрела на дочь внимательно.

— Не надо таких жертв. Балашов все равно не пойдет.

— Ну, тогда иди и утопись в тазу с грязным бельем! — посоветовал нежный ребенок.

А что? Неплохой вариант. Все лучше, чем мучиться от неизвестности.

Алена вдруг поняла, что именно это больше всего волнует. Предчувствие неведомых перемен. Что-то такое витало в воздухе, прямо над головой, и, приближаясь с каждой минутой, готово было обрушиться — знать бы! — счастьем или бедой.

И все это устроил ее любимый муж. Ну да, любимый.

Такой привычный, надежный Лешка, от которого сейчас не знаешь, чего ожидать.

Или ей только кажется, что это он изменился? Вдруг на самом деле изменилась она сама?

Вдруг ее фантазии, так старательно загоняемые поглубже и подальше, однажды вырвались на свободу, а она просто не заметила? Они решили испортить ей жизнь, вот что! Они нарочно попались Лешке на глаза, и он все понял — про белое пальто, парижское кафе и ожидание чуда.

И теперь он не знает, что делать. Злится, орет, дома не ночует, а когда ночует — отворачивается к стене и сразу начинает храпеть.

Это была сумасшедшая версия.

Но Алена еще немного поразмышляла над ней, забыв, что решила не строить предположений вообще.

Когда они переходили дорогу, Ташка взяла ее за руку, как маленькую.

Алена покосилась на рыжую макушку и мгновенно устыдилась своих мыслей. К черту всю эту ерунду! У нее дочь, и она должна думать только о ней. Самое печальное, что Ташка все понимает — или, нет, она все чувствует. Алена просто обязана держать себя в руках. Столько лет она училась этому и была уверена, что преуспела, в совершенстве овладев искусством скрывать от всех плохое настроение, горькие думы, разочарования, страхи, боль. Как это у американцев? Всегда все «олрайт» и «о’кей». Для пущей убедительности «файн». Так-то.

— Мы обязательно пойдем завтра в парк, — сказала Алена, когда они очутились на остановке.

Ташка пожала плечами.

— Если не хочешь, можно и не ходить. Вдруг, правда, снег опять повалит? Да и чего там делать, в этом парке? Лучше я в кино пойду. Второго Гарри Поттера смотреть.

— А я? Я тоже хочу Поттера, — весело заявила Алена. Подъехал битком набитый автобус. Они несколько минут смотрели, как люди лезут друг на друга, пытаясь продраться к цели. Мимо шуршали переполненные маршрутки. Увидев подъезжающее такси, Алена решительно подняла руку.

— Мам, дорого! — вытаращила глаза Ташка.

— Залезай давай.

В конце концов, зачем нужны деньги, если не для комфорта?

Жаль только, что понятие о комфорте у них с Балашовым с некоторых пор стало таким разным! Такси ему, наверное, мало. Ему подавай карету или, на крайний случай, вертолет.

Иначе зачем он так убивается на работе?!

Он возвращался в квартиру, которую уже не считал своим домом. Так, временное прибежище. Еще немного, и сможет позволить себе достойное, солидное жилье. Надо только набраться терпения. О том, что неплохо бы запастись еще и храбростью, Балашов не думал. Сейчас, когда первое задание было выполнено, он казался себе смельчаком, готовым на все.

Так что предстоящие заказы — сущая мелочь. Ему раз плюнуть. Главное, чтоб платили. Гонорар как-то уж очень стремительно убывает, и пока ни о каком собственном доме не может быть и речи.

Приходится возвращаться в двухкомнатную квартиру, лицезреть в окнах речку Суру, пить чай из пузатой кружки с дурацкой надписью «Наливай еще!»

А главное — смотреть Алене в глаза. Знать, что через пару дней он, возможно, навсегда уйдет из этого дома, и смотреть. А куда деваться? Не к Беллочке же, которую он подцепил в «Эдеме» в тот же вечер, когда конверт с гонораром опустился к нему в карман. Беллочка — женщина первого класса, и вряд ли обрадуется, узнав, что новообретенному любовнику негде жить. Можно в гостиницу, но там никто не станет стирать его брюки, гладить рубашки и преданно заглядывать в глаза, спрашивая «как прошел день?» Это мелочи, конечно, но он привык к ним. Уж лучше отвыкать одним махом, а не постепенно. Уехать за тридевять земель, купить дом, завести новую Беллочку, с которой не стыдно появиться на тусовке себе подобных — богатых и красивых.

А пока под бочок к жене. Он специально пришел пораньше, чтобы она не трепыхалась и не ждала его, а сразу улеглась спать, удостоверившись, что «муж в порядке».

— Аленушка, ты где?

Странно, но его, кажется, никто и не ждал. Пол-одиннадцатого, не может она уже дрыхнуть.