Вот дура, а! Ну, какая дура! Сидит тут, вся такая независимая, и не желает, чтобы подруга о ее проблемах беспокоилась. О том, что у подруги могут быть свои проблемы, даже не подумала. Эгоистка чертова!

— Рассказывай, — велела Алена.

И Юлька, уговорив стопочку, завела долгое повествование о том, как ее притесняют на работе, в салоне красоты. Она старательно морщилась, хлюпала обиженно носом, ругалась и вроде бы совсем убедила Алену, что пьет исключительно по этому поводу. К тому времени, когда в бутылке плескалось на дне всего ничего, Юлька и сама поверила в свою несчастную судьбу. Но своего она добилась, так или иначе. Алена уже не куталась в шаль, не отводила печальных глаз и вообще перестала строить из себя Зою Космодемьянскую на допросе. Разрумянившись, она вместе с подругой оплакивала общее человеческое свинство. Потом незаметно как-то вырулила на белое пальто. Потом невнятно пожаловалась на Балашова.

Если бы Юлька могла адекватно реагировать, она бы самой себе выдала медаль за спасение утопающих. Потому как Алена выговорилась и расслабилась, но при этом ее самолюбие нисколько не пострадало.

Ох, как же Юлька не понимала этого самолюбия! В том смысле, что ее бесила просто подобная ересь. Ее саму хлебом не корми, дай поплакаться всласть в жилетку подруги. А эта всю жизнь держит себя в ежовых рукавицах.

Юлька знала ее родителей и была уверена, что это они виноваты. Их школа, чтоб ей провалиться! Деньги — блажь, дружба — иллюзия, утешение для слабых, разговоры по душам — вообще извращение. Разговаривать нужно исключительно о прекрасном. Например, как был написан «Тихий Дон», сам ли Шекспир писал свои сонеты или в чем именно секрет улыбки Моны Лизы.

Чем не тема для беседы?

Остальное — грязное белье, коим трясти значит унижаться. Проблемы? Решай самостоятельно. И никогда, слышишь, никогда, ни с кем, ничем нельзя делиться.

Человек приходит один и уходит один. Затем только, чтобы ознакомиться в этом мире с величайшими произведениями искусства, научиться ценить подлинную красоту и самоусовершенствоваться. Это слово особенно любила Аленина мать. В ее понимании оно означало, что Алена должна была с гордо поднятой головой носить пальто с разными пуговицами. Плевать на мнение окружающих и на собственный внешний вид. Главное — богатство внутреннего! Поэтому выкинь из головы раз и навсегда всякие глупые мысли — о мальчике, например, которому вздумалось зачем-то провожать тебя домой, — и подумай о том, почему у тебя четверка по истории, а вот Ленин Владимир Ильич никогда себе такого не позволял.

Иногда Юлька готова была расстрелять подружкиных родителей. Вот, например, в такие вечера.

Но, слава Богу, водка ударила куда нужно, и всякие глупые мысли из головы выветрились. И у нее, и у Алены. Время от времени полезно отключать тормоза, это Юлька знала совершенно точно.

В этот раз они, похоже, перестарались. За разговором Алена как будто машинально вытащила из холодильника початую бутылку мартини. Вечер потихоньку наполнялся весельем. Потом они пошли встречать Ташку, и та долго потешалась над подругами, с высоты своего возраста и трезвого состояния. Потом пошли провожать Юльку и долго не могли вспомнить, куда и зачем. Пока Ташка не подсказала.

Дома Алена бросилась к телефону и, упершись в стену тяжелым взглядом, полчаса накручивала диск. Пальцы онемели, спина затекла от неудобной позы, а она все сидела и вертела. Бесстрастный женский голос сообщал, что «абонент временно не обслуживается», часы на стене показывали одиннадцать.

— Мам, хватит, а? Иди спать, — потрясла ее за плечо Ташка.

Она упрямо потрясла головой.

— Я дозвонюсь! Вдруг что-то! — крикнула чужим, тонким голосом.

— Что?!

— Вдруг что-нибудь случилось, — старательно выговорила Алена.

Дочь посмотрела на нее взрослыми глазами. И столько в этих глазах было всякого разного, что Алена почти протрезвела.

— Ложись, — сказала она нормальным голосом, — я сейчас умоюсь и тоже лягу.

— Мам, да все с ним в порядке! Ну, может, зарплату получил, решил гульнуть…

— Ложись, Ташка, ложись. Та неожиданно послушалась и ушла к себе. Алена положила трубку, быстро подняла снова и внимательно прислушалась к гудкам.

Какая к бесу зарплата?! Никогда Лешка зарплату не обмывал, и гулянки были ему побоку. Что-то случилось, это точно. И случилось не сегодня и не вчера. Неужели дело в том самом выгодном клиенте, на которого муж буквально молился? Возможность сорвать большой куш изменила его до неузнаваемости.

Она бросила трубку на рычаг, негодующе и бессильно.

Или было еще что-то?

Что-то, ставшее важным для него, первостепенным, настолько желанным, что остальное — она, Ташка, ужин за круглым столом, «тутуновка» на выходных, споры, примирения, сериал «Петербургские тайны», который нравился им обоим, — перестало иметь значение.

Ведь ради чего-то торчит он в офисе целыми сутками!

И причина внезапного отчуждения между ними тоже там, в этом растреклятом офисе! На самом деле предстоящая сделка? Или… другая женщина, например. А может быть, кризис среднего возраста?

Любая версия имеет право на существование.

Но думать об этом ужасно глупо. Все равно что гадать на кофейной гуще. Алена никогда не верила в гадания и выстраивать предположения не любила. С чего же сейчас взялась?

Ах да, она ведь пьяна. Вот и лезут всякие бредни в голову.

Вдруг стало так стыдно, что жар ударил в затылок. Алена заплакала. О чем это она тут думала? Пьяная, жалкая неудачница. Собственная дочь видела, как она в пьяной истерике крутила телефонный диск и таращилась бессмысленным взглядом в стену. Кошмар! Ей еще не доводилось показываться в таком свинском виде перед Ташкой. Впрочем, ни перед кем вообще. Она в таком состоянии была в первый раз. Она же девочка из хорошей семьи.

Алена плакала долго, а потом заснула, и, кажется, даже во сне продолжали литься эти горячие, стыдные слезы.

В пятницу пошел снег. Тихий и очень крупный, он неспешно опускался на стылую землю и мгновенно таял, будто сахар в кипятке. Раз, и все. Словно и не было.

Алена стояла у окна в кабинете литературы и смотрела, как осень с зимой под ручку прогуливаются по городу.

— Мам, ты здесь?! А я боялась, что ты меня не дождешься!

Алена обернулась и изобразила улыбку.

— Боялась? Разве ты чего-то боишься, кроме контрольной по математике?

— Ага. Диктанта по английскому, — весело призналась Ташка. — Ну, идем, что ли?

И они пошли. По возможности они всегда ходили вместе. Алене почему-то подумалось, что это удивительно и странно — в Наташкином возрасте девочки уже не слишком любят ходить куда-либо в компании матери. Предпочитают сбиваться с ровесницами в стайки, обсуждать наряды и Тома Круза и сообща делать вид, что не замечают мальчиков.

— … а она мне говорит, что надо было тогда в библиотеку съездить! А я ей говорю, что если бы кроме истории никаких больше уроков не было, то…

Хорошо, что у нее есть дочь.

Господи, какое счастье, что у нее есть дочь! И они всегда, всегда будут вместе. Даже если окажутся далеко друг от друга.

— Мама, ты меня слушаешь?

— Конечно.

— А что у тебя с лицом? Ты вся белая. Ты из-за Балашова переживаешь, что ли?

Ташка смотрела с недоверием, словно никак не могла взять в толк, как это возможно — переживать из-за Балашова аж до бледности.

Между тем, Алена именно из-за него была бледная, хмурая и рассеянная. И еще — злая. Она не понимала, что происходит, а когда решила выяснить, внятного ответа не получила, и теперь от бессилия оставалось только злобно скрежетать зубами. Откровенную беседу Лешка не поддержал, хотя раньше всегда охотно делился с ней любыми проблемами: от дырки на носке до ежемесячных отчетов у начальства.

Раз двадцать в сутки Алена вспоминала их последний разговор и не могла понять, что же она сделала не так, где ошиблась. Она ведь тщательно готовилась, решила ни в коем случае ни спрашивать больше о той ночи, которую он провел неизвестно где, атмосферу создавала, ужин сногсшибательный приготовила, Ташку спровадила к подругам. Все, казалось бы, предусмотрела. Кроме явного нежелания супруга общаться на заданную тему. Пока она рассказывала о своей работе, лицо у него было расслабленное и довольное, он похохатывал даже, с удовольствием жевал рыбу, попивал винцо и в целом имел вид счастливого человека. Но стоило ей спросить, как продвигается его сделка, Алексей отвел глаза и принялся мурыжить в руках полотенце.