Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Короче, привел Дюмурье к Ланцкороне до четырех тысяч солдат, и очень обрадовался, так как позиция казалась ему почти что неприступной. Он разместил свои войска на гребне холмистой гряды, причем левый фланг упирался в замок, где сидела тысяча человек при множестве орудий. Правый фланг прикрывали две рощицы, там Дюмурье поставил своих мушкатеров, тем более что добраться до них по крутым обрывам было и вовсе не возможно. Русским оставалось атаковать сию позицию только прямо в лоб, по склонам, поросшим кустарником, да еще под огнем артиллерии из замка. Разведчики снова подтвердили, что русские движутся малыми силами, не более тысячи человек, командует ими некий бригадир Сувара. Тем более что оптимизм внушал и недавний неудачный штурм замка русскими, который был отбит.

Поэтому Дюмурье не слишком огорчился, узнав, что барон фон Вальдау таки сумел исчезнуть бесследно. В конце концов, мало темных делишек может быть у этого хитрого пруссака? Важнее составить правильную реляцию в Версаль об одержанной победе, чем Дюмурье и занялся.

Вот только не знал бедняга, что к Суворову форсированным маршем подошел отряд бригадира Древица, и теперь русские приближались к Ланцкороне в силах, лишь совсем немного меньших, чем у него. Вдобавок фон Вальдау испарился не «куда-то», а прямиком к русским, и еще накануне русский командир имел самые полные и точные сведения о силах конфедератов и их диспозиции.

Суворов был полон решимости разбить поляков и отомстить за недавнюю неудачу, по поводу которой он был вынужден писать: «Ланцкоронское происшествие зависело от суздальцев, кои ныне совсем не те, как при мне были. Сих героев можно ныне уподобить стаду овец. Как можно надлежит мне приблизиться к сандомирской стороне и выучить их по-прежнему, ежели предуспею… Не упрекайте меня, милостивый государь: я думал с суздальцами победить весь свет». Да, подраспустился полк после того, как Александр Васильевич сдал командование, вообще ему начинало временами казаться, что лишь при нем да при генерале Румянцеве войска русские становились поистине непобедимыми.

Петр, когда докладывал Суворову диспозицию неприятеля, ожидал снова приказов играть генерал-марш и броситься в штыки. Однако ж ему пришлось удивиться преизрядно, помудрел за эти годы Александр Васильевич, очень помудрел, хотя не потерял прежней энергии и стремительности.

Когда Дюмурье доложили, что показались русские казачьи пикеты, он страшно обрадовался и приказал своим солдатам ни в коем случае не стрелять, так как был совершенно уверен в победе и более всего боялся, что русские отступят, не начавши атаку. Он намеревался нанести удар свой лишь когда русская пехота поднимется на гребень холмов, совершенно расстроенная после того, как пройдет сквозь кустарники. Еще ни одному полку не удавалось сохранять строй регулярный в зарослях.

Но француз не подозревал, что Суворов выехал в переднюю линию вместе с пикетами. Обозрев положение противника, он решил, что позиция их во многом напоминает позицию русских под Кунерсдорфом – вроде бы и прочная, но овраги и кусты разделяют ее на части, и один полк может не успеть поддержать другой, если тот будет атакован. Поэтому он приказал полку чугуевских казаков при поддержке эскадрона карабинеров незамедлительно атаковать центр вражеской позиции, чтобы расколоть ее. То же самое пытался тогда сделать генерал Зейдлиц, только теперь кавалерии противостояла не русская пехота, поддержанная шуваловскими гаубицами, здесь в центре стояла кавалерия, вдобавок иррегулярная. Никогда еще дворянское ополчение не в состоянии было выдержать удар кирасиров или карабинеров, на том и построил свой расчет Александр Васильевич.

А вот расчеты Дюмурье оказались фальшивыми. Привыкший к европейскому маниру не учел он стремительности российской, в мгновение ока казаки поднялись на высоты и сомкнулись в лаву, с гиканьем и свистом обрушились они на опешивших поляков. Пока те соображали, что к чему, подоспели и карабинеры, вот тогда полякам пришлось уже совсем плохо. Они ударили по конфедератам, и те сразу брызнули в разные стороны. Маршал Орановский с несколькими храбрецами бросился навстречу русским, но был сражен ударом казачьей пики. Долго еще он ворочался и стонал в грязи, пытаясь собрать руками расползающиеся кишки… Примчался к месту боя Дюмурье, но хоть бы кто его слушал, пустое дело было.

Тем временем, воспользовавшись сумятицей, подошла русская пехота. Мощным натиском опрокинула она французов, которые покатились по кручам, ломая руки и ноги. Дюмурье попытался было остановить соотечественников, но те выстрелили раз из ружей, после чего бросились наутек, не помышляя даже о сопротивлении. Часть поляков бросилась к замку, надеясь в нем укрыться. Маршал Сапега пытался остановить их ударами сабли, но лучше бы он этого не делал. Трусы насупротив сами изрубили его на куски и попытались было затвориться в замке, однако ж и это у них не получилось. Русская пехота к этому времени тоже поднялась на холмы и преследовала конфедератов по пятам.

Надо сказать, что Петр, которого немало уязвило пренебрежение Суворова, правдами и неправдами добыл мундир пехотный и встал во главе одного из батальонов. Со своей знаменитой саблей в руке он шел в первых рядах, и его батальон сумел захватить две польские пушки. Не мешкая, Петр приказал поворотить их против замковых ворот и разбить их ядрами, но то даже не понадобилось. Именно в воротах замка случилась свалка, в которой погиб Сапега, а потому русские ворвались внутрь без малейших проблем. Но оказалось, что поляки поставили во дворе еще одну пушку, нацелив ее на ворота, и русские были встречены выстрелом картечным.

Одна пуля пробила Петру руку, вторая попала в грудь, однако ж он устоял на ногах и крикнул: «Вперед, братцы! Бей супостата!» Пехотинцы, обозленные потерями, бросились в штыки, а тут еще и резерв подоспел, потому поляки во дворе были переколоты штыками. Но в тот самый момент, когда Петр уже намеревался отправить ординарца к генералу, сообщить о захвате замка, потому что из окон махали белыми флагами, из какого-то окна грянули несколько выстрелов. Упали еще трое мушкатеров, и тогда Петр, ожесточившись сердцем, приказал: «Бей их братцы! Пленных не брать!»

В мгновение ока пехотинцы выломали двери здания и ворвались внутрь. Предатели польские должно сильно пожалели о своей подлости, только поздно было уже, русский штык довершил дело, никакие крики «Пардон! Пардон!» не помогли. Как потом Петр написал в своем рапорте: «Подлость сия не зависела от предусмотрения нашего. Офицеры действовали сверх всяких похвал, а солдаты проявили мужество сверх предписанного долгом. И не наша вина в том, что случилось, но воля божья, покаравшая отступников». По окончании боя в одном только замке насчитано было до девятисот трупов возмутителей спокойствия.

Но бой кипел не только в замке. Как уже говорили, русская пехота опрокинула солдат Дюмурье, и спаслись далеко не многие из французов, хотя сам генерал успел бежать. Зато польская кавалерия была окончательно рассеяна, командовавший ею маршал Мачинский был сброшен с коня, ранен штыком и взят в плен. После этого поляки окончательно обратились в паническое бегство. Казаки преследовали их еще несколько верст и изрубили изрядно неприятелей.

Все сражение продлилось не более часа, поляки потеряли множество убитых и всю свою артиллерию, два маршала были убиты, третий попал в плен. Дюмурье сумел спастись, но этот бой окончательно разочаровал его в поляках, а потому генерал уже через две недели поспешно отъехал во Францию. Суворов не без ехидства в своем рапорте отметил: «Мурье, управясь делом, и не дождавшись еще карьерной атаки, откланялся по-французскому и сделал антрешат в Белу, на границу». Надо сказать, что у француз ского генерала хватило мужества доложить в Версале все обстоятельства дела, и с того дня французы окончательно отвратились от помощи вздорным полякам. Решено было не тратить более золота на пропащее дело.

Суворов, хоть и без большой охоты, но признал заслуги полковника Валова в штурме замка Ланцкороны, однако не преминул ему выговорить за отчаянность чрезмерную. И все-таки Александр Васильевич, как человек справедливый, не смог пойти против истины и представил его к награждению орденскими знаками Св. Анны. Впрочем, была в этом награждении изрядная доля лукавства – в те годы этот орден еще не числился государственным и почитался домашней игрушкой голштинской династии. То есть с одной стороны, как бы и награда, а с другой – непонятно что.

11
{"b":"162919","o":1}