А цесаревич тем временем продолжал буйствовать:
– Армия прусская непобедима! Выучка ее солдат совершенна и не имеет ни малейшего изъяна! Зольдатен маршируют как идеальный автомат. Вот я долго разбирал уроки великого Фридриха, хотя кто-то еще называл это глюпый игрой в зольдатики. Нет, я изучил искусство победы великого Фридриха! И когда я стану императором, моя армия будет походить на прусскую, солдаты станут не хуже, чем в Потсдаме. Моя голштинская гвардия есть образец, по которому будет вылеплена вся российская армия. Ах, если бы только мне стать прусским полковником! Это ведь мечта каждого немецкого принца.
Петр Иванович постарался подавить нараставший гнев. Вот, оказывается, о чем мечтает наследник российского престола! Но тут снова заговорил канцлер:
– И все-таки мы должны будем перейти к активным действиям. Мало того, что Фридрих напал на Австрию, которая связана с Россией союзным договором, и тем бросил вызов нашей государыне, так нет, его планы идут дальше. Он собирается обменять уже захваченную Саксонию на Чехию, а потом посадит своего брата Генриха на Курляндский престол. После этого Польша превратится в вассала Пруссии, и вот на границах государства Российского появляется новый прожорливый хищник.
– Das ist клевета на благородные помысель короля прусского по привнесению порядка в земли польские, кои терзают смуты, проистекающие от своеволия польского шляхетства, – окрысился цесаревич. – Мы, наоборот, должны всемерно помочь ему истребить крамолу. Фридрих есть естественный союзник России.
Конференция замялась. С одной стороны, возражать канцлеру никто не хотел, в большую силу вошел Бестужев, но и с наследником ссориться не с руки было. Петр Федорович был памятлив, но злопамятен втрое, и неизвестно еще, как оно дальше повернется.
Наконец князь Голицын нашел способ вывернуться:
– Конечно, мы, как верные слуги Ея Величества, обязаны исполнять монаршее повеление, однако ж то должно быть обращено к пользе государства, а не ко вреду. Армия наша пока еще не готова в должной степени, солдаты глупы и необучены, магазейны не построены, а потому при выдвижении в сторону неприятеля армия будет терпеть жестокую нужду. Нет, мы пока еще не готовы к войне.
– Именно! – с жаром подхватил наследник. – Фельдмаршал Миних начал приведение армии в надлежащий порядок и написал новый устав, в коем делается упор на ведение огня. Великий Фридрих одерживает свои победы весьма просто. Его гренадеры делают шесть выстрелов, пока противник делает всего лишь пять, и тем прусская армия как бы получает еще несколько полков в каждой баталии.
– Но государь наш Петр Великий одерживал победы молодецким штыковым ударом, – встрял вдруг князь Трубецкой, молчавший доселе. – Нашей армии всегда был присущ дух наступательный!
– Фу, какое варварство! – поморщился великий князь. – Это мужицкая драка, а не высокое искусство. Нужно беречь обученных солдат, солдат стоит дорого!
– Так то, ваше высочество, ежели он обученный, – как бы в сторону произнес Шувалов. – А наш солдат туп и глуп. Он свою фузею тащит словно дубину и вместо штыка скорее прикладом по голове приласкает. Стреляет раз в году на Пасху, да и то не всегда. Помните, граф Шереметев изволил сказать, что людишков у нас хватит. Хватить-то хватит, только для чего? Для победы может и не хватить.
– Вот, граф Петр Иванович, – с энтузиазмом подхватил цесаревич, – и вы со мной согласны! Я же говорю: нужно их учить, яко моих голштинцев. Образцовое войско!
– И все-таки нельзя забывать заветы Петра, – назидательно произнес Бутурлин. – А вообще-то, господа, не пора ли заканчивать? Все ясно, армии переходить в наступление. Так по сему поводу, я полагаю, можно немножко причаститься…
– Однако даже в славной баталии Полтавской, как вы помните, когда дело до штыков дошло, шведы Новгородский полк опрокинули, и когда бы не вмешательство самого государя, еще неизвестно, чем бы дело закончилось, – снова как бы в сторону произнес Шувалов.
Цесаревич снова обрадовался:
– Вот я снова повторю, что нельзя нам следовать варварским обычаям. Тот же царь Петр всемерно завещал следовать европейскому маниру, прежде всего в организации военной.
– Мы и будем ему следовать, – кивнул Шувалов. – Надобно Артиллерийскую школу, великим Петром учрежденную, привести в надлежащий порядок. После этого наша артиллерия ни в чем не уступит европейской. Полагаю даже, что и артиллерия Фридриха не сможет с нашей тягаться, тем более что у нас есть чем его удивить. Однако на это потребуется время и время, подготовить солдатика не так просто, особенно если приходится вытесывать его из российского Ваньки.
– О да! – с энтузиазмом подхватил великий князь. – Это есть великое искусство: воинская экзерциция. Рюсский мушик не может постигать этот великий искусство. Совершенные экзерциции могут быть достигаемы только в просвещенной Ойропп!
Но его пламенную речь вдруг прервал грубый гогот. Это оказался Бутурлин, выпивши, он никогда не мог промолчать, даже если стоило.
– Ну, это ты, ваше высочество, хватил. Знаешь, у нас на Руси есть поговорка: когда солдат палки не боится, ни в строй, ни в дело не годится. Так что палка капральская истинные чудеса творить может, если только правильно ее приложить.
– Истинно так! – подхватил Петр Иванович. – Вот здесь король Фридрих совершенно прав! – При этих словах Петр Федорович прямо-таки расцвел. – Нужно солдата вышколить так, чтобы он превратился в совершенный автомат! Особливо же это касаемо наших артиллеристов. Солдат не должен думать, на то у нас офицеры имеются, солдат должен исполнять устав и приказ, больше от него не требуется.
– О да! – не выдержал великий князь. – Именно так учит нас великий Фридрих! Безрассудное повиновение есть основа армейского орднунга!
– Это тяжелая задача, – вздохнул Петр Иванович. – С одной стороны, солдат не должен рассуждать, сие верно безусловно. Но с другой – ему же приходится иметь дело с воинской снастью. Ладно там штык, дело немудреное, и Митюха из деревни сгодится, скирды, чай, метал, вот и штыком помашет. Но ведь фузею зарядить и стрельбу плутонгами освоить уже какие-то проблески требуются. А они у Митюхи есть? Не знаю.
– Что вы, граф, да как такое можно, – елейным голоском вдруг заметил князь Трубецкой. Да с таким постным выражением лица, что не сразу и поймешь: всерьез говорит или издевается. – Не оскорбляйте наших солдатиков. Помните ведь, что блаженны нищие духом, ибо их есть царствие небесное. Вот и я полагаю, что в душе мужицкой благодать Господня просвечивает. А вы ее хотите богомерзкими западными экзерцициями вытравить и ядовитые плевелы сумнений посеять. Нехорошо это, граф, не по-божески.
Но тут вдруг вспыхнул князь Голицын:
– Негожее говоришь, князь Никита Юрьевич, негожее! Эко ляпнул: в навоз божью благодать опустить вознамерился. Нет! Мужик был, есть и останется навсегда гнусной скотиной. И в душе его только вонь и свинство – девку пошшупать, водки хлобыстнуть и помещика поджечь. Ничего другого ты там не найдешь. И потому надлежит овец сих пасти жезлом железным, как Господь заповедал.
Петр Иванович вспомнил, что не так давно слушок пролетел, будто крестьяне князя Михаила Михайловича пошумели маленько в паре имений, слишком уж управители притеснили. Кому-то там бока намяли, а кого и вовсе на вилы подняли. Нет, ничего серьезного, даже воинскую команду присылать не потребовалось, однако ж страх в графской душе, похоже, мужички посеяли преизрядный. Ишь как вскинулся! Во всяком случае, спор разгорелся нешуточный, к нему подключились и другие члены Конференции. Наверное, не меньше получаса выясняли, что же именно в мужичьей душе обретается: Господь Бог и святые воздыхания или скотство полное, однако ж к какому-то выводу так и не пришли, каждый остался при своем мнении.
Граф Петр Иванович смотрел на все это с презрительной усмешкой, не требовался ему ни дух святой, ни навоз деревенский. Для него идеальным солдатом был механический гомункуль, в совершенстве выученный артикулу воинскому и приемам оружейным, но одушевленный, как это было с Франкенштейном. Берется этакий деревенский парень, и начинают ему долбить по макушке уставами и правилами, долго бьют и упорно, пока в башке вообще ничего не останется, как на плацу перед высочайшим смотром – ни святынь, ни навоза. Вот в этом месте Фридрих Прусский и останавливается, полагая, что сего достаточно для образования идеального солдата. Ошибается король, ох как ошибается! Таковая бездушная деревяшка не способна на верную службу и легкостью необычайной переменит хозяина, как только обстоятельства возникнут. Это еще только заготовка идеального солдата, бессмысленно-исполнительная машина, в которую надлежит вдунуть истинный солдатский дух, то есть безграничную преданность командиру, и только лишь через посредство командира любовь к царю. Мужик туп и глуп, у него в голове не поместятся две мысли, поэтому пытаться заставить его любить царя и Родину – напрасный труд. Солдат должен знать своего командира, любить и беспрекословно повиноваться ему, но не более.
