Только не подумайте, что Саймон был таким уж прожженным циником. Вовсе нет. Но в глубине души он был на стороне Природы. С одной стороны, нет ничего плохого в том, чтобы прожить всю жизнь с одним человеком до глубокой старости. Саймон не то чтобы был убежденно моногамен, но считал естественным испытывать нежность к одному сексуальному партнеру, хотеть от него детей, вить гнездо, в общем, вести спокойную, размеренную жизнь. Он прекрасно понимал, что ему несказанно повезло с Ричелдис, которая во всех отношениях была идеальной спутницей жизни. Но в то же время неведомая сила толкала его искать удовольствий на стороне. В поисках некоего идеала он растоптал нечто большее, чем отношения с женой. Приходилось признать, что с Рич ему было откровенно скучно. Отмахнуться от этого факта было невозможно. Но гораздо страшнее, что в какой-то момент Саймон вдруг понял, что разучился чувствовать. Он напоминал себе человека, у которого нёбо настолько огрубело от алкоголя и табака, что он перестал ощущать вкус хорошего вина. Мимолетные любовницы сменяли одна другую, оставляя после себя горечь разочарования и неудовлетворенности. Саймон стал бояться, что утратил способность любить.

Каждый раз ему казалось, что наконец-то он нашел свою Единственную Любовь. Эта романтическая игра в прятки с самим собой служила как бы оправданием его измен. Пусть он больше не любит Ричелдис, но ведь он любит Икс, Игрек или Зет… К сожалению, все его любови быстро прискучивали ему, и каждый раз все заканчивалось скандалом. Как сегодня.

Увы! Опыт ничему не учил этого романтика-переростка. Не вышло с одной — так вон их сколько ходит! Конечно, грустно сознавать, что ни одна женщина не могла завладеть его сердцем так, как, например, его дети. Начинаешь казаться себе духовным импотентом, моральным уродом. Или Ее вообще не существует? Тогда и расстраиваться нечего. А вдруг… А вдруг все же… Она есть?! Неужели Она пройдет мимо? Та, которая все понимает, Та, с которой он хотел бы прожить всю жизнь.

Шестое чувство и некоторый опыт подсказывали, что та, которая только что мышкой выглянула из ванной с покрасневшими заплаканными глазами, шмыгающим носом, тщетно пытающаяся придать лицу независимый вид, — вовсе не Та. «И лицо у нее какое-то глуповатое», — с презрением подумал он.

— Прости, — тихо произнесла она.

Только этого не хватало, она еще и извиняется!

— Я так испугалась… Я, наверно, вела себя, как дура.

— Есть немного.

Она легонько шлепнула его по руке. Он машинально привлек ее к себе.

— Так эти тетки нас видели? — спросила она часом позже, когда они без сил откинулись на подушках.

— Не знаю.

— Тогда думаю, что нет.

— Не уверен. — Саймон страдальчески вздохнул, явно не желая развивать эту тему.

— Ты самый лучший любовник на свете. Ты такой нежный, ты всегда знаешь, как сделать мне хорошо. Ты все знаешь.

Он подавил зевок.

— Дай сигарету, пожалуйста.

Когда она потянулась к тумбочке возле кровати, он не удержался и слегка куснул ее за руку.

— Эти дамы, они из Данстейбла? Невероятное совпадение! Оказаться в Фонтенбло в один день с нами…

— Одна живет в Лондоне, а другая… — он прикурил сигарету и резко выдохнул дым, — другая в Париже.

— Ты серьезно? А что она тут делает?

— Ничего.

— Ну правда…

— Нет, она действительно ничего не делает. Есть такое занятие — ничего не делать. Вот ты секретарь, я директор, а Моника ничего не делает. Когда-то они вместе с моей женой снимали квартиру. И с тех пор дружат.

— Ты любишь ее, да? — Шаловливый пальчик Рут вернул его к действительности.

Врать не хотелось. Нарушать установившееся было хрупкое равновесие — тоже. Он молча курил.

— Так вы давно знакомы?

— Двадцать лет.

— Чуть больше, чем я живу на свете.

— Моника, она всегда была не от мира сего. Линда ненадолго сбегала замуж… Бр-р. Даже вспоминать не хочется. А Моника… по ней сразу было видно, что семейная жизнь не для нее.

— Как это? Она что, калека? — Иной причины не выйти замуж Рут не представляла. Найти себе спутника жизни, с ее точки зрения, было главной целью в жизни женщины. Не услышав ответа, она, замирая от собственной храбрости, шепотом спросила: — Или лесбиянка? Ой… я ничего такого в виду не имела.

— Бог ее знает. Самое забавное, что все то время, что они жили на Оукмор-роуд, Моника увлекалась одним из авторов, с которым работала. Старый профессор Эллисон. Мы хихикали, а потом он умер и оставил ей все, что у него было. Лет пятнадцать назад. С тех пор она живет в Париже.

— Грязный старикашка!

— Не знаю — и никогда не знал, так это или нет. Моника никогда не распространялась на эту тему. Но одно несомненно — ее увлечение стариком было взаимным.

— И когда она стала… бросила работу?

— Она уволилась из издательства и переехала в Париж. Вот и все. И, похоже, ни разу не пожалела об этом.

— И никогда не…

— Может, все-таки пойдем поедим?

Они нашли чудный ресторанчик возле гостиницы и… Вспышка раздражения прошла, к Рут вернулось хорошее настроение, такой она ему всегда нравилась. Он почувствовал, что в нем вспыхнуло желание. Видать, не судьба ему сейчас произнести прощальные слова. Впрочем, оно и к лучшему. Зачем портить человеку последний вечер в Париже, к чему лишние слезы?.. Об этом можно сказать и в самолете, если она сама раньше не догадается.

Рука об руку, они вернулись в гостиницу. В каком-то унылом оцепенении снова занялись любовью. Еще по сигарете, привычное нежное воркование — и она уснула в его объятиях. К нему сон не шел. Он думал о Ричелдис, о ее добром, открытом, чувственном лице. Иногда в полусне он представлял ее голову рядом на подушке, буквально слышал, как они обсуждают какие-то домашние проблемы, говорят о детях… Для его нынешней подружки подобный разговор звучал бы абсолютной бессмыслицей. Он подумал о Маркусе и понял, что больше всего хотел бы сейчас очутиться в Сэндиленде, помогая Ричелдис ухаживать за ним. Он подумал с запоздалым раскаянием обо всем вранье, которое ему предстоит нести по поводу этой поездки «на конференцию». И еще он подумал со смешанным чувством жалости, презрения и изумления — поскольку мысли о добродетели всегда вызывали в нем ощущение чуда — о том, с каким выражением бесконечного доверия на лице его жена будет выслушивать всю эту чушь.

Как бежит время! Как далеко в прошлом остались дни молодости и те три девчонки на Оукмор-роуд! Смешная малышка Моника.

«И никогда не…» Это пошловатое замечание Рут неотвязно засело у него в голове. Никому никогда и в голову не приходило подумать о Монике в таких выражениях. И не потому, что она была непривлекательна (он-то как раз всегда считал ее очень хорошенькой), а потому, что казалось, ей никто не нужен. Она не нуждалась в утешении.

Ему вспомнилось вчерашнее поведение Моники. Белинде было явно все равно, поедет он с ними или нет. Но почему Моника была столь настойчива? Он почувствовал себя заинтригованным. Вряд ли она могла знать про Рут. «Или они, — вдруг мелькнула у него безумная мысль, — они специально поехали за нами в Фонтенбло? И эта встреча была не случайной?» Ему стало совсем не по себе. Белинда по дороге не замолкала ни на минутку. Перебирала старых знакомых — можно подумать, он обязан их всех помнить. То и дело слышалось: «А ты видел Жерара и Алекс?» — «Нет, уже лет пятнадцать как нет». — «Дорогой мой, надо чаще встречаться — Жерар отрастил бороду. Это что-то!» Моника то и дело вклинивалась со своими колкостями: «Когда вы последний раз ездили отдыхать с Ричелдис?» или — и не раз: «Саймон, ты в самом деле приехал один?»

Он пытался их убедить, что следующее утро у него забито деловыми встречами. Но Моника выудила из него, что его самолет улетает около трех часов дня из аэропорта «Де Голль». «Как раз успеем посидеть за ланчем, — заявила она. — Никаких „нет“, возражения не принимаются».

Казалось бы, нет ничего страшного в том, что старинные подружки жены хотят посидеть с ним и поболтать, но он чувствовал, что попался, что вокруг его шеи угрожающе стягивается петля.