Денис поселился в той самой комнате, что находилась рядом с ее спальней, и вскоре Анна пригласила рабочих и велела сделать в стене между смежными спальнями дверь. Когда дверь была готова, Анна просто-напросто не стала ее запирать, и Денис пришел сам. Он оказался не таким уж ребенком, она это почувствовала сразу. Ей было с ним хорошо, он не имел привычки Малиновского каждое свидание заканчивать утверждением собственного превосходства, не устраивал сцен и был с Анной гораздо нежнее, чем все прочие ее мужчины.
«Наверное, еще не знает своей силы, — думала Анна, так и не решив, прогонит она его или нет, если застанет в постели с другой женщиной. — В конце концов, он будет не первым, кто мне изменит».
Но Денис и не собирался ей изменять. Он ездил по утрам в свой университет, сразу после занятий возвращался в ее дом, тайком писал стихи, то и дело ссорился со Стасом, неумело пытался помогать маме и тетеньке и каждый вечер приходил к Анне в спальню. Если она не хотела близости, он просто просился полежать рядом, и она не могла отказать. Денис удобно устраивался на ее постели и пытался приласкаться. Ему нравилось, когда Анна гладила его по голове, думая в это время о чем-то своем. Он молчал, не пытался перебить ее мысли, и тогда, очнувшись, Анна пыталась с ним поговорить. Она хотела наконец понять, что это за человек так неожиданно и надолго появился в доме, став ей и любовником, и еще одним ребенком.
— Дэн, где твои родители?
— Там, где надо, — в маленьком провинциальном городке.
— Где это?
— Ты не знаешь, — уклончиво ответил он.
— У меня в школе не было проблем с географией.
— Его нет на карте, он слишком маленький.
— Я куплю крупномасштабную карту области, в которой он находится, и обязательно найду, — пообещала Анна.
— Не надо. Я туда все равно не вернусь.
— А чем занимаются твои родители?
— Работают.
— Где?
— Где сейчас все работают? На работе. — Ему явно не хотелось об этом говорить.
— Они очень бедные?
— Как все.
— Я же не бедная.
— Тебе повезло.
— Что ты об этом знаешь? — Анна вздохнула, погладила его густые светлые волосы: «А все-таки жаль, что он не брюнет!»
— Анна, твои глаза похожи на звезды.
— Да? Боюсь, что ты не первый это заметил.
— Я сразу вспомнил тебя: у нас был выпускной бал, и мы с одной девочкой танцевали медленный танец под твою песню. Такая красивая песня. Мне нравилась.
— И мне. Раз я ее написала.
— Почему ты больше не поешь? — с недоумением спросил он.
— Не о чем, наверное.
— Я тоже хочу написать песню.
— Не надо, — насторожилась Анна.
— Почему?
— Не дай бог, об этом узнает Стас, он тогда тебе спуску не даст.
— Он все это делает из-за тебя.
— Ерунда. Ты знаешь, какие у Стаса наклонности.
— Необязательно любить тебя, как женщину.
— Интересно, а как еще можно меня любить?
— Так, как он.
— Ты глупости говоришь. Иди спать. — Анне хотелось прекратить этот разговор.
— И еще так, как я.
— Что?
— Я тоже тебя люблю.
— Ну спасибо.
— Пожалуйста. Можно, я напишу тебе стихи? — спросил Денис.
— А если они будут плохими?
— Я напишу хорошие.
— Иди спать, — Анна хотела поцеловать его на ночь по-матерински, в лоб, но Денис вдруг перехватил ее губы и стал целовать настойчиво, жадно. Теперь это был отнюдь не ребенок, а взрослый мужчина, где-то даже злой и нетерпеливый.
— Дэн, — простонала она, — уже поздно.
— Ну и что? Если я хочу? — он уверенно потянул с нее ночную рубашку…
…Их жизнь теперь окончательно наладилась и протекала вполне спокойно, не считая конфликтов Дениса со Стасом. Шацкий все-таки добрался до шедевров молодого поэта. Однажды вечером, когда Анна расположилась вместе с Денисом по-домашнему, на кухне, мечтая поужинать в тишине и покое, Шацкий без приглашения заявился туда, уселся на табуретке подальше от Анны и достал из кармана какой-то листок.
— Так. В нашем доме, господа, оказывается, живет поэт! Десятая часть А. Блока и сотая — А.С. Пушкина. Уж простите, что Пушкина я ставлю гораздо выше Блока. Вот послушайте, что он тут пишет.
— Стас, замолчи! — одернула его Анна.
— А я только начал. И что тут плохого? Надо делать высокое искусство доступным для широких масс. Это достойно того, чтобы где-нибудь издать, например в журнале «Светоч плохой поэзии». А что? Нет, вполне достойно: «Когда вчера взошла заря, с тобой мы встретились не зря», и что-то там тра-ля-ля-ля, ну и под конец, сами понимаете, тополя. Наверное, для рифмы? Где-то тут еще розы с мимозами обязательно должны присутствовать, как же без них, родимых? — Он помахал в воздухе листком.
— А на твоих картинах все какое-то кривое, — не удержался Денис.
— Ого! Мальчик разбирается в живописи!
— Представь себе. И не лазай в моем столе. Анна, почему ты ему разрешаешь?
— И правда, Стас, нехорошо.
— Я это в гостиной нашел А что, и в его комнате есть такие же шедевры? — заинтересовался Шацкий.
— Посмей только туда зайти! — начал подниматься из-за стола Денис.
— Парниша, не учите меня жить, — ощерился Стас.
— Зараза! — И Денис прыгнул на него разъяренным леопардом. Шацкий бросился бежать, но молодой поэт был в прекрасной физической форме, к тому же в юности всерьез занимался боксом. Настоящей поэзии хорошие кулаки иногда просто необходимы. Зато Стас был тощ, подвижен и быстро бегал, ведь если поэтам нужны крепкие кулаки, то критикам — быстрые ноги. Шацкий успел запереться в своей мастерской, было слышно, как он поспешно придвигает мебель к хлипкой двери. Денис налег на нее широким плечом, подбежавшая Анна попыталась оттащить его от двери.
— Ну что вы как дети! Нашел, на кого обижаться! Это же Стас!
— Пусть он не лезет!
— А ты перестань портить бумагу! — раздался из-за двери голос Шацкого. Он обожал подслушивать.
— А ты переводить краски! — парировал Денис.
— Да когда я умру, мои картины будут стоить целое состояние!
— Да? Тогда Анна уже завтра станет миллионершей! — И Денис налег на шаткую дверь.
— Злодеи! Я не включу вас в свое завещание! — Безнаказанно надрывался за дверью Шацкий, который успел подтащить к баррикаде еще одно кресло.
— Дэн! Перестань, Дэн! Он все равно там долго не просидит, у Стаса зверский аппетит! Где только помещается такое количество еды в этом тощем теле?
— Это питается мой гениальный мозг, глупые вы люди! — не унимался Стас.
— Он скоро вылезет, и тогда мы придушим его вместе, — пообещала Анна.
— Да? Ладно, пусть проживет еще пару часов… — Денис нехотя отступил.
После этого их с трудом удалось помирить. Денис потребовал врезать в ящик своего письменного стола замок и стал запирать свои произведения на ключ, а Стас вдруг заинтересовался слесарным делом. Анна ругала обоих, и весь этот кавардак превращал ее огромный дом в чеховскую палату номер шесть. Мама и тетенька последнее время тоже стали дурить. Один Сашка оставался спокоен, да и тот днем редко бывал дома.
Анна стала вдруг задумываться: а где же пропадает ее собственный сын? Ей стало казаться, что Сашка вляпался в какую-то историю. Подозрения Анны еще больше укрепились, когда выплыл на свет божий пистолет, который она купила еще при жизни Ленского. Однажды Анна приехала с работы пораньше и застала сына в саду вместе с Дэном. Сашка показывал любовнику матери, как стрелять из пистолета по стеклянной бутылке, стоявшей на пеньке. Возле этого пенька лежало так много битого стекла, что Анна сразу поняла: это не первый день подобных упражнений в стрельбе.
— Что это такое?! И где ты взял пистолет, Сашка?! — крикнула она. «Макаров» со спиленными номерами, купленный ею несколько лет назад на рынке у подозрительного мужика, давно уже исчез из ящика письменного стола в ее кабинете. И теперь Анна увидела его в руках сына.
— Мама, что ты кричишь? Я уже несколько лет хожу в стрелковый клуб, — нехотя буркнул сын.