Вернулась Вера с букетом, уже водруженным в обрезанную пластиковую бутылку из-под минеральной воды.
— По-моему, получилось здорово, — сказала она.
— Спасибо тебе. Признаюсь, я не думала, что ты сможешь нянчится со мной. Вот так, как сестра. Только не прощу, что вы с Томиным отложили свадьбу. Зачем? Может, еще передумаете?
— Я хочу, чтобы свидетельницей на моей свадьбы была ты, — проговорила Вера, поправляя цветы. — Марина, мы уже не раз обсуждали это. Не вини себя, мы с Томиным сами приняли такое решение. Наша любовь от нас не убежит, а с кольцами можно и подождать.
— Хороша свидетельница, в инвалидной коляске.
— Прекрати!
— Все, все, — Марина развела руками. — Расскажи последние новости, что в мире делается?
— Все, как обычно. Кризис процветает, предприятия загибаются. Впрочем, не все. Например, дела у Славы идут неплохо…
— Вера, прекрати нести чушь! Ты прекрасно поняла, о чем я тебя спросила.
— Нет, не поняла! — взорвалась Вера. — Ты спросила о мировых новостях, между прочим! Ладно… не знаю, где он. Как в воду канул.
— Ты давно его видела?
— Давно. С месяц назад, когда ты была еще в бредовом состоянии. Костиков просил, чтобы я провела его в больницу. Топильский такой кордон здесь установил, запретил его пускать! Мне пришлось договариваться с главврачом.
— Я не помню вашего визита, — задумчиво проговорила Марина. — Что говорил Сергей, как себя вел?
— Очень нервничал, все топтался и топтался на месте. Что-то бурчал. Я ничего не разобрала! А на выходе мы столкнулись с Топильским. Что началось! Мариночка, Слава защищал тебя как лев! Вот, если б за меня мой Томин так вступился бы перед кем-нибудь…
— Вера, от души желаю, чтобы у Томина не было подобных поводов вступаться. А Славе спасибо.
— Знаешь, подруга, что-то я тебя никак не пойму. То ты спрашиваешь о Костикове, то благодаришь Топильского за то, что он тебя защищал от визитов этого самого Костикова. Кто тебе нужен-то?
Марина молчала. Вера присела на краешек кровати и ждала ответа.
— Верочка, я не знаю. Слава такой чудесный, заботливый. Мне очень хорошо и радостно, когда он рядом, а Сережа… я беспокоюсь о нем. Вот куда он делся? Вдруг он попал еще в какую-нибудь историю? Я рассказывала, что у Костикова на даче под Питером есть подземный ход? Люди, которые не вляпываются регулярно в кучу дерьма, подземные ходы не роют.
— Тебе было с ним весело? С Костиковым?
— Мне было с ним страшно, — ответила Марина. — Беспокойно. Но в то же время так необычно и так хорошо… Знаешь, в то время я разговаривала по-другому, вела себя так, как не смогу больше вести себя ни с кем. Он вызывал во мне агрессию! Точно! Именно так. Мне все время хотелось с ним спорить, ссориться. Ругать его. И тут же мириться. А та ночь… Впрочем, что говорить. Костиков увидел меня беспомощной инвалидкой и сбежал.
— Ты любишь его, — констатировала Вера грустно. — А мне больше нравится Топильский.
— Мне тоже больше нравится Слава…
— Знаешь что, подруга! За двумя зайцами погонишься, сама знаешь, с чем останешься. Ты уж определись в своих чувствах. Сама признаешь, что Костиков сбежал, так выбрось его из головы! Отдайся настоящему чувству и настоящему человеку.
Из коридора донеслись шум, бряканье, возбужденные голоса. Марина начала улыбаться задолго до того, как открылась дверь.
Первыми в палату ворвались мальчишки — Александр и Евгений. Они тут же кинулись к Марине обниматься и хвастаться только что приобретенными дисками. Следом вбежала Татьяна и с порога принялась отгонять от Марины мальчишек, точно мух.
— Кыш с кровати, — размахивая руками, кричала Татьяна. — То же мне, взяли моду на человека набрасываться! Марина, ты бы хоть гаркнула на них, а то ведь затопчут.
— Не затопчут, — улыбнулась Марина и обняла Татьяну.
На глаза навернулись слезы. Впрочем, они наворачивались каждый раз, когда в гости приходила семья Топильских. Чистая, немного наивная, непосредственная Татьяна, шумные, но такие милые мальчишки. И Слава.
— А вот и я, — сообщило о своем прибытие большущее инвалидное кресло, а затем из-за него высунулась голова Топильского. — Мариночка, посмотри, какой я тебе трон достал. Навороченный! Напичкан электроникой круче, чем самая новомодная тачка. Едет сам, может подниматься по лестницам. Я еще не совсем разобрался с функциями, но подозреваю, что эта конструкция может даже сплясать.
— Спасибо! Но стоило ли тратить огромные деньги ради нескольких месяцев? Я собираюсь научиться ходить на своих ногах.
— Мариш, даже несколько месяцев ты не должна ни в чем нуждаться.
Марина протянула руки, и Слава тут же подошел, чтобы обнять и поцеловать ее.
— Все в порядке? Ты сегодня выглядишь усталой.
— Хочу на улицу, — солгала Марина и прижала ладони к щекам. Ей казалось, что вспыхнувший румянец выдаст настоящую причину ее усталости — беспокойство за неразумного авантюриста.
— Это мы мигом организуем, — Топильский направился к двери. — Я поговорю с врачом.
Иван Федорович, главврач и лечащий доктор Марины, недолгую прогулку разрешил. Марину укутали, как новорожденного ребенка, в кучу одеял и в коляске выкатили на улицу.
Марина наслаждалась теплыми лучами вечернего солнца, запахом еще клейкой листвы.
Топильский сорвал одуванчик, уже начавший смыкать на ночь свои лепестки, и протянул его Марине. Она вдохнула сладкий медовый аромат. Топильский засмеялся, стряхнул желтую пыльцу с ее носа.
— Обними меня, — попросила Марина. — Крепко-крепко, и не отпускай никуда, даже если я побегу.
Вячеслав нагнулся и обнял Марину за плечи, она повернула голову. Его губы коснулись сначала мочки ее уха, затем щеки, прикоснулись к ее губам. Марина потянулась навстречу, и долгий нежный поцелуй стал ответом на ее тревоги и беспокойства.
"Неужели я люблю его, — думала Марина. — Неужели я его люблю?"
Вера и Татьяна вежливо отстали, сели на скамейку поодаль поболтать, а мальчишки убежали в больничный парк и уже что-то откапывали под кривой березой.
— Ты станешь на меня злиться, но все равно я должен признаться. К тебе приходили гости, а я распорядился их не пускать, — вдруг ни с того, ни с сего сказал Топильский.
— Кто? — с жаром воскликнула Марина и тут же осеклась, повторила вопрос спокойно: — Кто?
— Твои Питерские знакомые. Владимир, Валентин, Антон и какая-то женщина, не запомнил ее имени.
— Баба Стеша, — догадалась Марина.
— Нет, — возразил Топильский. — Женщина лет пятидесяти, не бабушка.
Марина улыбнулась:
— Это была она — баба Стеша. Почему ты их не пустил? Я бы очень хотела с ними повидаться.
— Разрешишь ответить честно? Только без обид.
— Конечно.
— Я против того, чтобы воспоминания о питерском кошмаре преследовали тебя и теперь. Это ни к чему. У тебя с этими людьми нет ничего общего, кроме воспоминаний о пережитом безумстве. Уверен, начнете ворошить прошлое, а тебе нельзя волноваться.
Марина разозлилась. Впервые. Взглядом, полным негодования, сощурившись, смотрела она на спокойного и рассудительного Вячеслава. Как же она хотела вывести его из себя! Наговорить кучу колкостей! В эту минуту она была готова послать его к черту, насовсем. Навсегда.
И все же, в глубине души, Марина понимала его позицию, его взгляды на то, что хорошо, а что плохо. До рождества она и сама посчитала бы также — с позиции здравого смысла обеспеченных и замкнутых в своем круге людей. До рождества, но не теперь.
— А ты не подумал, что сейчас ты тоже меня волнуешь? Зачем сказал о гостях, если так печешься о моем спокойствии?
— Мне твои гости показались слишком настырными, они найдут способ пробраться в больницу, а потому я решил, что будет лучше, если новость об их первом приходе ты узнаешь от меня.
— У тебя все продумано, не так ли? Все до мелочей. Однако ты упустил из виду маленький нюанс — я еще жива, я существую и могу сама решать, кого хочу видеть, а кого нет!
