Он сказал это так, будто мысль только что пришла ему в голову.

Мы смущенно молчали. Тишина расплескалась по комнате, коснувшись занавесок, отчего проникающий сквозь пелену дождя свет за окном потускнел еще больше.

В недоумении я смотрела на Кристофа.

— И ты должна быть совсем в другом месте, — вздохнул он. — Я думал, тебя повезут в главное здание. Я не знал, что ты окажешься здесь, среди… ну, этих.

Так, выяснили еще кое-что — это не единственная Школа. Но о ком это он?

— Кого «этих»? Волков? Так здесь и дампиры есть.

— Неважно. Наверное… они решили… что тебе будет безопаснее в маленькой школе. А мне это намного облегчает работу.

— Какую работу? — Даже себе самой я показалась уж слишком подозрительной. Щеки горели, колени подгибались.

— Работу? Например, опекать мою беспечную птичку до «становления». Я хорошо знаю эту Школу. Нет, твоя мама здесь не училась.

Спасибо, Кристоф. Я не спрашивала.Но как приятно получить ответ.

И снова неловкая пауза. Я старалась не сутулиться.

— Чего ты еще мне не рассказал?

— Ничего ценного. Ничего насущного. Или еще хочешь? — Он опустил подбородок. — Тогда, птаха, садись и слушай. Времени мало, а у меня для тебя кое-что есть.

Я сидела на кровати, обхватив руками колени.

Иногда шевелилась, чтобы не затекли ноги. Но большую часть времени просто сидела и смотрела на серый сумрак за окном и мелкий дождь, который то начинался, то переставал.

Он вылез в окно и… исчез. Я подбежала к окну и, высунув голову наружу, как идиотка, пыталась разглядеть его в тумане. Кристоф оставил после себя тонкий аромат яблочных пирогов, темные следы на ковре, мокрое, в ржавых пятнах полотенце, влажный стул и… две деревянных штуковины.

Учебные мечи? Я тронула рукоятку — теплая. Твердое, хорошо отполированное дерево истерлось и потемнело от времени.

Нет.Кристоф тоже прикоснулся к деревянному оружию, нежно пробежав пальцами по всем изгибам. Это малайка. Они сделаны из боярышника. И они не для учебы, а чтобы убивать тех, кто скачет по ночам. Они созданы для рук светочей. Очень мало осталось дампиров, которые умеют пользоваться клинком Куроса.

Но какой толк от деревянных мечей? Длинные, листовидные, слегка загнутые клинки. Казалось, они из высокобюджетного боевика вроде тех, что я смотрела| поздно ночью по кабельным каналам, пока ждала папу.

Я вздрогнула. Гораздо легче было сосредоточиться на голосе Кристофа — таком размеренном и ровном.

Боярышник смертелен для носферату, особенно в руках Куроса. А уж в твоих и подавно. Будь умницей, и научишься владеть оружием в совершенстве. А и вернусь, когда минует опасность.

Оружие… Дерево деревом, а края острые, как не знаю что. В качестве доказательства Кристоф даже отсек себе прядь волос. Темный локон со светлыми искрами лежал на тумбочке рядом со стилетом. На память, — сказал Кристоф. — Знай, что я вернусь.

И я опять вспыхнула, как дура. Так хорошо было от осознания того, что кто-то за мной вернется. Особенно теперь, когда я потеряла все. Точнее, всех…

Я смотрела на клинки.

Пламя со щек, стихая, постепенно переползало вниз и потом осело где-то глубоко, рядом с комком ярости. Теплый мамин медальон висел на груди.

Тусклый серый свет падал на мечи, выявляя каждый изгиб. Казалось, они имеют больше прав на кровать, чем я, — так органично смотрелись клинки в складках бархатного покрывала. На небритой коленке я обнаружила свежую ссадину, а на другой ноге красовался отпечаток рисунка ковра.

Близился вечер, и я, наконец, встала с постели. Ноги подгибались от долгого сидения в неудобной позе. Я взяла один меч и пошла с ним в ванную — там было большое зеркало. От пыльных лампочек струился теплый золотистый свет, купаясь в моих спутанных волосах и подчеркивая впадины под глазами. Обычная девочка-подросток, худая и угловатая. Широкие скулы — пожалуй, слишком широкие. Голубые глаза — чуть другого оттенка, чем у Кристофа, но вылитые папины — вплоть до сиреневатых прожилок на радужке. Волосы — мамины, но не настолько гладкие и блестящие. Сейчас кудри хоть и торчали во все стороны, но, слава богу, топорщились не такой дикой гривой, как обычно.

Теперь я больше не покрывалась прыщами. А все ванна, наверное. Но я даже не могла толком порадоваться. Смертельно-бледная, с кругами под глазами, с лихорадочными пятнами на щеках — ну вылитое привидение.

Я знаю, что говорю. Я их видела.

Я подняла меч, провела им перед зеркалом.

— Малайка, — прошептала я.

И действительно меч был словно частью этого места, особенно рядом с бархатом, атласом и каменными стенами.

Но не рядом со мной.

Круги под глазами — следы синяков. Верхняя губа слишком тонкая, нижняя — слишком толстая, нос чересчур длинный, а волосы совершенно неуправляемы. Клетчатая рубашка невыносимо ярких цветов — красного с желтым и зеленым. Шорты с пингвинами, немилосердно врезавшиеся в ложбинку между ягодиц.

Да-а. Мисс мира из меня никакая.

Зато я крутая. Верно ведь? Я помогала отцу в самых тяжелых случаях. Я вырвала Грейвса из лап безумных оборотней, вытащила его из опустевшего торгового центра сквозь вьюгу и метель и один на один вышла на бой с Сергеем. Ну и что, что меня спасли. Я же смогла выстоять пару раундов, успела выстрелить ему в голову и все еще дышала.

Папа. Бабушка. И мама. Никого нет…

В горле заклокотало что-то горячее и жгучее, непохожее на слезы. Я осталась одна.

Будь умницей, ходи на занятия, пусть скучные, смотри во все глаза и навостри уши. Я научу тебя владеть оружием. Твоя мама была мастером малайка. Не знаю, почему она не взяла их с собой. — Он снова дотронулся до эфеса — невероятно нежно, — утолки губ скорбно опустились. — Вторая пара лежит у меня в потайном месте. Когда будешь готова, они твои.

У меня перехватило дыхание. Я позволила себе вспомнить маму. Это самое мучительное воспоминание, потому что… Ну просто потому.

Теплые волосы, всегда пропитанные ароматом духов. Треугольное лицо в форме сердечка, темные глаза, очаровательные жесты. Ее фотографию папа хранил в бумажнике и всегда гладил ее — даже затер до блеска прозрачный пластиковый кармашек.

Прозрачный кармашек на месте, но фото исчезло. Когда я рылась в бумажнике, выуживая очередную купюру, пустое окошко все время бросалось мне в глаза. Если я задерживала на нем взгляд, то почти видела знакомые черты из далекого прошлого.

Боже…Я оттолкнула готовое подняться на поверхность воспоминание, но недостаточно быстро. Невозможно сразу перестать думать о чем-то. Слишком стремительно вонзается в тебя острый нож памяти, и ты не успеваешь защититься или захлопнуть дверь.

Мы сейчас с тобой поиграем, Дрю.

Она спрятала меня в чулан и ушла сражаться с Сергеем.

Папа оставил меня дома, а сам отправился на битву с Сергеем один.

Бабушка всегда была рядом, но возраст взял свое. Она слабела прямо на глазах, и я видела, как ей горько покидать меня. Она продержалась все лето, но первый же подувший в долине ледяной ветер, оказался для нее роковым. А в больнице…

Опять тяжелые мысли. Я глубоко вздохнула, пытаясь перебороть спазм. Не помогло. Судорога сотрясала меня изнутри — там, куда не проникало дыхание.

Я не такая красивая, как мама, и не такая умная, как папа. И не умела многого из того, что умели они. Я всего лишь тощая девчонка-подросток, строящая из себя крутую воительницу.

Я взглянула на себя в зеркало. Деревянный меч ну совершенно не для меня. Я неуклюже сжимала его в кулаке, отведя руку в сторону, словно это не меч, а бейсбольная бита.

Это всего лишь я. Это я, Дрю.

Девчонка в зеркале улыбнулась. Неужели это моя улыбка? Странно, я ее совсем не ощущала.

Я осторожно опустила меч. Вернувшись к кровати, засунула его под пыльное покрывало вместе с папиным бумажником. Не надо, чтобы кто-нибудь про них знал. И не надо никому говорить, что я видела Кристофа. Но кое-кому я должнарассказать. Есл иГрейвс не очень увлечен новыми друзьями, если мне удастся застать его одного, он мог бы… Хотя что бы он мог?