Уснуть я не мог. Мне чудились шорохи, косматые тени ползли по стенам. То и дело я прислушивался, несколько раз заходил в спальню сына. Как бы тихо я ни ступал, на звук моих шагов Бедняга неизменно поднимал голову.
В конце концов я перенес его вместе с ковриком за дверь спальни — и только тогда, успокоившись, уснул.
Уже под утро мне почудился крик жены. «Может быть, приснилось?» — подумал я, пробуждаясь. В доме было тихо, совершенно тихо, как и положено быть в мирно спящем доме. Но вот я уловил скрип двери. Он доносился со стороны спальни жены.
— Ксанда, — тихо позвал я.
Ответа не было, но скрип повторился.
— Это ты, Ксанда? — спросил я чуть громче.
И снова мне никто не ответил, хотя дверь продолжала скрипеть.
Я встал с постели, стараясь не шуметь, направился к спальне жены. Уже в коридоре, почувствовав легкий сквознячок, я понял, почему скрипела дверь. Она была прикрыта неплотно. Я распахнул ее и убедился, что Ксанды в ее спальне нет.
Не в силах унять дрожь в руках, я еле зажег светильник. Тени заплясали по потолку и стенам, повели вокруг меня хоровод. Я осмотрелся. Все вещи были на местах. Может быть, она вышла к сыну?
Опрометью бросился я к детской. Светильник подпрыгивал в моей руке, и племя теней устремилось туда же, опережая меня, выплясывая на стенах коридора дикий танец. У самой двери детской я остановился, покачнулся. Из-под двери вытекал темный ручеек…
Крик бился в моем сузившемся горле, но когда я наконец распахнул и эту дверь, он замер, загустел, стал плотным сухим комком, который невозможно проглотить.
Мой сын лежал в кроватке лицом вниз…
Помню, что в те страшные мгновенья я больше всего боялся наступить на темный ручеек — на кровь моего Гуруу…
Я долго еще не мог вымолвить ни слова, не мог крикнуть, позвать Ксанду. Я искал ее, переходя из комнаты в комнату, стараясь не думать о том, что увидел в детской.
Наступал рассвет. Приближалось время, когда я должен был явиться к жрецу Сандуу. Необходимо как-то сообщить ему о случившемся и попросить отсрочки. Может быть, кто-то заменит меня? Я передам им мои записи, инструменты. Вот они, собраны в походном ящичке… Машинально я раскрыл его. Сверкнули анатомические инструменты. Мне показалось, что на полированной поверхности лопатки-топорика для отделения хрящей виднеются красные пятна. Я потер их, они не исчезали. И вдруг я понял, что это за пятна: лопатка, словно зеркало, отражала часть комнаты, находившуюся за моей спиной…
Я обернулся, взмахнул лопаткой. Бедняга спрыгнул со стола и в несколько прыжков выскочил в соседнюю комнату.
Колени дрожали, я чувствовал лопатками взмокшую рубашку… Закрыв дверь на защелку, в изнеможении опустился на стул. Надо было что-то решать, а думать не хотелось…
Послышался щелчок, скрип двери. В комнату скользнуло белое гибкое тело, но я успел сорвать оружие, висевшее на стене.
Все решали доли секунды. Успеет ли он прыгнуть раньше, чем я взведу курок?
— Бедняга! — крикнул я. — Бедняга!
Он на мгновение остановился, и этого было достаточно.
Я стоял над его трупом. Не было ни сожаления, ни страха, только растерянность. Мне казалось, что Бедняга вырос за ночь чуть ли не в полтора раза. И все время думалось: как же он сумел открыть защелку двери? Ни один известный мне зверь не был способен на такое…»
Запись третья
«Вместе с жрецом Сандуу и отрядом отборных воинов я прибыл на границу провинции Эмэ. Мы расположились в небольшом поселке. По дороге к нему нам рассказывали беженцы о нападениях белых зверей, об их жутком, сводящем с ума писке. Теперь я уже не отмахивался от рассказов об их поразительной хитрости. Вот ведь и Бедняга сумел открыть дверь. Видимо, он сначала толкал ее, а потом, когда дверь немного отошла, сильно нажал на нее и одновременно когтями через щель зацепил пружину защелки…
От местных жителей мы узнали, что в лесу обитает стая белых зверей. Это подтверждали ободранная кора, изглоданные ветки.
Мы наметили план действий, разделили солдат на загонщиков и стрелков, выстрелы, гул труб, дробь барабанов наполнили лес. В листве — солдаты видели это — мелькали гибкие белые тела. Но когда загонщики и стрелки сомкнули кольцо, в нем не оказалось ни одного белого зверя — ни живого, ни мертвого.
Мы прочесали лес. И… недосчитались шести солдат. А еще трое обезумели. Они слышали писк — и теперь метались среди своих товарищей, сжимая руками головы, затыкая уши, сея панику.
Отобрав опытных охотников, я приказал им поставить загодя приготовленные капканы. Кроме того, солдаты вырыли немало ловчих ям, со дна которых торчали острые колья. У каждой ямы, у капканов мы выставили посты в таком порядке, чтобы каждый солдат видел по меньшей мере двух других. Но и эта мера не помогла. К утру ловушки остались пустыми, а трое постовых исчезло.
Используя свои полномочия, жрец Сандуу мобилизовал на охоту все мужское население провинции. Отряды заняли заранее намеченные позиции и стали медленно продвигаться один навстречу другому. Приказано было уничтожать густые заросли, не жалеть ни лесов, ни посевов. Что ж, нам удалось убить десятки белых зверей. Но при этом мы потеряли почти столько же людей…
В дальнейшем мы уничтожили еще несколько логовищ. Я не смог удостовериться в том, что хитрость белых зверей равна уму человека, зато установил, что размножаются они с поистине молниеносной быстротой. Каждые три недели самка способна принести приплод от семи до девяти детенышей. Но тут я натолкнулся на непонятное явление. Все детеныши рождались крохотными — не больше детенышей сульгипы. Между тем одни уже через пять дней достигали величины взрослых особей, а другие за этот же срок почти не прибавляли ни в росте, ни в весе. Так же медленно рос вначале и Бедняга…
От чего зависел рост белых зверей?
Если бы удалось ответить на этот вопрос, то, возможно, удалось бы найти и действенные способы борьбы…»
Запись четвертая
«От нашего отряда осталось меньше десятой части. Поселки провинции Тупи обезлюдели. Жители уходили целыми семьями, забрав из домов кто что мог унести. Но далеко не всем удавалось уйти далеко. Если не белые звери, то болезни и голод убивали их в пути.
Жрец Сандуу торопил меня.
— Еще день, и мы не сможем уйти.
Я отвечал, что, если не закончу опытов и не найду средства борьбы, белые звери настигнут нас и в столице.
За эти дни я исхудал так, что одежда висела на мне, как на вешалке. Спал не больше четырех часов в сутки. Кружилась голова, огненные круги плыли перед глазами. Но зато воспоминания реже терзали меня…
Четырех крохотных белых зверенышей мы принесли в поселок и поместили в загородки, огороженные со всех сторон сплетенными ветками колючего кустарника лыху — единственного растения, которое белые звери не ели и, как я выяснил, к которому старались даже не приближаться. Одного звереныша я кормил древесной корой и листьями, другому к растительной пище добавлял мясо, третьему давал только мясо, а в загородку к четвертому, которого также кормил мясом, поместил еще и здоровенную сульгипу.
В первый же день он попытался напасть на нее, но справиться не смог. Ночью он дважды подкрадывался к ней сзади, но оба раза сульгипе удавалось увернуться. Втрое больше его, она металась по загородке, пытаясь выскочить из нее, спастись от страшного соседа, которого могла бы свалить одним ударом лапы. К утру сульгипа изрядно обессилела и проголодалась. Видимо, устал и белый звереныш. Он свернулся в углу и, казалось, спал. Настороженно поглядывая на него, сульгипа подобралась к кормушке. Она медлила, но запах пищи дразнил ее, заставляя забыть об опасности. Она опускала голову к кормушке и тут же поднимала ее, оглядываясь на соседа. Он лежал неподвижно.
Но как только сульгипа позволила себе увлечься пищей, к ней метнулась белая молния. Борьба была закончена в одно мгновение.
