Сократ — человек, никогда не отступающий. Его задача еще не выполнена. Он снова встает, чтобы предостеречь народ. Сначала он обращается к тем судьям, которые его осудили. Берегитесь, говорит он им. Нельзя избавиться от истины посредством убийства людей. Как раз наоборот, оно ее укрепляет и усиливает ее обличения. Заставить умолкнуть голос тех, кто ей служит, можно, лишь став добродетельным человеком.

Затем он прощается с теми, кто его оправдал, со справедливыми судьями, уверяя их, что смерть не может быть злом ни для них, ни для него. Они будут жить дальше; он покидает их, чтобы умереть. Но чья участь лучше — их или его? «Этого никто не знает, кроме бога».

Знание бога является той уверенностью, к которой напоследок обращается незнание Сократа. Именно это священное имя оказалось последним словом, произнесенным перед народом этим человеком, приговоренным к смерти за пренебрежение к богам полиса.

* * *

Накануне осуждения Сократа афиняне украсили гирляндами переднюю часть священного корабля, ежегодно отправляемого на Делос с посольством для участия в праздновании рождения Аполлона. Закон не разрешал, чтобы город был осквернен казнью, пока длились моления. Нужно было ждать возвращения корабля. Если дули противные ветры, путешествие длилось долго. Сократ ждал тридцать дней.

За это время к нему в тюрьму приходили ученики и он продолжал с совершенной безмятежностью свои обычные беседы с ними. Выполняя открывшуюся ему в сновидениях волю, побуждавшую его сделаться поэтом, он складывал гимн в честь своего господина — Аполлона. А ведь он всегда думал, что «философия», которой он наполнил свою жизнь, была самым высоким родом поэзии.

Ему осталось вынести самое жестокое испытание. Его ученики без его ведома готовили побег. Их план не встречал препятствий. Политические деятели словно сожалели об обороте, который приняло дело, поскольку упрямство Сократа вынудило судей приговорить его к казни. Клика шантажистов и профессиональных доносчиков, без содействия которых предприятие не имело бы шансов на успех, обнаруживала как будто полную готовность пойти навстречу. Зная, насколько богаты были некоторые друзья Сократа, там начинали удивляться, почему медлят к ним обратиться. Тюремная стража, настроенная дружелюбно к такому кроткому заключенному, была бы рада получить от начальства распоряжение смотреть сквозь пальцы. У Критона, самого старого друга Сократа, были в Фессалии друзья, готовые с радостью принять у себя философа. Побег подготавливался усердно и не слишком тайно. Все казалось подготовленным, и все казалось легко выполнимым.

Оставалось получить согласие Сократа. Ученики слишком хорошо знали своего учителя, чтобы рассчитывать, что он согласится без борьбы. Они почувствовали на суде, как в нем под конец процесса все более крепла мысль о необходимости собственной смерти. Они опасались суровой отповеди. Дни проходили — долгий месяц задушевных собеседований, — и никто из учеников не осмеливался приступить к учителю. Наконец Критон, узнав, что корабль показался у мыса Суния, на это решился.

Он приходит в тюрьму рано утром. Сократ спит. Критон долго смотрит на этот мирный сон, колеблясь его нарушить… Сократ открывает глаза:

— Что это ты здесь в такую рань?

— Я пришел с известием.

— Знаю с каким. Послезавтра… Мне открылось во сне.

Тогда Критон с жаром и нежностью повел приступ. Он ссылается на позор для учеников, если они ничего не смогут сделать для своего учителя, перечисляет принятые меры. Он умоляет Сократа согласиться не оставлять своих детей, своих друзей. Он даже осмеливается порицать его за измену по отношению к ним. Более того, он дерзает обвинить своего учителя в том, что тот лишь по слабости соглашается на несправедливую смерть, способствуя злодеям совершить акт несправедливости. Так старый товарищ, всю свою жизнь окружавший философа дружескими заботами, восторженно перед ним преклонявшийся, даже не всегда его понимая, но чутьем считая его всегда правым, в этот момент, когда друг его покидает, следуя какому-то слепому демону, вдруг восстает против причуды, из-за которой тот решил умереть, и, чтобы его удержать, наносит худшее оскорбление, какое только можно нанести Сократу: он обвиняет его в несправедливости… «Нет, Сократ, ты не совершишь этой ошибки: ты нынче ночью уедешь со мной».

На эту искреннюю мольбу Сократ отвечает в тоне, кажущемся холодноватым. Он принял решение. Все же ему хочется подумать, как он всегда это делает. Он хочет оправдаться в глазах друга. «Твоя заботливость похвальна, — говорит он Критону, — если она согласуется с долгом. Иначе — чем она настоятельнее, тем она досаднее». И он предлагает ему рассмотреть вместе с ним, как они обычно делают, согласуется или нет предложенный им побег с принципами, которым он обучал всю жизнь и которых нужно держаться именно сейчас или никогда. Он не станет их менять потому, что ему грозит несчастие. Главное не в том, чтобы жить, но в том, чтобы честно жить. Неужели два таких старика, как Критон и он, провели всю жизнь в разговорах о чем-то мнимом? Или они не знают, что всегда настает час, когда принципы, если они истинны, требуют, чтобы их испытали в жизни?

Затем Сократ приступает к длительному рассуждению о гражданском долге. Может ли несправедливо осужденный гражданин уклониться от санкции закона? Имеет ли он право в свою очередь поступить несправедливо? воздать злом за зло? дать непослушанием пример беспорядка? ответить на благодеяния, полученные от города, подрывом законов этого города? Конечно, нет. Зло всегда остается злом, и его надо избегать всегда. Доводы теснятся на устах Сократа.

Наконец он смолкает, слушая, как в нем еще звучат, словно голос флейты, слова, внушенные ему самими Законами города.

Критону нечего ответить.

Что бы сказали судьи Сократа, если бы они услышали эти речи от того, кого они осудили за то, что он учил презирать законы, и кто решился скорее умереть, чем их нарушить?

Два дня спустя священный корабль вошел в Пирей. Ученики отправляются в тюрьму ранее обычного часа. По афинскому обычаю Сократ должен был умереть лишь после заката солнца. Этот последний день своего земного существования он захотел целиком провести с теми, кого он любил, в беседах о смерти и о надеждах на бессмертие, которые она оставляет человеческому разуму.

Было бы неучтиво приводить здесь в иной форме, чем сделал это Платон, навечно усвоивший ее, этапы этой беседы и последние мгновения мудреца. Платон, несомненно, вложил туда много доводов, принадлежавших только ему самому. Но он вложил в нее и всю любовь к учителю, и этого совершенно достаточно для того, чтобы признать достоверным если не доводы, то сам рассказ. Смерть учителя венчает веру ученика в его бессмертие. Сократ безбоязненно приступает к проблеме, которую ставит перед ним ожидаемое близкое разложение его существа с присущей ему мужественной любовью к истине. Бессмертие, которого он хочет достичь, не красивая ложь, позволяющая приятно обольщать самого себя; оно — знание, которое он хочет основать на доводах разума. Он с радостью принимает все возражения тех, кто ищет вместе с ним, потому что они заставляют его усиливать свои доводы, исправить те ошибки, которые он мог допустить. И если, взвесив все, потустороннее блаженство души праведника кажется ему под конец беседы «прекрасным дерзанием», то и этого скромного завоевания достаточно, чтобы в момент ухода придать ему ясность духа, исполненную ожидания.

Кто знает, не нужно ли лечить от жизни, для того чтобы наконец лечить от незнания.

«Сократ, — спросил Критон, — как нам тебя похоронить?» — «Как вам захочется, — ответил Сократ, не удерживая улыбки, — если только вы сумеете меня догнать». Достойный Критон, ты назвал именем Сократа тот труп, который ты должен был сейчас увидеть. Ты спросил у существа, которое должен был считать бессмертным, как его похоронить. «Ты все-таки должен был бы знать, Критон, что, выражаясь неправильно, мы вредим душам».