Под властью принципа реальности силой, вынуждающей и поддерживающей репрессивную модификацию инстинктов, является «вечная исконнаяборьба за существование… которая не прекращается по сей день». Нужда ( Lebensnot,Ананке) приучает людей к тому, что они не могут свободно удовлетворять свои инстинктивные импульсы и жить, руководствуясь принципом удовольствия. Таким образом, основной мотив общества, принуждающего к решительной модификации структуры инстинктов, «экономический; так как у него нет достаточно жизненных средств, чтобы содержать своих членов без их труда, то оно должно ограничивать число своих членов, а их энергию отвлекать от сексуальной деятельности и направлять на труд» [6].

Эта концепция, столь же древняя, сколь и цивилизация, всегда служила наиболее эффективным обоснованием репрессии. В значительной степени эту позицию разделяет и теория Фрейда, который рассматривает «первобытную борьбу за существование» как «вечную» и, исходя из этого, полагает, что принцип удовольствия и принцип реальности пребывают в «вечном» антагонизме. Представление о невозможности нерепрессивной цивилизации является краеугольным камнем теории Фрейда. Однако в ней содержатся также подрывающие такую позицию элементы, которые разрывают изнутри доминирующую традицию в западном мышлении и наводят на мысль о повороте в этой традиции. Творчество Фрейда бескомпромиссно в своей устремленности к выявлению репрессивного содержания самых высоких ценностей и достижений культуры. Но при этом он отвергает уравнивание разума и репрессии, на которой построена идеология цивилизации. Метапсихология Фрейда рождена неутомимым стремлением вскрыть и исследовать ужасающую необходимость внутренней связи между цивилизацией и варварством, прогрессом и страданием, свободой и несчастьем, за которой в конечном счете стоит связь между Эросом и Танатосом. Когда Фрейд ставит под сомнение культуру, им руководит отнюдь не романтическая или утопическая точка зрения — он исходит из тех страданий и бедствий, которые несет деятельность культуры. Несвобода и принуждение — вот цена культурной свободы и прогресса. Но можно ли видеть в этом опровержение культуры как таковой?

Раскрывая объем и глубину несвободы и принуждения, Фрейд утверждает те чаяния человечества, которые всегда были предметом табу: мечту о государстве, в котором бы свобода и необходимость совпадали. Какую бы свободу ни предоставляло развитое сознание в им самим созданном мире — это всего лишь производная, компромиссная свобода, достигнутая за счет отказа от полного удовлетворения потребностей, т. е. от счастья. Таким образом, свобода в цивилизации по самой своей сущности антагонистична счастью, ибо влечет за собой его репрессивную модификацию (сублимацию).Напротив, бессознательное — самый глубокий и древний слой психики личности — является стремлением к целостному удовлетворению как отсутствию недостатка и репрессии. Именно в нем утверждается непосредственное тождество свободы и необходимости, свободы и счастья. Эта табуируемая сознанием истина бессознательного, хранящая память о прошлых ступенях индивидуального развития, когда целостное удовлетворение было еще возможно, неустанно пробивается к осознанию. Прошлое постоянно бросает вызов будущему, рождая желание воссоздать рай, но уже на основе достижений цивилизации.

Перемещаясь в центр психоанализа, память как важнейшая способность познанияпредстает как нечто гораздо большее, нежели терапевтическое средство. Эта терапевтическая роль берет начало в истинностной ценностипамяти, заключающейся в специфической функции последней сохранять перспективы и возможности, которые не использованы или даже отвергнуты зрелым цивилизованным индивидом как недопустимые, но которые однажды в его неясном прошлом были реализованы и уже никогда не могут быть забыты полностью. Ограничиваемая принципом реальности познавательная функция памяти, хранящей опыт прошлого счастья, будит желание сознательно воссоздать это счастье. Психоаналитическое освобождение памяти подрывает рациональность положения подавленного индивида. Благодаря повторному познания становится очевидной истина запрещенных образов и побуждений детства, отрицаемая разумом. Поскольку вновь открытое прошлое становится источником критических норм, табуированных настоящим, прогресс теперь направляется в сторону, указываемую регрессией. Более того, к бунту памяти присоединяется бунт познавательного содержания фантазии. Извлекая эти психические способности из неверной сферы мечты и вымысла, психоаналитическая теория со всей строгостью устанавливает их истину. И смысл этих открытий в конце концов не может не разрушить рамки, в которые они изначально были заключены. Не примирением с настоящим должно заканчиваться освобождение прошлого. Вопреки ограничению, предписанному себе самому открывателем, ориентация на прошлое переходит в ориентацию на будущее. Recherche du temps perdu [7]становится средством достижения будущего освобождения [8].

На этой тенденции психоанализа мы и сосредоточимся в дальнейшем. Фрейд осуществляет анализ развития репрессивного психического аппарата на двух уровнях.

(a) Онтогенетическом: развитие подавленного индивида, начиная с его раннего детства и до его сознательного общественного существования.

(b) Филогенетическом: развитие репрессивной цивилизации от первобытной орды к полностью сформировавшемуся цивилизованному государству.

Эти два уровня находятся в постоянном взаимодействии, которое Фрейд резюмирует тезисом о возвращении вытесненного на протяжении истории: в своем опыте индивид воспроизводит наиболее значительные травматические события в развитии рода, и в динамике инстинктов отражается конфликт между индивидом и родом (между особенным и всеобщим) так же, как и различные попытки его разрешения.

Вначале мы проследим онтогенетическое развитие до зрелого состояния цивилизованного индивида, а затем вернемся к филогенетическим истокам, чтобы сквозь призму концепции Фрейда увидеть зрелое состояние цивилизованного рода. Между этими двумя уровнями существует постоянное взаимодействие, поэтому в нашем изложении неизбежны перекрестные ссылки, предвосхищения и повторения.

Центр метапсихологии Фрейда составляет биологическая и в то же время социологическая динамика инстинктов. В их борьбе, борьбе жизни и смерти в буквальном смысле, в которой участвуют тело и душа, природа и цивилизация, решается судьба человеческой свободы и счастья. Фрейд развертывает эти важнейшие гипотезы, прослеживая развитие репрессии в структуре инстинктов индивида. Однако, сопровождаемые непрерывными колебаниями и уточнениями, они впоследствии были оставлены без применения. Окончательной теории инстинктов, в контексте которой они появились после 1920 г., предшествовали по меньшей мере две различные концепции анатомии психической жизни личности. В наши планы не входит изложение обзора истории развития психоаналитической теории влечений [9], и мы ограничимся ее кратким резюме, чтобы подготовить последующее рассуждение.

На различных этапах развития теории Фрейда психический аппарат предстает как динамическое единство бессознательной и сознательной структур, первичных и вторичных процессов, унаследованных, «биологически фиксированных» и приобретенных сил, душевно-телесной и внешней реальности. Эта дуалистическая конструкция продолжает преобладать даже в более поздней трехчастной топологии «Оно», «Я» и «Сверх-Я», в которой промежуточные и частично совпадающие элементы тяготеют к двум полюсам и находят свое выражение в двух предельных принципах, управляющих психическим аппаратом: принципе удовольствия и принципе реальности.

Если в начале своего развития теория Фрейда строится вокруг антагонизма между сексуальными (либидозными) и «Я»-влечениями (направленными на самосохранение), то впоследствии ее центром становится конфликт между влечением к жизни(Эрос) и влечением к смерти.В течение короткого промежуточного периода место дуалистической концепции заняло предположение о всепроникающем (нарциссическом) либидо. Однако во всех модификациях теории доминирующее положение в структуре инстинктов остается за сексуальностью, что обусловлено, согласно Фрейду, самой природой психического аппарата: так как первичные психические процессы управляются принципом удовольствия, следовательно, тот инстинкт, который поддерживает жизнь, подчиняясь этому принципу, должен быть влечением к жизни.