В его вопросе мне послышался упрёк, поэтому я сейчас же перешла в нападение.

— Вы сами во всём виноваты! Не надо было говорить полунамёками и вообще вести себя так подозрительно. Почему нельзя было сразу сказать, кого вы обвиняете?

— Я не мог обвинять, — возразил Леонид, которого позабавила моя вспышка. — У меня не было доказательств, и я мог ошибиться. Честно говоря, я до сих пор не понимаю, почему он это делал.

Он бросил на меня быстрый взгляд, но я ещё не поняла, кто был преступником, поэтому не стала гадать, почему он совершал преступления. Из всей компании «им» могли быть только Ларс, Петер и Ханс, но ни одному из них моя смерть не принесла бы никакой пользы.

— К тому же Хансен почти до последнего подозревал меня, — усмехнулся Дружинин. — Если бы не вы, он бы меня арестовал ещё вчера…

Это было слишком. Со мной говорили так, словно я знала все обстоятельства этого дела и достаточно было намёка, чтобы я правильно отреагировала.

— Леонид, объясните, пожалуйста, что произошло, — попросила я. — Я ничего не понимаю.

Как же приятно было произносить имя моего брата!

Дружинин усмехнулся.

— Сейчас попробую, — сказал он. — Начну с начала, с того дня, когда мы нашли убитую девушку у вас в комнате.

— Естественнее всего было бы заподозрить в убийстве меня, — сказала я. — У вас не мелькнула такая мысль?

Он покачал головой.

— В мою голову приходили разные мысли, но я не припомню ни одной, которую вы назвали бы естественной. Тогда для меня казалось главным не подпускать вас к комнате, потому что зрелище было страшным.

— Не для женских нервов, — добавила я, желая произнести это насмешливо, но после волнений тяжёлого дня и последнего потрясения мой голос дрогнул.

Дружинин взглянул на меня странными, слегка затуманенными глазами и кивнул.

— Вы слегка наклонили голову, — продолжал он, — и я перестал видеть ваше лицо. Сам не знаю, почему я решил, что причёской и фигурой вы похожи на неё.

Он снова пристально посмотрел на меня, словно проверяя впечатление, и отвёл глаза.

— Потом я присмотрелся к Нонне и Ирине. Ирина тоже походила на убитую, а Нонну отличали волосы. Тогда я ещё ни о чём не догадывался, но запомнил своё наблюдение.

— Вы ни о чём не догадывались, но старались не оставлять меня одну, — возразила я, думая сделать ему приятное.

Леонид печально улыбнулся.

— Возможно, инстинктивно я что-то подозревал, а может, дело в другом, но уходить от вас мне, действительно, не хотелось. А вскоре меня насторожило, что около вас всё время оказывался Ларс. Мне это было неприятно, хотя я ещё не чувствовал, что опасность исходит от него и грозит непосредственно вам.

Имя преступника было названо, однако я была в ещё большем недоумении, чем прежде, потому что не понимала причины его странного поведения.

— По-настоящему мне стало страшно, когда были обнаружены открытая дверь, топор и записка. Мне казалось, что живой я вас уже не увижу.

— А увидев, захотели исправить оплошность убийцы, — заметила я.

— Это самая естественная реакция, — согласился Дружинин. — Я решил было, что мне самое время пойти к психиатру и подлечить нервы, чтобы всюду не мерещилась опасность, но потом заметил, как по дороге на своей машине проехал Ларс, и решил повременить с покоем.

Я представила, в каком напряжении он жил несколько дней, не зная правды, не подозревая никого конкретно, не догадываясь даже, кому грозит смерть, но чуя опасность, которую не чувствовал никто.

— Я жил ощущениями, можно сказать, инстинктами. Разве мог я поделиться своими опасениями, если сам не мог их ни понять, ни объяснить? Уверенность, что они ненапрасны, появилась потом, когда дверь второй раз оказалась открыта. Я не верил в вашу рассеянность.

— Спасибо.

— Когда мы договорились уехать с утра в Копенгаген и я заехал за вами, то не ожидал никого встретить, но увидел господина Якобсена.

Я помнила каждую фразу, произнесённую Леонидом, малейший жест и изменение выражения лица.

— По-моему, первым вашим желанием было уйти, — коварно заметила я, ожидая, что он скажет в ответ.

— Если мы будем отвлекаться на мои поступки и желания, то я никогда не закончу, — сдержанно проговорил Дружинин.

Я видела, что он не столько смущён, сколько печален, и кротко сказала:

— Извините, Леонид. Продолжайте, пожалуйста.

— Я успел вовремя, и при моём появлении Ларс заставил упасть пирожное, которое предварительно отравил.

— Теперь я начинаю подозревать, что пирожное было отравлено раньше, — возразила я. — Накануне вечером я нашла дверь открытой. Потом Ларс звонил мне и не захотел мешать, узнав, что я собираюсь пить чай.

В глазах горбуна мелькнула тревога, показавшая, как тщательно он рассматривает прошедшие события и как чутко реагирует на все мелочи, которые не учёл и не мог учесть.

— Я не утверждаю, что пирожное было отравлено уже тогда, но я благодарна вам за ваш звонок. Мы так славно поговорили о моей плитке, что чай у меня остыл и пирожное осталось ждать утра.

— Утром вместо вас умерла собака. Я сразу догадался, почему она умерла, но вам не мог даже намекнуть на это. В тот же день нашли Мартина, а на следующий день вы вернули Ларсу чашку с отравленным кофе. "Ты в кубок яду льёшь, а справедливость подносит этот яд к твоим губам". Вас бережёт ангел-хранитель, Жанна.

— Два ангела-хранителя, — сказала я, имея в виду, что без заботы Дружинина небесному ангелу пришлось бы трудновато. Однако горбатый ангел меня не понял и продолжал свой рассказ.

— Теперь я был почти уверен, кто преступник, и кого он наметил себе в жертву. Не поймите меня неверно, но эта уверенность меня поддерживала. А уж когда приехал дядя и разделил со мной ночные и дневные дежурства под вашими дверями и невдалеке от них…

У меня слов не было, но лицо выдавало изумление. Леонид засмеялся.

Один раз вам удалось меня обмануть, но с тех пор я стал очень осторожен и не оставлял вас без охраны, так что в ту ночь, когда Ирина уехала к родным Мартина, я был на своём посту. Вы не ошиблись, услышав, что убегавших было двое. К сожалению, человек ускользнул от меня, и я даже не заглянул ему в лицо, но я знал, что это бал Ларс… Мой дядя вам понравился?

— Да, очень.

Дружинин кивнул.

— Вы тоже произвели на него самое благоприятное впечатление, и с тем большей охотой он мне помогал. Денди тоже охранял вас неплохо. Ему был дан приказ не выпускать вас из дома и не впускать посторонних.

Я вспомнила летящего кувырком Петера и боязливо жавшегося в сторонке Ларса и улыбнулась.

— Замечательный пёс.

— Очень хороший, — согласился он. — Но я до сих пор не понимаю, как вам удалось заметить, что графин трогали?

— Ларс нарушил световой эффект, — сказала я. — Когда я ставила графин, свет преломлялся одним образом, а когда я собралась, наконец, его рисовать, он преломлялся другим образом, потому что шишечка на крышке была повёрнута наискосок.

Я помнила все события того дня и очень хотела спросить, знает ли Дружинин, что преступник скопировал его внешность и подстроил так, что его увидела Ира. Но я побоялась напомнить ему, какими средствами это было достигнуто.

— Вы нарисовали графин? — поинтересовался Леонид.

— Нет, конечно. Я, как Райский, готова отказаться от работы по любому поводу. Рассказывайте дальше.

— А дальше я должен вас поблагодарить. Вас чуть не сшибла машина такой же марки, как моя, с наклеенным номером… моим номером, такого же цвета. Её видел полицейский. Мой дядя следовал за вами от самого дома и тоже её видел. Он уверял, что моя машина стояла в переулке, но не мог доказать, что её не брали, так что его показания говорили скорее против меня, чем за. Меня спасли вы. Вы так упорно доказывали, что та машина было совсем другого оттенка, что заставили усомниться даже Хансена. Он стал выяснять, где был я, а я был в своём кабинете на берегу моря, и алиби у меня не было. Но он всё-таки оказался добросовестным человеком и послал людей на поиски предполагаемой машины. На моё и ваше, — он улыбнулся, — счастье, её нашли на следующий день, ближе к вечеру. Это было чудо, и Хансен не приехал к вам сразу же, потому что хотел сам проверить, чья это машина, кто её брал и когда. Владельца не застали, а выяснить у соседей, брал ли кто-нибудь машину, не смогли.