Синхил попытался представить, как будет выглядеть с серьгой.

— Ну вот, готово, — сказал Райс.

Он отстранился, с расстояния взглянув на свою работу, и коснулся плеча Синхила.

— Теперь можете подняться.

Синхил поднялся и отключился от всего на несколько секунд. Слабый музыкальный звук вернул его обратно, и он увидел, что Ивейн закончила круг, погасила факел, и теперь брат брызгает на нее святой водой и окуривает ладаном.

Когда он закончил, Ивейн поклонилась, и Синхил не мог понять, чему: Джорему, алтарю или свече у алтаря; девушка осталась впереди, спиной к нему, и склонила голову.

Джорем, раскачивая дымившуюся кадильницу, пошел по тому же кругу. Сладкий дым окутал все вокруг него, и Синхил услышал, что Джорем распевает двадцать третий псалом, Синхилу показалось, что он вдруг начал слабо светиться.

Затем Синхил, должно быть, потерял сознание на время. Очнувшись, он увидел Джорема, окуривавшего всех, кто стоял в круге: Камбера, стоявшего слева, Райса, стоявшего справа, и Ивейн, которая стояла на краю круга с непокрытой чашей в руках.

Синхил услышал звук — это Джорем поставил кадильницу на пол. Затем он прошел к Ивейн, взял из ее рук чашу, и Синхил весь напрягся, когда брат и сестра направились прямо к нему. Он боялся, сам не зная чего.

Чаша была наполовину наполнена вином. Странно, но он не мог припомнить эту чашу, хотя ему были хорошо известны все предметы для богослужения в этой церкви.

— Полагаю, вы заметили, что это не та чаша, которую мы обычно используем здесь во время службы, — сказал Джорем, очевидно, заметив его недоумение. — Для этого есть причины, которые вы поймете немного позже. Вино самое обыкновенное, церковное, но пока не освящено. Я говорю об этом, чтобы вы не подумали, что здесь вершится какое-то святотатство. Если бы мы этого хотели, то делали бы все это не здесь. Теперь можете задавать вопросы.

Немного подумав, он начал спрашивать, хотя уже понимал, что ответы на большинство своих вопросов он знает.

Слова Джорема разморозили язык Синхила. В его сознании теснились десятки вопросов.

— Что вы здесь только что делали?

— Это — охрана. Об этом вы узнаете в свое время. Это просто защита от вторжения извне, что могло бы помешать тому, что мы будем сегодня делать. Все, что находится внутри круга, защищено очень надежно.

— Есть опасность в том, что вы делаете?

— Опасность всегда есть, — тихо сказал Камбер. — Мы хотим уменьшить ее до минимума при помощи специально разработанной процедуры. Поверьте, если бы был хоть малейший риск для вас, ничего этого не было бы.

— Но что вы хотите сделать со мной? — спросил Синхил.

— Мы хотим дать тебе силы и средства, чтобы выстоять в борьбе с Имре.

— Но…

— Хватит, Синхил.

Камбер коснулся его руки, и Синхил снова онемел.

— Джорем, объясни принцу, чего мы ждем от него.

Джорем кивнул.

— В чаше находится вино, но оно скоро изменится. Конечно, не физически, хотя оно станет более горьким. Однако почему оно изменится, я не могу пока тебе объяснить. Это похоже на то, что происходит во время богослужения, хотя это вовсе не освящение вина, которое тебе известно. Оно…

Он замолчал и посмотрел на отца, который остановил его кивком головы.

— Это все не важно для вас, — спокойно заговорил Камбер. — Немного погодя Джорем попросит вас произнести несколько слов. Неважно, верите вы или нет этим словам, но вы должны их произнести, и все, что мы хотим сделать, будет сделано, так что ничего трудного нет.

— А после этих слов? — прошептал Синхил. Он знал, что должен повиноваться, независимо от того, какой получит ответ.

— После этого вы выпьете вино, — сказал Камбер. — Что должно случиться, то случится.

С этими словами Камбер подошел к Синхилу слева, а Джорем занял такую же позицию справа. Принц почувствовал, что Ивейн зашла сзади. Подол ее платья коснулся его ног. Райс с улыбкой, которая должна была подбодрить Синхила, повернулся к алтарю.

Несмотря на это, Синхил ужасно перепугался.

Он понял, что это начинается, а он не в силах уклониться, избежать этого. Глубоко вздохнув, он постарался успокоиться, попытался снять напряжение, которое сковывало его, и очень удивился, заметив, что у него получилось. Послышался какой-то шорох, затем голос Ивейн, прозвучавший в ледяном безмолвии, окружавшем их.

— Мы находимся вне времени и вне пространства. Сделаем то, что указали нам наши предки; соединимся вместе и будем едины.

Все опустили головы.

— Именем твоих апостолов Матфея, Марка, Луки и Иоанна, именем всех святых ангелов, всеми силами Света и Тьмы, мы умоляем: защити и сохрани нас от всех опасностей, о Всемогущий! Так это было, так это есть и так будет вовеки веков. Аминь!

— Аминь! — повторили все хором.

Синхил почувствовал, что его губы тоже произнесли: Аминь.

Затем все перекрестились и снова стояли в ледяной тишине.

Наконец Райс повернулся к принцу. Его золотые глаза были слегка затуманены, напоминая Синхилу солнце в темной воде. Джорем с поклоном протянул ему чашу, и Райс поднял ее до уровня глаз перед Синхилом.

Рука его поднималась над чашей, не касаясь ее.

— Я призываю могущественного архангела Гавриила, вестника, принесшего благую весть нашей деве Марии. Пошли свою мудрость в эту чашу, чтобы выпивший ее получил власть над Водой.

Затем чаша перешла в руки Камбера, Знатный лорд был угрюм и мрачен, как ночь. В четвертый раз рука его простерлась над чашей, могущество Дерини вступило в игру.

— Я призываю могущественного архангела Уриила, ангела смерти, который уносит все души в Нижние страны. Его силы призываю в эту чашу, чтобы тот, кто выпьет ее, мог повелевать силами Земли.

Движение руки, и над чашей появилось облако белой пыли; Камбер протянул чашу Синхилу.

Она была влажной, скользкой и холодной, над облаком играло прозрачное голубое холодное пламя. Туман висел над вином, ставшим более темным. Синхил почувствовал, как ледяной страх пронизал все его тело, он страшился слов, которые, он знал, сейчас придется произнести ему.

— Возьми чашу, Синхил, — приказал голос Джорема. — Держи ее перед собой и повтори то, что я скажу.

Дрожащий Синхил смотрел на свои руки, которые протянулись и взяли из рук Камбера холодную, скользкую, влажную чашу.

Почти непроизвольно он поднял чашу таким жестом, как будто делал это бессчетное количество раз, правда, очень давно. Он понял, что то, что он видит, что он собирается сделать, ничуть не менее угодно Богу, чем любое богослужение, которыми он занимался всю жизнь до этого.

Эта мысль успокоила его, и он стал самим собой впервые за этот странный вечер. Чистым ясным голосом он повторил за Джоремом знакомые слова:

— Защищай нас, Господи, от всякого зла и ныне, и присно, и вовеки веков. Аминь.

— Аминь, — повторили четыре Дерини.

Затем его руки поднесли чашу к губам, и он понял, что должен выпить ее.

Чаша была насыщена могуществом, он чувствовал, как оно покалывает ему ладони, как могучие волны прокатываются по всему телу.

Вино оказалось холодным и горьким. Он почувствовал, как ледяная жидкость достигла желудка, как огонь пробежал по его венам, как яркий свет вспыхнул перед глазами.

Сильный порывистый ветер пронесся у него в сознании, гоня перед собой стену ледяной воды, вспышки молний озаряли светом бездонные пропасти его разума. И боль, жуткая боль, такая сильная, что он не мог сдержать крик.

Он почувствовал, как чаша выскользнула из его рук, услышал, как она покатилась по ковру. Но он ослеп, оглох и рухнул в пучину.

Его разум корчился в беззвучном крике ужаса.

Все поглотил мрак.

Послушай нас, господин наш; ты князь Божий посреди нас; в лучшем из наших погребальных мест похорони умершую твою; никто из нас не откажет тебе в погребальном месте, для погребения умершей твоей.[24]

После всего, что случилось, он еще один день и одну ночь пролежал, точно мертвый. Райс пристально следил за его состоянием, а остальные, не в силах скрыть тревоги, толпились поблизости. Когда на второе утро он наконец распахнул глаза, все они уже были здесь, с беспокойством глядя на него, и на устах их теснились десятки вопросов, которые они не смели задать вслух.