Медсестра открыла дверь и заулыбалась. Фрэнсис не знал, что и подумать: то ли она жалела его и сочувствовала ему, то ли смущалась, то ли злорадно радовалась. Он решил, что всего понемногу, а в это время команда экспертов заполонила палату, и с него сорвали одеяло.
Именно тогда, когда вы думаете, что худшее уже позади, они придумывают что-нибудь новенькое. На этот раз они пришли снимать с него мерку, всей толпой. Таращились на Фрэнсиса как полный автобус любопытных туристов, делали записи и кивали, пока лечащий врач тараторил на своем непонятном профессиональном языке, сообщая историю его болезни и всякую другую медицинскую тарабарщину, нормальному человеку совершенно непонятную. Закончив свою краткую речь и демонстрацию, он провел импровизированное вопросно-ответное заседание, после чего дал благословение каждому из присутствующих внести свою лепту в растерзание растерявшейся жертвы.
Эти будущие столпы медицинской науки притащили с собой какие-то странные штангенциркули и другие, не менее устрашающие орудия пытки, а некоторые студенточки хихикали и плотоядно пялились на его орган, напоминая ненароком забредших в нудистский лагерь девочек-скаутов.
Врачи измерили расстояние от головки до основания, окружность, диаметр, плотность и вес. Они действовали слаженно, сменяя друг друга: натягивали резиновые перчатки и уверенно хватали его член, словно и впрямь знали, что делают. Фрэнсис чувствовал холодное прикосновение инструментов, когда они снимали мерку и громко называли числа. Он порадовался, что их разговор сводился к одному лишь перечислению показателей. Сантиметры, миллиметры, граммы. С тем же успехом они могли говорить на китайском языке. И вдруг один из этих прыщеватых мелких ботаников в белом врачебном халате с идиотским стетоскопом, болтающимся на жирафьей шее, пропищал: «Да здесь не будет и пятнадцати сантиметров».
Фрэнсис был готов провалиться от стыда. Ему захотелось завопить, заплакать, как-то оправдаться. Да здесь не будет и пятнадцати сантиметров? Ты бы не так запел, если бы я запихнул его в твою пасть.
Но тут принесли еду. Они подкатили тележку к койке и поставили на нее контейнер с едой, закрытый прозрачной пластмассовой крышкой. Так как ему пришлось зашивать губу в шести местах, врач прописал «жидкую» диету. Фрэнсис снял крышку и заглянул внутрь. Он понял, почему юмористы всегда потешались над больничной кормежкой. Она была до противного дешевой. При взгляде на нее аппетит бесследно улетучивался: тарелка прозрачного бульона и пластмассовый стаканчик застывшего десерта, по цвету напоминающего верблюжьи зубы. Фрэнсис откинулся на подушку и закрыл глаза…
Проснулся он с таким ощущением, будто его сначала переехали грузовиком, а потом зажарили. Там, где наложили швы, все зудело от боли, ребра ныли, голова раскалывалась, а член по-прежнему гордо вздымался.
— Так-так-так. Спящая красавица пошевелилась.
Фрэнсис несколько раз растерянно моргнул. Голос он узнал. И решил, что скорее всего он просто еще не проснулся.
— Я трясся в самолете столько времени. Хотя бы сказал мне алоха.
— Алоха, Чад.
Перед ним стоял не кто иной, как Чад, во всем своем величии и славе. Подтянутый и хорошо одетый, идеальная прическа, волосок к волоску, зубы отбелены до блеска, ровный желто-коричневый загар придавал коже здоровое сияние. Он снял свои стильные очки, за которые когда-то выложил девятьсот долларов, и наклонился к Фрэнсису.
— Могу я посмотреть?
— О чем ты говоришь?
— Ты и сам знаешь.
— Я ранен. Лежу здесь со швами во рту и сломанными ребрами, и все, что тебе надо, так это взглянуть на мой член?
— Врач рассказал мне о твоем состоянии.
— У меня эрекция. Причем такое случалось и прежде.
— Ну давай же. Пожалуйста. Может, я как-нибудь сумею облегчить твои страдания.
— Отлично. Только закрой дверь.
Чад водрузил на место очки, прикрыл дверь и приподнял край простыни с таким же выражением лица, с каким возбужденный ребенок разворачивает игрушки на Рождество. И вдруг он замер.
— О боже! — Чад онемел от изумления, вскинул левую руку и зажал рот. — Дорогуша, что ты с собой сотворил?
— Это все эти идиоты-врачи, они каждые полчаса тискают его.
— Как долго это продолжается?
— Два дня. По-моему. Я не считаю, знаешь ли. — «Не то что ты», — подумал Фрэнсис. — А что такое? Что случилось?
— Твой член посинел.
Фрэнсис приподнял простыню и посмотрел на себя. Его орган никуда не делся, был на месте, все пятнадцать сантиметров, густого синего цвета.
Джозеф сидел поддеревом и смотрел на набегающие волны. Вода была прозрачной и зеленой, как старая бутылка из-под кока-колы, и он даже разглядел полоски бурых водорослей и несколько маленьких медуз, покачивающихся внизу. На дальнем краю пляжа парочка гигантских морских черепах грелась в солнечных лучах на песке. Джозеф подумал, что ему следовало бы все хорошенько обдумать, но на самом деле он не имел ни малейшего представления, о чем конкретно ему надо думать. Он даже не знал, как ему реагировать на события последних суток. Не приходило в голову ничего, кроме предположения, что все его близкие просто сошли с ума.
— Я подумала, что смогу найти тебя здесь.
Джозеф поднял голову и увидел перед собой Ханну. Она уже сняла школьную униформу и щеголяла в маечке на лямках и шортах для серфинга. Выглядела она великолепно. Сильная, чистая и сексуальная. Джозеф не смог ничего с собой поделать — он заулыбался, хотя его и озадачивало ее решение встать на сторону Сида.
— Кто-то же должен присмотреть за черепахами.
— Не возражаешь, если я составлю тебе компанию?
— Только не надо уговаривать меня делать то, что я не хочу.
Ханна робко улыбнулась и уселась рядом, плюхнувшись попкой прямо на песок. По привычке она начала скользить рукой по песку, перебирая его, разглаживая вокруг себя.
— Что он сказал?
— Он меня уволил.
Ханна удивилась:
— Что?
Джозеф посмотрел на нее и кивнул.
— Но тебе же принадлежит половина этой компании.
— Значит, он лишил меня прав.
Ханна замотала головой:
— Он просто разозлился. Ты же знаешь, каким он иногда становится. Завтра вернется и спросит как ни в чем не бывало, почему это ты не явился на работу и не почистил грузовики или что-нибудь еще.
— Завтра меня здесь, возможно, не будет.
Ханна уставилась на песок. Она принялась чертить волнистые линии кончиками пальцев. Джозеф посмотрел на нее:
— Знаешь, я думал, мы вместе.
Ханна закусила губу:
— Так оно и есть.
— Тогда почему ты хотела, чтобы я сделал это?
Она пожала плечами:
— Не знаю. Полагаю, я тогда подумала, что таким образом уладятся все проблемы.
Джозеф, прищурившись, стал всматриваться в дальний конец пляжа и увидел, что одна из морских черепах медленно поползла к воде. Это оказалось для нее тяжелым, мучительным делом: она царапалась, толкалась и закапывалась в песок своими ластами, сопротивляясь гравитации изо всех сил. Но вот нахлынула первая океанская волна и подхватила черепаху, на одно краткое мгновение сделав невесомой, закрутила волчком и потащила в океан, а черепаха оседлала волну как заправский серфер.
— Я больше не хочу заниматься анальным сексом.
Она произнесла это столь уверенно, словно твердо решила не уступать.
Лоно не нужно было даже спрашивать почему. Можно было догадаться и так. Он сделал глоток обжигающего зеленого чая и улыбнулся сидящим по другую сторону стола двум женщинам. Выглядели они прекрасно. Впрочем, им приходилось прилагать определенные усилия, чтобы держать марку. В былые времена хватало одного лишь желания заниматься этой профессией. Но с тех пор мир изменился. Сейчас рынок любви был заполнен до отказа, и если вы хотели выделиться из толпы, то должны были предлагать товар лучшего качества и забыть о страшных шлюхах или потасканных девочках. Любая старая наркоманка сумеет отсосать член. Но нынешний привередливый клиент, парень с солидными денежными средствами, прибывший на острова отдохнуть и немного поиграть в гольф, несомненно, пожелает продукт самого отменного качества — если только он не поклонник той кинозвезды, которую заводят сексуальные свидания с мерзкими поставщиками дешевых кисок и минеты на скорую руку в тесноте машины. Разборчивый клиент непременно возжелает очередную популярную нынче модель, а не какую-нибудь старую развалину. И даже если вы подгоните ему молоденькую, экзотическую красотку, этому капризному парню потребуется нечто большее, чем обычные кувырки на простынях. Он теперь жаждет испытать нечто незабываемое. Он хочет, чтобы кто-то осуществил его фантазии. И готов ради этого расстаться с парой лишних долларов.