Она глаза закрыла и взяла у Магнуса кольцо. Сказала, что не стоит прятать правду никогда. Но Астрид не хотела дать ей ничего. И ей сказала Амбер — верь своим глазам. Вот Ева протянула — он не понял что — И Амбер ей сказала нечто странное тогда. Его черед. Ключи она взяла и к носу поднесла. Ее дыханье ощутил он — так близка она была.

«Ты никогда не овладеешь тем, чем хочешь. Пока ты не поймешь, чего же именно ты хочешь. Ведь ты на самом деле не желаешь то, что хочешь. Ты лишь того желаешь, что недостижимо, — вот и хочешь

В азарте этого. А потому все то, чего ты жадно хочешь,

Вовсе не то, чего ты в самом деле хочешь. Твоя задача — осознать, чего ты все же хочешь, И почему всем сердцем этого ты хочешь.

Она роняет все ключи на стол. Сказала — «никогда». Мол, никогда желанного он не получит. И тем сильней ее желает он. Вот это да! Умно: отвергнутому дать надежду. Призрака так мучит К живой жене тоска глухая. О, когда ж Ее получит он! Ведь он не сдался, и желание могуче. Он вышел в сад и стал, как мантру, повторять слова: Нет, я не сдался. И будет все ж она моя.

Потом, намного позже, он поймет: Она ведь знала, после той игры-шарады, Где держит он ключи от дома. Точно — идиот. И вспомнит о своих мучениях с досадой, Без сантиментов. Поразительно — ведь «ключик» тот Был у него под носом, только было надо Открыть глаза, увидеть знак и следовать ему. Но он не видел: слепому знаки ни к чему.

…истории, то есть в Средние века с этакой харизмой ей бы явно несдобровать; из истории известно, что не во все эпохи было безопасно обладать подобным почти животным магнетизмом, и были времена, когда с нее бы содрали принародно кожу, или протащили через всю деревню в порядке публичного унижения и потом раздавили под бревнами, или, побрив наголо, приковали цепями к столбу у местной церкви, как ту девушку в фильме Бергмана, там еще смерть шла по следам средневекового рыцаря, а чума превращала людей в безумцев. Господи, смотреть эти фильмы — отдельная работа. Они прекрасны. Но очень трудные, «неприступные», и ужасно мрачные. Как она понимает, само время, в которое происходит действие фильма, было мрачное. С другой стороны, именно эти мрачные времена и порождали подобные фильмы. Тот самый фильм задумывался как аллегория на паранойю по поводу ядерной гонки, если Ева правильно помнит. Обязательно ли в мрачные эпохи возникало мрачное искусство? И правда ли, что искусство всегда отражает свое время, а не какое-то другое? Ева была членом одного симпатичного книжного клуба, в него входило шесть или семь женщин и один затюканный мужчина, они встречались друг у друга по очереди — одна из прелестей этого занятия была возможность побывать в домах других людей. За последние полгода их клуб обсудил два тягучих исторических романа — оба викторианских, в основном про секс — пера современных авторов, роман последнего лауреата «Букера» о путешествии мужчины на корабле с животными, фостерского лауреата, огромный культурно перегруженный бестселлер, который полгруппы не домучили и до середины, и одну очень милую повесть про городок Саутуолд. Майкл клуб не одобрял. Он считал, что это какое-то запредельное мещанство. Но: Ева была звездой их клуба, настоящийавтор. По этой причине она пользовалась очевидным авторитетом, признаваемым примерно половиной группы и втайне отвергаемым почти всеми, она это чувствовала.

Она смотрела, как Амбер, сидя рядом с Майклом, накладывает себе салат, и думала, как бы она выглядела с бритой головой. Наверное, все равно бы осталась красоткой.

Это красота от Бога, размышляла Ева, красота, от которой не убудет, — пусть ее унижают, пусть обреют наголо — не «стильно», как у Дэвида Бекхема, а по-настоящему, грубо и жестоко, на радость разъяренной толпе. Она представила, как Амбер стоит со склоненной, гладкой как яйцо головой, с заломленными назад и связаными позади деревянного столба руками, с пересохшими губами, безмолвная, прекрасная безумица, выставленная перед старинной церковью на позор и глумление народа.

А сейчас Ева говорит: Астрид! Ты должна снять на видео всю компанию. Такой прекрасный вечер после прекрасного дня, у нас прекрасный ужин, это надо запечатлеть.

Но Астрид — Астрид во всем своем великолепии, сводя Еву с ума своей идиотской подростковой манерой выковыривать содержимое тарелки — сначала мясо без всего, потом листья салата, но без латука, потом дольки помидоров отдельно от огурцов, — заявила, что «потеряла» свою камеру ценой почти в штуку фунтов! Амбер пыталась ее выгораживать, взяв вину на себя; поступок, достойный скорее подростка, а не взрослой женщины. С той же милой непосредственностью Амбер перевела их внимание с этого события на свою фирменную игру в психологию, заявив, что может узнать о человеке всю подноготную, просто подержав в руке предмет, который принадлежал ему долгое время.

— Можете не сомневаться, — сказала Амбер. — Благодаря этому дару я ухитрилась прокатиться по трем континентам, почти не имея денег, и всегда иметь приличный ужин.

Все расхохотались, кроме Астрид, — не соизволила. Амбер попросила Магнуса дать ей кольцо с пальца (это Ева купила ему на день рождения в позапрошлом году). Майкл послушно снял кольцо. Амбер положила его на ладонь и профессиональным жестом поднесла к лицу.

— Это кольцо, — сказала она, помолчав, — очень дорого для тебя. Потому что это кольцо подарила тебе мать.

— Невероятно! — сказал Майкл. — Потрясающе!

Ева подняла руку, тихо, мол.

— Это было на Рождество, — сказала Амбер, закрыв глаза, будто прислушиваясь. — Нет, на день рождения. Да, на день рождения. Мама подарила тебе это кольцо на твое пятнадцатилетие.

Конечно, все это она узнала от Магнуса. Но тот ни за что не хотел признаться.

— Тише, прошу вас, — сказала Амбер. — Роды были трудные. Еще в утробе у тебя вокруг шеи обвилась пуповина.

У Магнуса отвалилась челюсть. Он повернулся и уставился на Еву.

Амбер снова подняла руки и поднесла кулак с зажатым в нем кольцом ко лбу. Конечно, ей кто-то рассказал. Не Магнус, так Майкл. Правда, Ева с трудом представляла, что Майкл запомнил такую подробность. Но у него сейчас странный период. Он такой непонятный, непредсказуемый. Не один раз Ева заставала его в полной прострации. А позавчера обнаружила в карманах его брюк (вывернув перед отправкой в стирку) вместе с презервативами — обычное дело — листок с коряво написанным алфавитом, и снизу — загадочно-бессмысленный набор слов: жать дать мать стрелять дать кровать снять трать.

Амбер блестяще разыграла свой спектакль. Честное слово — не придерешься. Почти стопроцентно убедительно. В данный момент она говорила бедному Магнусу превосходно сформулированные и столь же превосходно обтекаемые фразы, подходящие к любой ситуации, о том, что значит быть правдивым и лживым по отношению к себе.

Ева ускользнула в сад. Под розовым кустом лежало несколько камешков. Она подняла один. Смахнула с него сухую землю, потом потерла о ногу. Отлично. Камешек был желтовато-белый, похожий на морские, и кое-где поблескивал.

Вернувшись в дом и дождавшись своей очереди, она подала Амбер камешек. Та подержала его. И рассмеялась.

Вот это? — сказала она.

Ева кивнула.

Ты уверена?

— Да, — сказала Ева. — Я храню этот камень много лет. И очень ценю.

— Что ты ей дала? Что у нее в руке? — спросил Майкл.

— Секрет, — сказала Ева.

— Хорошо, раз ты так хочешь, пусть будет секрет, — сказала Амбер и, взяв Еву за руку, повела ее на другой конец комнаты к дивану. Вот что она сказала Еве, словно улику сжимая в кулаке случайный камешек из сада и доверительно склонясь к ней как гадалка:

— Ты рождена в удачное время в удачном месте, после завершения суровых эпох и начала более гуманных. (Это была правда, как нетрудно догадаться.)

У тебя была хорошая ранняя любовь и ранняя потеря. (Это тоже правда.)

Ты ведешь жизнь, о которой и мечтать не могли поколения твоих предков, мужчин и женщин, в результате усилий которых ты родилась в эпоху немыслимой в их время свободы и достатка. (Скажем, это правда в отношении почти всего человечества.)