Прошлась по комнате и саду Амбер босиком, И мир стал только что написанным стихом.
Амбер — это такой уникальный фиксатор. Амбер сохраняла вещи, которым не суждена долгая жизнь. Амбер давала давно похороненным вещам шанс на вечное существование. Дарила преходящим мелочам — историю. Амбер хорошо бы носить с собой наподобие амулета. Янтарь все-таки. Цыгане делали свои «магические кристаллы» из янтаря. Рыбаки бороздили океаны, имея при себе лишь сеть для сбора янтаря. (Амбер в коридоре
Прошла мимо Майкла, словно он — неви
Димка, ничто, его не существует.)
Греки и римляне верили, что янтарь
Это застывшая моча рыси. Сияя,
Она твердела и обретала красоту под гнетом
Солнца и времени. И так звериная моча
Обожествлялась!
Похожи ль очи Амбер на светила?
Как передержка или фото (видео) эффект
У Ли Миллера / Майна Рэя. [37]
Он начинал мерцать от одного лишь взгляда,
Он загорался, как светляк во тьме, а после,
Как сгусток разноцветных фейерверков,
Все повторяя это имя после «я люблю». Так Майкл выражал восторг в слепящих всплесках,
Ужимках диких — но напрасно, ведь она
Сама была столь яркой, что напрочь затмевала
Любой источник света поскромнее.
Она есть свет. Плывя по миру, Амбер
Его воспламеняла и лепила как хотела,
А без нее все разом потускнело.
Но быть сонетам однобокими не должно. В них непременно спрятан диалог. А он смекнул, Что нет ответа. Ни от кого. Ведь он упорно Себя лишь убеждал и спорил лишь с собою; Взглянул он на семью — свою/чужую — и словно с башни Вид: поблекшее бесцветное ничто, потом он сел В машину и созерцал пустую пашню, Сырую, неприглядную — как сам он, впрочем; на жаре Стал наблюдать, как пашня подсыхает. Дурак он, как на грех.
Он сердцем помнил наклон ее головки, руки, смех. Он понял: никогда ему ее не трахнуть. Он понял: никогда ему ее не трахнуть. Он был пошлейшим скучным обывателем. Под солнцем обернулся он стеклом — и треснул, на тебе.
Разбит на миллион осколков он. И невозможно, нет, обратно не Собрать. Фасад, и стены, и разбитых звон Частей, руины, в общем, иль окно разбитое В стене: его захлопнули — и вдребезги, в осколки, Что ссыпались на камни вниз, став наказанием Для ног босых иль знаком для всех прочих. М-м, вот как: на куски разорван человек. На четкие фрагменты, сердце, клочья кожи, и… Переборщил? Нисколько, нет. Не стоит забывать, Мозаика есть смесь. Ее частицы есть ничто, Пока игрок не прикоснется к ним, чтобы собрать… Как — в целое? Иль вместе? Воедино? Сказано: (влюбленным в цельности души отказано).
С высокомерием кошки моча повсюду В семье чужой
Нет цельности души. Обманчиво открытым похороненным вещам отказано.
Старательные цыгане сидели
В его машине
Как символы.
От амулета твердел его восторг. На пашню, одного опустошенную руины цветка
ТАКАЯ ЯРКАЯ, что распускалось сердце
Вдребезги.
Новая личность расколота, мир брала
Ни от кого.
Сердце клочья цельность оболочки -
Нет ответа.
До печенок новый язык затмил мир навылет. Он понял, что бессилен.
Сонет с прекрасными лепестками треснул. Единство архитектуры есть тьма. А после нее вся поэзия — с эффектом передержки.
На х… поэзию. На х… книги. На х… искусство.
И жизнь-х…ню.
На х… Норфолк. На х… работу. На х… всё разом.
И на х… жену.
На х… подростков. Они «все знают», ни в чем не сомневаются. На х… девицу, что здесь по углам ошивается. Каков итог, что ты любил и с кем-то спал? Каков итог, что ты давал и принимал? Какой был смысл книг, что ты читал? Какой был смысл хоть в чем-нибудь, скажи? Тебя толкали — что же, ты упал? Возникла рифма — ты от любви бежал? Кто знает, как мученье усмиряют? И где все песни-однодневки дни кончают? Была ли девушка на свете, что ни за что и никогда..? Была ль артерия, что кровь гоняла без труда? Всегда ли сердце-истеричка имело мозг до дырок? Всегда ли Э Э Каммингз [38]был вырождением Шекспира?
Всегда ли был конец лишь поэтическим обманом И обращался сам Шекспир в финале Дон Жуаном?
Майкл как-то раз решил пройтись в деревню. Невинное занятие — типичное для тех, кто, как и он, Любил вот так, спонтанно, поддавшись настроению, прогуляться, резво, не без цели, с ветерком. Он сел передохнуть у церкви — и замер, пораженный, Оттуда охи-вздохи слышались, ну и дурдом! Там, в церкви, трахались, без всякого стеснения, Для Майкла это были звуки поражения.
Для умника-профессора, для Майкла Смарта, То были звуки истинной трагедии, «козлиной песни». [39]Да, «песнь козлиная», вот именно. У Сартра Замечено, что, мол, трагедия была уместна, Когда не получил козел овса, или что-то в этом роде. Достала Майкла участь среднего поэта, Достал язык, столь бедный, непригодный. Да, «кризис среднего», так это называется в народе.
Он дико втюрился в хипповую девицу, Возникшую как бес в их загородном доме.
Да, это было безнадежно. Он хотел забыться. Ведь от него (тут вспомнишь Купол [40]) так веяло «обломом».
Тогда он отодрал свою жену. Нет, это не годится. Как с Куполом: никто к нему не шел с поклоном — Не мог найти (на карте появился он потом). А доходил и понимал: какая дрянь, меня надули, вот облом.
О, «новая рабочая любовь». [41]А после он и Ева Отправились на ужин, успев и приодеться. Пустые разговоры, их «друг в друга вера», А за словами пошлыми о вере, если приглядеться, За этой самой верой — ложь, измена. И от тщеты всего рыдаешь словно в детстве. Он был народ-изгой, больной проказой, Все потеряло смысл привычный и значенье разом.
Он уши накрепко ладонями закрыл, От звуков этих захотелось в омут, Но он вернулся, как всегда спокойный, позвонил. Жюстине, аналитику, но «никого нет дома». По саду прошвырнулся, раз, другой, и поступил Как и всегда в минуты пост-облома: Поехал в ближний супермаркет натощак И там кого-то «запер» на парковке, просто так.
В тележку он набрал отборные плоды. Потом прошелся мимо касс, чтоб углядеть Хорошенькую самую кассиршу сей дыры — Вон ту блондиночку бы закадрить суметь. На вид ей было лет пятнадцать. Позади Оставив очередь, он выложил пред нею снедь: Жемчужный виноград и апельсины смело. Она была как куколка. Он улыбался как Ромео.
Кассирша тоже улыбнулась. Расположил к себе Красивым комплиментом и восторгом явным И уболтал ее увидеться в обед, А на парковке осадил того водителя нахально, Сказав: «Профессор», дав визитку как билет. А после, подождав девчушку, славно наяривал ее (вместо обеда) с четверть часа На пассажирском месте, съехав к лесу с трассы.
Он был ей благодарен. Но ничего не ощутил. Какой кошмар. Миранда, бейджик сообщал. Как в «Дивном новом мире». [42]Он был без сил. И всю наличность ей не думая отдал. Она расправила свой форменный винил Халатика. Потом он высадил ее, как угадал, Не доезжая до ее работы. Вот помахала уж рукой. Он повторял: «О дивный новый мир». Тут волной
Накрыло вдруг его, и он упал на руль и зарыдал В пустынном месте, вот ведь занесло. В округе — ни души. Он все б сейчас отдал За вкусный ужин. Так что, опустив стекло,
Чтоб высохли глаза, домой помчался. Вот не ждал: Потеря камеры открылась. Впрочем, все равно. Какие волосы у Амбер! Они достойны песни. Воистину, у Амбер волосы прелестны.
Она потом затеяла игру. «Все просто: должен каждый Мне дать любую вещь, принадлежащую ему. Ну, скажем, ключ от дома, от машины, важно, Чтобы вещица была вам дорога; а я пойму Ее взяв в руки, и без утайки расскажу О вас, о вашей сути всё как на духу. (Он Астрид попросил из спальни принести, Взяв с при прикроватной тумбочки, его ключи.)
