— Откуда узнала? — заливаясь своим рокочущим мелодичным смехом, произнесла она, — о, Сирена все знает!.. Знает, о чем шепчут седые волны… Знает, о чем поют звезды в полночной вышине… о чем лепечут желтые лютики, вербы песчаному берегу… о чем болтают песчинки на дне моря и глухо шуршат травы там далеко, в лесу… Все знает дочь старого Гребня, царевна Сирена, повелительница вод! — И, вся гордая, ликующая, она притихла на мгновение с поднятой рукой, словно застыв над морем, в двух шагах от отвеса огромной скалы…
И вдруг лукавый смех задрожал в ее губах, алых и веселых… Она, как безумная, завертелась no небольшой площадке скалы, рискуя ежеминутно свергнуться в море… Ее густые волосы красным сиянием развевались по ветру. Зеленые глаза с огромными точками зрачков загорелись изумрудными огнями.
Что-то волшебное было в ее небольшой фигуре, кружащейся по скале с стремительной быстротой…
— Берегись! Берегись меня! — протяжным резким криком прозвучал далеко ее голос.
— Я редевольская колдунья. Берегись меня! — и, широко взмахнув руками, бросилась в море, мелькнув со скалы огромной красно-зеленой птицей.
— Сирена! — в ужасе вскричал Сергей и замер на месте, устремив глаза вниз, в гулко бьющуюся о каменистый утес пучину.
И вдруг веселый голосок прозвучал откуда-то снизу.
— He бойся… Я здесь… Редевольская колдунья никогда не утонет… Папа Гребень уже позаботился о том… Прощай, доверчивый, легковерный мальчик.
Сережа Скоринский быстро наклонился вниз и увидел зеленую фигурку, плывшую к берегу… Это была Сирена… Ее красные волосы плыли за нею… Лицо смеялось…
— Прощай! — донесся еще раз до Сережи ее звонкий серебристый голосок, и она сразу исчезла, как исчезает с неба мгновенно и быстро лучистая осенняя звезда.
. . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . .
Ha другой же день Сережа спросил своих учеников:
— Друзья мои, не знаете ли вы Сирену?
— О, Сирену? Monsieur Serge, где вы видели ее? — вскричали оба мальчика в один голос.
Сережа описал подробно его вчерашнюю встречу.
— О, Сирена — это прелесть! — горячо вскричал старший, Эдуард, — это самая смелая девочка во всем мире. Она бесстрашна и предприимчива, как мужчина… Она уплывает в море в самую большую непогоду… Одна под парусом. Она ничего не боится…
— Она дочь пастора Сирена и ужасно странная девочка! Ее зовут у нас еще Дочерью волн за то, что она постоянно плещется в море.
— Вы с ней говорили что-нибудь обо мне?
Мальчики замялись. Потом Эдуард тряхнул черными кудрями и, чуточку краснея, произнес:
— Да… т. е. нет… Я один говорил, когда еще не знал, что вы такой хороший… И просил ее, Сирену, попугать вас хорошенько, но потом, когда я понял и оценил вас… И тотчас же сказал на берегу об этом Сирене. Надеюсь, она не причинила вам ничего дурного?
— Ровно ничего дурного, мальчуган, — и Сережа дружески похлопал по плечу старшего ученика.
Личность Сирены перестала быть для него загадкой.
Глава V
Страшная ночь
Mope в эту ночь разбушевалось не на шутку… Еще с вечера обложенное зловещими тучами небо предвещало бури… Ветер свирепо гонял черные массы по свинцовому полю там, в вышине и внизу, во внезапно потемневшей пучине; седыми призраками, громоздясь друг на друга, бешено носились свирепые и пенистые чудовища-валы…
Подъемный мост в замок глухо скрипел под их адскими напорами… Страшно и грозно рокотало море, бешено набегая на берег…
Уложив мальчиков спать, Сережа поспешил к окошку своей комнаты… Деревья в саду не уступали в шуме рокоту моря, и их вершины низко склонялись на все стороны, покорные владычеству разыгравшейся стихии…
Ветер рвал и швырял все на своем пути, безумно разгулявшийся в своей вакхической пляске.
Юноша глядел на бесовское празднество стихии… Потом поспешно разделся и лег в постель, прощаясь заранее с надеждой уснуть в эту ночь под дикий свист, ропот, гул и завывание бури. И все-таки уснул. Он видел во сне мать, отца, товарищей, Наташу… И вдруг разом проснулся.
Чей-то дикий крик пронесся над замком, пронесся и замер вдали… Еще и еще… Уже не один, а много криков… И не криков даже, а стонов и воплей без счета, без конца… Как безумный вскочил он с постели и, подбежав к окну, распахнул его… Мгновенно жутко-стремительная волна бури и вихря ворвалась и закружилась в дикой пляске по комнате вокруг него… Слабый огонек ночника погас… Свистя, звеня и напевая свою боевую песню, ветер гулял теперь по шторам и занавесям, по обоям и постели, врываясь всюду, грозный, страшный и стремительный, как молодой, сильный и разгневанный бог…
Через его грозные напевы доносились и другие звуки… Они неслись с берега, со стороны рыбацкой деревни… Это были мольбы о помощи, отчаянные вопли скорби и ужаса, наполовину заглушенные ревом бури.
Захлопнуть окно, одеться и выбежать из замка на берег было для Сережи делом нескольких минут.
На берегу мелькали фонари — слабые, маленькие огоньки в эту темную свирепую бурную ночь… Здесь он увидел всех людей из замка… Они метались по берегу и что-то кричали… А там дальше, налево мигали и прыгали целые десятки огней… В рыбацкой деревне волновались, бегали и суетились люди. Оттуда и неслись зловещие крики отчаяния и скорби.
— Что? Что там такое? — взволнованно крикнул Сережа. Но звук его голоса умер, затих тут же, бессильный победить грозную песнь разыгравшегося моря. И вдруг ясно и жутко пронесся со стороны его одинокий выстрел — сигнал, сказавший без слов о близкой возможности гибели тех, кто находился там сейчас, среди разбушевавшейся стихии…
Этот выстрел пояснил все. He расспрашивая больше ни о чем людей из замка, юноша кинулся вдоль берега, со всех ног, прямо по направлению рыбацкой деревни, где мелькали, точно плясали, маленькие, бледно сиявшие огоньки и сновали потерявшиеся, опешившие, растерянные в своем отчаяния люди…
He помня себя, Сережа бежал изо всех сил навстречу вихрю и буре к злополучной прибрежной слободке… Вот ближе и ближе слабо мерцающие огоньки, вот они ярче горят в сгустившейся темноте ночи… И чем ближе они, тем безнадежнее и печальнее звучат людские голоса, вопли, крики и стоны…
В каких-нибудь полчаса юноша достиг деревни.
— Что такое? Что случилось? — крикнул он, заслонив рот руками для сохранения звука от натиска ветра.
Но его никто не понял.
Тогда он повторил свой вопрос по-немецки. Высокий коренастый латыш с фонарем приблизился к нему вплотную.
— Несчастье, господин, — произнес он дрожащим голосом. — Наши молодцы ушли вчера в море с сетями… И теперь гибнут… Иолас, сын старой Ирмы, тоже… Наш любимец, гордость приморской слободки… И Иоганн, и Фридрих… И Андек с ними… Жалко, господин!.. Старая Ирма и мать Андека воют… Душу раздирают их слезы… А поделать ничего нельзя… Идти за ними все то же, что на смерть… У каждого из нас есть жены и дети…
Он тряхнул прямыми, как палки, волосами, развеваемыми вихрем, и отошел в сторону, махнув рукой. Сережа увидел камень, торчавший на берегу. У камня были две женщины, старые, седые, с развевающимися по ветру космами волос. Одна из них сидела, тупо раскачиваясь из стороны в сторону, обеими руками обхватив колени… Ее морщинистое лицо носило следы безумия, горя… Свет фонаря, прикрепленного к камню, падал на ее глаза, сверкавшие страшным огнем все потерявшего в жизни человека… Другая женщина неистовствовала… По морщинистому лицу катились градом слезы… Костлявые руки тянулись к морю. Она дико и неистово вскрикивала каждые три минуты:
— Иолас! Мой Иолас! Сын мой ненаглядный!
Около нее была девушка, вернее, девочка лет пятнадцати, хорошенькая голубоглазая Ида, сестра Иоласа… Она ломала свои худенькие, еще детские ручки и, рыдая, голосила:
— Братец! Братец Иолас! Где ты? Где ты?
Их крики рвали сердце Сережи. Он бросился в самую середину толпы метавшихся по берегу латышей и закричал неистово, заглушая на миг самый ропот бушующей стихии:
