Виктор, поставив точку во втором из заказанных Мишей-непингвином «крестиков», глянул в окно. Не было никакого желания, да и необходимости выходить в этот день на улицу. Чтобы рассеять тишину квартиры, Виктор включил радиоточку, стоявшую на холодильнике. Беззаботный шум парламента с шипением вырвался из динамика. Виктор прикрутил громкость. Поставил на огонь чайник. Посмотрел на часы – ранний вечер, полшестого. Для окончания дня рановато.

Сходил в комнату и позвонил Мише-непингвину.

– Все готово! – доложил он ему. – Можешь приезжать.

Миша приехал не один. С ним в квартиру вошла маленькая девочка с круглыми любопытными глазками.

– Моя дочка, – сказал Миша. – Не с кем было ее дома оставить… Скажи дяде Вите, как тебя зовут! – Он наклонился к ней, стал расстегивать пуговицы маленькой рыжей шубки.

– Соня, мне уже четыре года, – проговорила девочка, глядя снизу вверх на Виктора. – А правда, что у вас пингвин живет?

– Ну, вот, не успела зайти, а уже… – Миша снял с нее шубку, помог ей стащить с ног сапожки.

Они прошли в большую комнату.

– А где пингвин? – снова спросила она, оглядываясь по сторонам.

– Сейчас, – сказал Виктор. – Сейчас я его найду!

Сначала он сходил на кухню. Принес Мише оба свеженаписанных «крестика». Потом направился в спальню.

– Миша! – позвал он, заглядывая за темно-зеленый диван.

Миша стоял на своей подстилке – на сложенном втрое старом верблюжьем одеяле, уставившись в стену.

– Ты чего? – спросил, наклоняясь, Виктор. – Заболел, что ли?

– Что с ним? – спросила неслышно подошедшая к дивану Соня.

– Миша, у нас гости!

Соня подошла к пингвину и погладила его.

– Ты заболел? – спросила она.

Пингвин дернулся, повернул голову, посмотрел на девочку.

– Папа! – крикнула Соня. – Он повернулся!

Оставив Соню с пингвином, Виктор вернулся в большую комнату. Миша, сидя в кресле, дочитывал второй некролог. По выражению его лица Виктор понял, что текст заказчику понравился.

– Порядок! – сказал Миша-непингвин. – Трогательно пишешь! Видно, что люди дерьмовые, а все равно их жалко, когда читаешь… Ну что, чайком угостишь?

Они перешли на кухню, где сели за стол и, пока нагревался чайник, говорили о погоде и о других неважных делах. Когда же чай был заварен и разлит по чашкам, Миша-непингвин протянул Виктору конверт.

– Гонорар, – сказал он. – Скоро еще заказик будет. Да, помнишь, ты про Серегу Чекалина писал?

Виктор кивнул.

– Выздоровел пока… Я ему по факсу твое произведение сбросил… Ему вроде понравилось… Во всяком случае он был под впечатлением!

– Папа, папа, – донесся из комнаты голос девочки. – Он кушать хочет!

– Он у тебя что, говорящий? – усмехнулся, глядя на Виктора, Миша-непингвин.

Виктор достал из морозильника рыбину трески, положил в миску.

– Соня, скажи ему, что кушать подано! – шутливым голосом крикнул Виктор.

– Слышишь? – донесся из комнаты негромкий голос девочки. – Тебя кушать зовут!

Пингвин первый зашел в кухню, за ним следом – Соня. Она проводила его до миски и с интересом наблюдала, как Миша-пингвин кушал.

– А почему он один? – спросила вдруг Соня, подняв голову.

– Не знаю, – ответил Виктор. – Вообще-то он не один, мы с ним вдвоем тут живем…

– И мы с папой вдвоем живем… – сказала Соня.

– Болтушка! – выдохнул Миша-непингвин. Глотнул чаю. Снова посмотрел на дочь. – Собирайся, пора домой!

Понурив голову, Соня вышла из кухни.

– Надо будет ей щенка или кошку купить, – сказал, глядя ей вслед, Миша-непингвин.

– Приводи ее еще, пусть с пингвином играется! – предложил Виктор.

За окном все было залито тушью зимнего вечера. Едва слышимый голос радиоточки вещал о событиях в Чечне. Виктор сидел за кухонным столом перед пишущей машинкой. Ему было одиноко, хотелось написать рассказ или сказку, хотя бы даже для Сони. Но в голове звучала грустная проникновенная мелодия еще ненаписанного «крестика».

«Уж не заболел ли я? – думал Виктор, глядя на чистый лист бумаги, торчащий из машинки. – Нет, надо заставить себя хоть иногда писать короткие рассказы, иначе я свихнусь…»

Вспомнилось смешное веснушчатое личико Сони, стянутый резинкой хвостик рыжих волос на макушке.

Странное время для детства, думал Виктор, странная страна, странная жизнь, в которой и разобраться не хочется, хочется просто выжить и все…

Несколько дней спустя Виктору позвонил главный и попросил быть осторожнее, в редакцию пока не приезжать и без надобности на улицу не выходить.

Озадаченный звонком Виктор все еще держал телефонную трубку у уха, хотя из нее уже с минуту неслись короткие гудки. «Что случилось?» – думал он, но при этом в его ушах все еще звучал голос главного, совершенно спокойный и самоуверенный, какой-то учительский голос. Виктор пожал плечами. Всерьез он этот звонок не принял, но утро само по себе растянулось на два лишних часа. И брился он долго, и с чего-то решил погладить рубашку, хотя надевать ее не собирался.

Вышел из дому около полудня. Купил свежие газеты, зашел в гастроном за рыбой для Миши. Себе там же купил колбасы и кило бананов.

Вернувшись, просмотрел газеты, но в них не было ответа на звонок главного. Зато в глаза бросилось несколько новых фамилий. Сходу достав общую тетрадь, Виктор переписал в нее фамилии для дальнейшей работы, но работать не хотелось. Состояние у него было расслабленное. Он сидел за кухонным столом, на котором лежал кулек с покупками. Виктор вытащил из кулька банан.

Открываясь, скрипнула дверь на кухню. Зашел пингвин Миша. Остановился перед хозяином. Посмотрел на него просяще.

– На! – Виктор сунул ему под нос начатый банан.

Пингвин подался вперед всем телом и отщипнул клювом кусок банана.

– Ты что, – удивился Виктор, – обезьяна? Смотри, отравишься, а где я тебе доктора найду? Тут на людей докторов не хватает! Давай я тебе лучше рыбы дам!

В тишине кухни слышалось причмокивание пингвина, разделывавшегося с рыбиной трески, и дыхание глубоко задумавшегося о чем-то Виктора. Наконец, тяжело вздохнув, он встал, включил радиоприемник. Из его динамика вырвалась милицейская сирена. «Радио-пьеса?» – подумал Виктор, но ошибся. Это был репортаж с «поля битвы». На этот раз «поле битвы» лежало почти в центре, на пересечении улиц Красноармейской и Саксаганского. Виктор сделал громче и прислушался. Взволнованный голос рассказывал о пятнах крови на асфальте, о трех «скорых», приехавших через полчаса после вызова, о семи трупах и пяти раненых. По первым данным, среди убитых был обнаружен замминистра спорта депутат Стоянов. Услышав фамилию, Виктор автоматически раскрыл общую тетрадь и проверил записи. Свежепокойный Стоянов в этих записях присутствовал. Виктор кивнул сам себе и, оставив тетрадь открытой, снова прильнул к радиоприемнику. Но репортер продолжал перечислять уже сказанные им самим факты. Видно, больше он ничего не знал. Он пообещал вернуться в эфир с новыми данными через полчаса, и тут же его заменила женщина, приятным голосом заговорившая о прогнозе погоды на выходные.

«Завтра суббота», – подумал Виктор и оглянулся на пингвина.

Работая дома, он потерял ощущение разницы между рабочими и нерабочими днями недели. Хотелось – работал, не хотелось – не работал. Но все-таки чаще хотелось. Просто больше ему нечем было заниматься. Писать рассказы или начать настоящую повесть или даже роман у него не получалось. Он словно нашел свой жанр и так был зажат его рамками, что даже когда не писал «крестики», то думал о них или же думал мыслями, стройными и траурно ритмичными настолько, что хоть бери их и вставляй в любой некролог в качестве философского отступления. Иногда он так и делал.

Виктор позвонил участковому.

– Лейтенант Фишбейн слушает! – прозвучал из трубки четкий знакомый голос.

– Сергей? Привет. Это Витя.

– Витя? – переспросил участковый, по-видимому, не узнавая.

– Хозяин пингвина.