Пока говорил, заметил, что страх мой, нешуточный, кстати, уже прошёл. Осталось только раздражение, вызванное больше бесцеремонным вторжением этого паренька. И не только вторжением в мой дом, а вообще. Не люблю я всякие изменения, которые не мной запланированы. Эгоист я. До мозга костей!

– Ну, долго ты ещё отдыхать будешь? Давай, топай! – сказал я, указывая стволом направление. – Как говорится – я тебя не видел, ты меня тоже. Давай!..

Сидит, молчит. Смотрит куда-то в пол. Меня же эта неопределённость начинает бесить. Меня, вообще, любая неопределённость раздражает, но в этой ситуации надо себя держать в руках.

Не дождавшись реакции на мои слова, добавляю.

– Я думаю, что со своими проблемами тебе самому разбираться надо. И так, вон, по словам соседки, весь посёлок на ушах. Если, как обещал, уйдёшь тихо, я тебя по гроб жизни не вспомню. Давай уже, засиделся ты у меня.

Парень, наконец, прекратил созерцание своих сапог, посмотрел на меня каким-то испуганным детским взглядом и говорит.

– Мне в туалет надо. Очень…

– Ну, вот ещё!.. Так мы с тобой не договаривались, дорогой ты мой. Тут тебе не….

– Я серьёзно. Где у вас тут сходить можно? Ну, не могу я больше! Понимаете?!

И в следующую секунду, невероятно громкое бульканье доносится до моего слуха.

Смотрю, не шутит вроде. Если у него в пузе такая революция, не хватало ещё, чтобы он тут обдристался. При мысли о том, что мне придётся отмывать лестницу и пол в прихожей от дерьма, меня разбирает нервный смех.

– Ну почему мне так всю жизнь не везёт, а? – говорю я сквозь приступы дикого хохота. – Сортир прямо под тобой.

Парень, недоумевая, смотрит на меня, а на его лице, как на таймере я вижу последние секунды отсчёта.

– Да под лестницей же! Да-да! На которой ты сидишь.

Он так быстро слетает с лестницы, что я невольно поднимаю ружьё. Но солдатик уже за дверью, а меня начинает душить смех – запоздалая реакция на стресс.

Смех – смехом, а мозг у нас, как известно, из двух полушарий состоит. Поэтому, подчинившись более практичной половине содержимого своей головы, я быстренько поднимаюсь по лестнице в надежде обнаружить автомат, про который мне Галина говорила. Парень-то из части сбежал с оружием, так что надо найти, куда он его спрятал. А то он мне тут усыпляет бдительность всякими естественными потребностями организма, а что у него на самом деле на уме, я ведь могу узнать… когда мне это уже и неважно будет.

Поднимаюсь на второй этаж и бегло осматриваю комнату. Любое, самое незначительное изменение в привычном расположении предметов должно броситься в глаза. Однако, всё на своих местах, и посторонних предметов, похожих на автомат, тоже, кажется, не видно.

Нельзя мне надолго оставлять его одного, пусть даже и в уборной. Надо постоянно держать его под контролем. И вообще – что я себе позволяю! Милиция ловит человека, который преспокойненько, с моего разрешения, справляет нужду в туалете у меня дома, а я хожу и ищу какой-то автомат, из которого, скорее всего, меня в ближайшее время расстреляют! Нормальный человек давно бы уже поднял шум и избавился бы от непрошенного гостя и заодно от грядущих проблем, а я… Ничему меня жизнь не научила!

Послышался звук спускаемой воды. Ага, облегчился, значит.

Быстро, но бесшумно, схожу вниз и занимаю прежнюю позицию.

Вот болван! Мне бы за это время патроны найти, а я упустил шанс, великодушно предоставленный судьбой, и теперь буду за это расплачиваться.

Стою. Топчусь с ноги на ногу. Ружьё, опять же, держу как для стрельбы с бедра.

Секунды тянутся, как резиновые.

Чего он там застрял-то?.. Ненавижу такого рода неизвестность! Слишком много она всяких неожиданных поворотов скрывает. Да и вообще, разве можно было оставлять такого опасного человека без присмотра? Вот он там сейчас вооружится чем-нибудь, и что я со своей палкой делать буду?..

Что-то я из-за его неожиданного «в туалет хочу» совсем бдительность потерял…

Стоять напротив двери в туалет, как часовой на посту номер один, мне показалось неприличным, что ли, поэтому я прошёл в комнату и сел в кресло, приняв позу «хозяин», по пути поставил ружьё, облокотив его о край журнального столика.

Это уже потом, анализируя своё поведение, я понял, что подняться из глубокого кресла мне было бы гораздо труднее, чем вскочить с табурета, который стоял тут же.

За дверью послышался звук льющейся в раковину воды. Он ещё и руки моет! Ну-ну!

Сижу, изображаю грозного дядьку, поймавшего мальчишку забравшегося в огород, а ведь на моём месте другой уже и патроны нашёл бы, и по телефону куда надо позвонил бы. А у меня и телефонный аппарат грудами бумаг завален так, что пока он сам не зазвонит, ни за что не определишь, какая горка на столе телефоном является.

Пока я всё это обдумывал, за дверью прекратились звуки льющейся воды, и через некоторое время появился мой гость. Руки и лицо мокрые – умывался, значит. Головной убор куда-то делся, а без него он сразу перестал походить на солдата.

– Скажите, а что можно в качестве полотенца использовать? А то я как-то постеснялся теми, что тут висят, руки вытереть.

Вопрос был настолько для меня неожиданным, что я как открыл рот, так и замер.

Видимо, моё замешательство он принял за реакцию на его наглость, поэтому стал нервно вытирать руки об одежду, а потом вытащил из-за ремня некое подобие кепки, служившее ему головным убором, и вытер лицо.

– М-да! С гигиеной у тебя проблем, явно, нет, – говорю я ему. – У тебя же одежда не чище той бетонки, что у вас в части от казармы до столовки тянется.

Парень виновато на меня смотрит и с ноги на ногу переминается.

Вот это его поведение и предшествовавшая, чисто детская просьба посетить туалет, видимо, меня и подкупили. Мы же все люди, и ничто человеческое нам не чуждо.

– Ну, ладно. Ты – проходи. Только дистанцию держи. Мы с тобой всё же немного в «Петровку» поиграем. И, это, ты свою эту ортопедическую бейсболку перестань, наконец, мять!

– Это – кепи называется, – обиженным тоном говорит он и запихивает кепку обратно за ремень.

– Проходи. Не топчись там.

Озираясь, солдатик входит в комнату и направляется прямо к креслу, которое стоит напротив того, где сижу я.

– Нет-нет! Ты уж меня извини, но соблюдать дистанцию, я всё же думаю, будет невредно. Давай, чтобы я тебе больше об этом не напоминал. Так что, ты на диван садись, – говорю я и кивком головы показываю в сторону дивана.

– Ладно… – отвечает. – Только ружьё-то теперь ко мне ближе, чем к вам. В смысле – мне его схватить будет сподручнее.

Я буквально врастаю в кресло. Страх сковал меня теперь уже по-настоящему.

Но паренёк спокойно проходит и присаживается на самый край дивана. Скромничает.

Поборов волну страха, пытаюсь сделать вид, что его замечание насчёт ружья меня не интересует.

– Да ты садись поудобней. Что ты ведёшь себя, как в приёмной у командира части. Можешь даже развалиться, если твоя трясучка того потребует. Как она, кстати?

– Если мне опять в туалет понадобится, пустите?

– Ну, а что ж, мне тебя на улицу с твоей проблемой гнать?

– Нет, правда – не выгоните?

– Давай-ка, эту тему пока трогать не будем. Я ещё много чего не знаю, поэтому будем считать, что ты пробрался ко мне в дом, а я даже и об этом ещё не знаю. Я в ванной. Понял?

Но по нему было видно, что он меня совсем не понимает. Сидит на самом краешке дивана, ручки на коленках сложил, глаза круглые – непонимающие. Но не глупые!

Указав ему кивком головы на дверь, из которой он только что вышел, поясняю.

– Я там. Моюсь я. Понял? Душ принимаю, и всё такое…

– Понял. А долго вы в ванной будете?

– А вот это мы с тобой сейчас и узнаем.

Ещё раз, обведя комнату взглядом, солдатик говорит.

– Книг у вас, ну прямо как у нас на старой квартире было! Вы кто? Работаете в смысле кем?

Вижу, не хочет он, так сказать, на злобу дня говорить. Ну ладно, думаю, не буду свежую рану трогать, сам заговорит. Так всегда бывает – проверено.