– Посторонись! – кричит Пичи прохожим и уводит тебя от греха подальше.
Хинетеру,живущую этажом выше Моники, зовут Юмалайди, потому что в последние годы ни закон, ни старые традиции не мешают давать ребенку любое имя по вкусу. Появилось уже целое поколение девушек, которые носят имена Яймари, Юселида, Юданка, Ёоринка и т. п. вместо того, чтобы именоваться Хуана, Кармен, Марта или Луиса. Есть даже Юснэви, ибо один сельский житель, ежедневно наблюдая в небе самолет с надписью «U.S.Navy» на фюзеляже, нарек так свою дочь.
Юмалайди хотелось бы, чтобы ее называли Лейди, вроде как Леди Ди, но всем она известна только под именем Юма, хотя кубинцы наградили этим прозвищем Соединенные Штаты Америки. Отец Юмалайди, первоклассный плотник, и мать, скромная домашняя хозяйка, были в шоке, узнав, что их девочка, их единственная ненаглядная дочка – хинетера.Дом сотрясали скандалы, брань, любимую дочь едва не выгнали на улицу, но, поразмыслив, родители поняли, что уже ничего не изменишь, и решили хотя бы отговорить ее заниматься этим делом в чужих домах и сомнительных отелях. Лучше, сказали они, пусть приводит своих клиентов в родительский дом, и приготовили для дочери уютную комнату, которую отец сам отремонтировал и обставил. Кроме того, если клиент того желал, мать подавала пиво и прохладительные напитки и даже стала угощать домашним обедом. Таким образом, благодаря заработкам Юмалайди и прекрасному обслуживанию, семейные доходы увеличились во много раз, и можно было уже подумывать об открытии своего небольшого ресторанчика.
Юмалайди не любит Кету и дружит с Моникой, у которой недавно взяла в долг двести долларов на срочные домашние нужды. Сегодня Юма рано поутру спустилась к Монике, отдала часть долга и стала уговаривать подругу поехать на пляж, ибо нельзя все время трудиться в поте лица, да и кто откажется поплескаться в море и понежиться на песке.
Юма пускает в ход свое красноречие и говорит, что берет на себя все расходы: они поедут туда на такси за доллары, а не на грязной развалюхе-автобусе за песо, пообедают – тоже за доллары – в лучшем отеле на пляже, где служит управляющим один из мимолетных иностранных любовников Юмы.
Моника колеблется, ей хотелось бы позвонить Ему, но Он занят своими обменами, да к тому же Юма приглашает только ее одну.
В конце концов она живет в таком напряжении, что можно немного расслабиться и поддаться искушению поваляться в песке и окунуться в парные волны.
И вот Моника и Юма уже на пляже и надевают свои мини-купальники, так называемые танга.Идут по песчаному пляжу, еле-еле покачивая бедрами, а мужчины провожают их похотливыми взглядами, расточают им приторно сладкие похвалы, а они идут не отвечая, только посмеиваясь. Некоторые мужчины следуют за ними, пытаются заговорить. Юма порой бросает им короткое словцо, но до разговоров не снисходит. «Эти кубинские сопляжники не только места на кладбище не имеют, где бы с ними прилечь, но даже на обед в ресторане не могут раскошелиться». Моника молчит и наконец бросается в воду, плывет, делая энергичные взмахи руками. Усталая возвращается на берег и растягивается на песке, подставляя тело жгучим ласкам солнца. Закрывает глаза и думает о нем, о том, как хорошо было бы, если бы Он был рядом и натирал бы ей спину маслом или занимался бы с ней любовью в море, где так сладка страсть среди волн, льнущих к сомкнувшимся телам.
Моника засыпает с этими мыслями и этими ощущениями, а когда просыпается, солнце, могучий Зевс, уже стоит высоко, господствуя над всем вокруг: над морем, небом, песками, людьми, над ее горячим и расслабленным телом. Затем обе идут в ресторан, где управляющий самолично их обслуживает, улыбается Монике и даже вручает ей свою визитную карточку на случай, если она захочет с ним встретиться. Они едят суп из шпината, салат с великолепным лангустом «Термидор», запивая блюдо холодным пивом, ибо при такой жаре можно выпить целую бочку пива, хотя тут они допускают гастрономическую оплошность, ибо к лангусту обычно подается благородное белое вино (лучше всего – французское), а не плебейское пиво, но можно ли требовать от Юмалайди, дочери плотника, изысканного вкуса. Моника знает некоторый толк в столовом этикете, но какой кубинец в силах отказаться от возможности насладиться пивом «Атуэй» или чешским плзеньским.
На десерт они пьют крепкий черный, специально приготовленный для них кофе. Конец пирушки оборачивается приятным сюрпризом: оказывается, счет уже оплачен Марселем, управляющим, который при прощании целует каждую в обе щеки и шепчет Монике на ухо: «Обязательно позвони мне, у меня есть для тебя кое-что интересное». – «Конечно, дорогой», – отвечает она, хотя не имеет ни малейшего желания когда-нибудь увидеться с этим французом. Она думает о Нем, о том, как было бы чудесно пообедать вместе. Надо пригласить Его, решает она, но тут же вспоминает, что Он не позволяет ей платить по счетам.
Позже они берут такси за доллары и к вечеру возвращаются в Гавану усталые и расслабленные. «Бай-бай, пойду приму душ и буду одеваться. Сегодня ночью придется потрудиться», – говорит Юмалайди и целует Монику в щеку. Моника входит к себе в квартиру, где ее визгом встречает обезумевший от радости Чарльз. Она идет в душ, переодевается и звонит Ему, но, как всегда, телефон у него не работает.
«Пойду навещу Его», – говорит она и выходит на улицу.
Призрак Франсиса ошибся. Не Моника увела моих близняшек, а Бэби, только Бэби, которая глядела на меня из зеркала комнаты, большой комнаты в доме на берегу моря, в том доме, где я жил.
Это случилось как-то летом, в один из обычных жарких и душных вечеров, который, однако, оказался вовсе не таким обычным. К нам нежданно-негаданно нагрянул гость, перевернувший всю нашу жизнь – мою, моих дочек, Бэби. Если бы не тот визит, я теперь не рассказывал бы историю о Монике, не сидел бы в этой комнатушке, беседуя с привидением и вспоминая бывшую жену. Я жил бы в своем (или каком-нибудь другом) доме на берегу моря со своими дочками
и с Бэби.
Моя жена раздевалась в спальне, когда настойчиво и тревожно зазвонил звонок входной двери, нарушая вечернюю тишину. Девочки уже легли, и мы, притомившись за день, готовились ко сну.
– Кого несет в такое время? – сказала жена, хотя было еще не так поздно, часов десять.
Накинув халат, я открыл дверь – там стоял Луис Мальдонадо, мой друг и товарищ по работе.
«Мальдонадо. [23]Ну и имечко. – Губы Франсиса растянулись в беззвучной улыбке. – Очень ему подходит».
Мальдонадо извинился за поздний визит. Был он с виду очень взволнован.
– Отчего-то он нервничает, – сказала Бэби, возясь на кухне, так как с гостем следовало немного выпить и закусить. – Что с ним такое приключилось?
На террасе, где мы расположились, было прохладно и вполне комфортно, мы с Бэби излучали радушие, но наш друг сидел с вытянутым лицом. После нескольких тостов Мальдонадо оживился. Я, забыв о всякой усталости, чувствовал себя превосходно, наслаждался хорошим ромом и морским ветерком, вел легкую беседу с Мальдонадо, который поглядывал на Бэби, красивую, как всегда. Мне было грех жаловаться на судьбу. У меня имелись чудесные дочки, Бэби и этот дом на побережье, о котором можно было только мечтать; кроме того, в самом скором времени меня ждало повышение по службе, даже, возможно, работа за границей.
– Сегодня Рохас подтвердил, что меня скоро продвинут и даже, может быть, пошлют за границу, – сказал я, радостно делясь с другом хорошими вестями.
Мальдонадо заморгал, приложился к четвертому стаканчику рома и с минуту молчал. Затем, поставив стакан, заговорил.
– Тебе везет, тебе на редкость везет. – В его голосе слышалась ирония. – А вот меня задвигают.
– Как так? – воскликнули мы с Бэби.
– Велят проявить себя в провинции.
– Не может быть. Ты же тут вкалываешь как проклятый.
– Да, но начальнику пришелся не по нраву. Он давно решил от меня отделаться, я только сейчас узнал об этом. Случайно. Со стороны. Потому и пришел к вам. Чтобы вы об этом тоже знали. – Мальдонадо ласково погладил холодный стакан. – Рохас большая сволочь, держит возле себя одних подхалимов.
