Христианский путь спасения кажется и слишком легким, слишком широким, и в то же время недостаточно широким для того, чтобы возвестить неотвратимость всеобщего спасения. Блаватская упрекает христиан за то, что они убеждены в спасительности Христового приношения. Ей кажется безнравственной и кощунственной вера в то, что сам акт уверования в Евангелие и в Христа как Спасителя может очистить человека от его грехов. Неужели такое малое дело как исповедание веры во Христа может спасти человека? И тут же Блаватская возмущается противоположным: почему христиане не верят, что спастись могут вообще все, даже те, кто не поверил Евангелию?
Меру справедливости каждого из этих обвинений мы еще выясним. Пока же стоит заметить их внутреннюю несовместимость. Их сочетание слишком уж напоминает чисто базарную сцену: «как ты посмела так дешево купить эту вещь, если мне она не досталась?»
Христос сравнивал тот новый порядок вещей, который Он принес на землю, с закваской в тесте, с зерном, брошенным в землю. А Ему говорят, что это зерно он бросил не на ту грядку – надо было в Индии, а не в Палестине. Но в том-то и дело, что когда апостольские зерна были принесены в Индию – там они и не взошли…
Люди же, обходящиеся без этого Хлеба, говорят, что это – странное и ложное учение. Они говорят, что Христос не является истинным Спасителем, потому что они не знакомы с опытом Пасхи. Но логично ли усомниться в действительном существовании врачей и медицины только на том основании, что, несмотря на молву об их существовании, ты все-таки страдаешь от своей болезни? Для того, чтобы болезнь излечилась, нужно не только существование врачей, но и желание у них лечиться. Желает ли человечество лечиться у Христа? Многие люди, народы и культуры сказали: не желаем.
Вновь напомню: земля была блокированной планетой, и прорыв произошел сначала в одном месте, чтобы, начиная от него, царство света могло распространяться по земле.
Если бы речь шла просто об объявлении амнистии с Небес, был бы справедлив упрек в избранности спасения. Если амнистия возглашена всем, почему же только христиане считают себя спасенными? Но в том-то и дело, что обновление человеческой природы, принесенное Христом, надо суметь еще вобрать в своего «внутреннего человека». «Для сего преклоняю колени мои пред Отцем Господа нашего Иисуса Христа, да даст вам крепко утвердиться Духом Его во внутреннем человеке, верою вселиться Христу в сердца ваши, дабы вам исполниться всею полнотою Божиею» (Еф. 3,14-19).
Если кто расслышал слово проповеди и позволил «вселиться Христу в сердце» свое, он получил защиту от радиации смерти. Значит, тот труд, который ожидается от христианина, – это труд слышания и раскрытия. Сама вера, через которую входит Христос в сердце, есть дело, есть реальный и трудный поворот души.
В апостольских посланиях хорошо заметно, что вера понимается отнюдь не как пассивное согласие признать что-то за истину. Ап. Павел пишет: «Верою Авраам принес в жертву Исаака» (Евр. 11,17). А апостол Иаков о том же самом событии утверждает противоположное – «Не делами ли оправдался Авраам, возложив на жертвенник Исаака, сына своего» (Иак. 2,21). Павел настаивает – «Верою Раав блудница, с миром приняв соглядатаев, не погибла с неверными» (Евр. 11,31). Но Иаков говорит – «Подобно и Раав блудница не делами ли оправдалась, приняв соглядатаев» (Иак. 2,25).
Это разноречие помогает понять, что вера для священных авторов и есть дело. Вера сама есть событие. Событие веры, растворенное в покаянном обороте, есть «та перемена ума, что делает видимое вновь проницаемым для невидимого»1513.
Подобное определение веры мы встречаем в Послании ап. Павла к Евреям. «Есть же вера уповаемых извещение, вещей обличение невидимых» (Евр. 11,1) – говорит церковнославянский текст. По русски: вера же есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом.
Славянскому слову «извещение» и русскому «осуществление» соответствует греческое ipostasis и латинское substantia. Преп. Максим Исповедник поэтому дает такое определение веры: «Вера есть ипостась вещей, превышающих ум»1514. В современном экуменическом переводе Библии на французский язык интересующий нас стих из послания Павла звучит так: «la foi est une maniere de posseder deja ce que l'on espere» (Вера есть способ обладания тем, на что надеешься)1515.
На философский язык павлово определение можно перевести как субстанциирование ожидаемого.
Чего ожидают христиане? – жизни будущего века, жизни в Боге. Она и о-существляется верою. Вера «доводит до несомненности в уповании»1516. В вере человек лицом к лицу соприкасается с тайной будущей жизни.
Вера есть «алетейя» – непотаенное проступание Сути, есть реальное прикосновение к последней Святыне. Мы можем вспомнить здесь хайдеггеровский анализ платонова учения об Истине, а можем просто обратиться к тому же преп. Максиму: «Истина есть не подлежащее забвению»1517. Эта суть, которая стоит за миром преходящих феноменов, и есть истина (а-летейя), и к ней приводит человека вера1518.
Человек распознает присутствие Бога в мире, в своей судьбе, в своем сердце. Вера, утверждающая центр личной жизни в служении Богу, научается в суматохе различать нравственные ориентиры, проявленные мыслеволения Творца – «у совершенных чувства навыком приучены к различению добра и зла» (Евр. 5, 14).
Целокупная формула православного понимания подвига веры дана в словах Христа: «Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят» (Мф. 5,8).
Значит, для принятия дара спасения нужен труд по очищению своего сердца. Как проходить этот труд – об этом можно узнать из «Добротолюбия», из писем и книг св. Феофана Затворника, вообще из всей необозримой аскетической православной книжности.
Православный человек может согласиться со многими упреками, что высказывает Е. Блаватская в адрес протестантского миссионерства в Индии. Действительно, протестантизм, понимая веру как простую уверенность в правоте Евангелия, способен породить такое самоощущение, что человек будет считать себя спасенным просто потому, что он не спорит с Писанием. В таком случае слышанием о Христе он подменяет реальную жизнь во Христе.
Но большая часть упреков Блаватской теряет свою силу, если мы пробуем приложить их к православию1519.
Другое дело, что есть у нее рассуждение, которое невозможно опровергнуть рационально. Она считает возмутительным полагать, будто человек, проживший всю свою жизнь в беззакониях и вообще убийца, может быть прощен, если в последнюю минуту жизни он покается и исповедует Христа. Теософия, столь любящая рассуждать о великой творческой силе сознания, не замечает, что покаяние есть реальность. Покаяние есть реальное, глубинное изменение души. Покаяние – это действие, а не жест. Это глубинный сдвиг, а не слова. Покаявшийся человек – это уже другой, не тот же самый, что совершал преступление…
Но теософы не слышат этих разъяснений, потому что речь идет о расхождении наших нравственных интуиций. Если Блаватской кажется ошибочным поступок Христа на Голгофе (я имею в виду Его слова, обращенные к покаявшемуся разбойнику: «Ныне же будешь со Мною в раю») – значит у нее глаз устроен иначе, чем у христиан. Но на эту тему, на тему незаслуженного, несправедливого прощения в Евангелии столько притч… Вспомним хотя бы гнев старшего сына из притчи о блудном сыне, вспомним притчу о работниках одиннадцатого часа… Христос говорит, что ангелы на небесах радуются об одном прощенном грешнике. А Блаватскую возмущает то, что грешник может избегнуть ада. Блаватская утверждает, что справедливость выше любви. Евангелие же говорит, что любовь выше справедливости.
