И хотя сам Шанкара был пантеистом и не признавал реальность Личного Бога, все же, по наблюдению Г. Померанца, «большинство философов, живших после Шанкары – это бхакты, поклонники божества в какой-то определенной, личной форме, творца и спасителя. Точка зрения адвайты их не устраивает. Мадхва пошел еще дальше, совершенно отрицая тождество человека Богу. Он утверждает четыре различия: Бога и души, Бога и материи, души и материи, отдельных душ и отдельных частиц друг от друга»1047. Это уже, замечу, концепция, вполне близкая средиземноморским религиям (так что если уж и наводить мосты между мыслью Запада и Востока, то делать это лучше не в «Шамбале», а через традицию индийского персоналистического теизма).
Философы нашли свои аргументы для преодоления буддизма, а народ – свои. «Жизнь мирян, сочувствовавших буддизму, слишком мало изменилась, – замечает тот же автор. – Если раньше полноценным духовным существом был брахман, то теперь им стал монах. Сочувствующие могли „получить заслугу“, подавая ему милостыню, и за это надеяться на лучшую карму в следующем рождении; но то же самое предлагает верующему любая религия Индии. Никакого преимущества здесь у буддизма не было. Напротив, кое-что античные учения положительно отымали у народа: красочность праздника. Люди по-прежнему страдали от кастовой скованности, нищеты, унижений, произвола, болезней, старости, смерти. Но, в добавление ко всем этим бедам, поблек праздник. Новые, интеллектуалистические учения были в этом отношении беспощадны. Народную праздничную стихию они отвергали с порога. В буддийской серьезности есть своя музыкальность; но это музыкальность минорного лада, не всем доступная. В восприятии народа это музыка, пригодная только для похорон. В Китае буддийского монаха, пришедшего на свадьбу, могут побить (монах на свадьбе считается дурным предзнаменованием). Примерно так же обстоит дело в Японии: свадьбу играют с жрецами местной религии синто, буддийских бонз приглашают на похороны»1048.
В результате уже к IV веку н. э. даже в месте рождения Будды буддистов не осталось… «Повсюду в средние века мировые религии вытесняют и поглощают местные культы, – в Индии наоборот: местная религия, индуизм, поглощает мировую, буддизм», – констатирует Г.Померанц1049. Я бы, впрочем, это оценил иначе: повсюду в «средние века» более человечные идеи вытесняют более бесчеловечные культы (за исключением, пожалуй, иудаизма, трансформировавшегося из открытой религии в замкнутый национальный культ, и из ясной монотеистической религиозной системы в люциферическую каббалистику – зародыш «Тайной Доктрины»). Индуизм отстоял право человека не быть только философом субъективно-идеалистического вкуса.
Те же народы, что на периферии индийской культуры приняли буддизм1050 , наполнили его философскую терминологию своим культовым содержанием. Но принятие буддизма надолго задержало их религиозное развитие. Буддизм полемизирует с монотеизмом. Эта полемика могла быть достаточно интересной и плодотворной в народе с развитой философской культурой, уже прорвавшейся сквозь многобожие к пониманию Единства. Но когда антимонотеистический запал буддистской проповеди попал в руки к шаманским племенам, он оказался средством для консервации самых примитивных форм религиозности. Родился тибетский ламаизм.
Как поясняет С. Ф. Ольденбург, «невозможность обращения к Будде и отрицание Единого Творца понуждало обращаться к иным духам. Например, в один буддистский монастырь пришло так много паломников, что не было возможности их накормить. „Старуха, мать монастырского служащего, ответила: „Не смущайтесь, это совсем обычное явление“. Немедленно она сожгла много курева и положила пищу перед черным божеством и воззвала к нему, говоря: «Хотя великое Существо (Будды) вступило в Нирвану, существа, подобные тебе, еще живы. Много монахов из разных стран света прибыло сюда. Пусть у нас будет достаточно пищи, чтобы покормить их. Это в твоей власти“1051. Взят этот эпизод из путевых заметок китайского путешественника И-цзина, и речь в них идет о Кубере, почитавшемся как «бог богатства».
Буддистские храмы украсились изображениями самых разных духов и божеств. Например, над их входом висит икона Харити – покровительницы матерей и детей. Она изображается держащею младенца на руках, и около ее колен еще трое или пятеро детей. За каждой трапезой ей делается приношение; каждый день перед ее изображением ставится обильное приношение пищи… Так и в православных монастырях трапеза совершается с обращением к Божией Матери и в конце ее вкушается Богородичная просфора…
Но вот мотивация этого очень похожего обряда вполне разная. «В одном из своих перерождений эта мать по той или иной причине дала обет есть всех младенцев в городе Раджагриха. Вследствие этого злого обета она переродилась в якши (злого духа). И родила 500 детей. И каждый день она ела несколько младенцев в Раджагрихе, и народ сообщил об этом Будде. Он взял и спрятал одного из ее детей, которого она называла Любимым Ребенком. Она искала его повсюду, и, наконец, нашла у Будды. – „Ты огорчена, – сказал ей Будда, – потерей одного своего Любимого Ребенка, ты плачешь об одном утерянном из пятисот. Насколько же более должны тосковать те, кто из-за твоего жестокого обета потерял единственного ребенка или двух?“. Будда скоро обратил ее на путь истинный, она приняла пять обетов буддистов и стала мирянкой. Она спросила Будду: „как будут питаться мои пятьсот детей?“. Будда ответил: „В каждом монастыре, где обитают монахи, твоя семья будет получать достаточную пищу, которая будет даваться каждый день“. Поэтому изображение Харити можно найти или у входа, или в одном из углов трапезных всех индийских монастырей»1052.
Это общий закон религиозной жизни: «Там, где человек уклоняется от Бога, на него набрасываются боги»1053. Отвержение монотеизма неизбежно приводит к созданию полидемонической теплицы. Этим путем шел ламаизм. Этот путь предлагает и теософия.
Уже неоднократно, следуя по тому лабиринту, что увел Рерихов из Радонежа в Шамбалу, мы видели, как христианское понимание Бога отметается теософами лишь для того, чтобы немедленно все отвергнутые полномочия Господа передать многочисленным космическим духам, магии и шаманам.
Русская поговорка «свято место пусто не бывает» означает, что в поруганной церкви или на разоренном кладбище возникает своя «духовная экологическая система» – но со знаком минус. Так и здесь. Христианство объявляется устаревшим и недостаточно философским – лишь для того, чтобы воскресить шаманизм. Бог не может изменить судьбу человека и простить его. Шаман может.
Кроме того, историческая практика буддизма знала и религиозные войны, и религиозные преследования.
Буддистские секты самого Тибета, бывало, выясняли отношения между собой с оружием в руках. «Благочестивые обители обладали также и целыми боевыми дружинами монахов… В ту далекую эпоху (в XVI веке) религиозные секты Тибета, которые можно сравнить с католическими монашескими орденами, вели беспрестанные войны за власть над страной. Основным соперником желтошапочников Гелугпы были красношапочники Кармапы. В самый кульминационный момент войны между красными и желтыми последние решили привлечь на свою сторону племена джунгар, хошутов и торгоутов. Главой их племенного союза считался Турул-байхур, более известный как Гуши-хан. В 1642 г. его армия разгромила боевые отряды Кармапы, а вождь союзников передал верховную власть над Тибетом Далай-Ламе V – Агван-Ловсан-Чжямцо, прозванному „Пятым Великим“1054.
