– Почему?

– Представим, что скандала не получилось. Еще хуже, Хентца упрекают в том, что он потревожил покойника, который не может себя защитить. Получается эффект бумеранга, а Скриб – на передовой. Но если подорвать мою репутацию удастся, появится Хентц и вытащит каштаны из огня. Мы не могли бы обвинить его в том, что он сводил личные счеты. Хентц действовал интеллигентно и был бы снова на коне благодаря скандалу, затеянному им. Хентц жил только так: истерические провокации, кулаки, брань.

Я считал, что на этот раз Мессин зашел слишком далеко. На мой взгляд, каждое действующее лицо этой истории несет свою долю ответственности. Марсель Мессин виновен в трусости, Скриб – в слабости, Поль Мессин – в пренебрежении к письму с угрозами и, наконец, Хентц – в бесчинствах и крайней распущенности. На мой взгляд, более всех был виновен Хентц. Из-за своей игры и безумия он обрек на вечные угрызения совести своего верного друга Скриба и своего издателя. Однако что тогда мне пришло в голову: смерть этого опасного сумасшедшего станет для всех облегчением. Если бы Хентц так мне не надоел, я бы был более рассудителен. С тех пор меня не покидает чувство стыда, и пусть так будет всегда. В известном смысле Хентц победил: даже после смерти он продолжает отравлять мне жизнь.

Мы все сказали друг другу. По крайней мере я так думал. Стрелки часов показывали половину четвертого. В глубине зала, вдали от нас, последние служители Сциллы терпеливо ждали, когда мы уйдем. На улице мы обменяемся пошлыми банальностями о том, как сложна жизнь. Придется вернуться к делам, к повседневности и забыть этот удивительный для банкира случай.

Первым поднялся я, полагая, что узнал достаточно, и могу вынести приговор. Мессин тоже встал и элегантно подхватил со стола золотистую пачку сигарет. Внезапно он схватил меня за руку.

– Могу я отнять у вас еще немного времени?

– Если речь идет о новых фактах…

– Просто мне в голову пришла одна гипотеза.

– Говорите, прошу вас.

– Я спрашиваю себя о цели, которую преследовал Хентц, посвящая Скриба в тайну моего деда.

– По-моему, тут все ясно. Вы об этом уже говорили. Он хотел запугать вас и использовал для этого своего друга.

– Но намеревался ли Хентц привести угрозы в исполнение?

– Опубликовать признания вашего деда?

– Да, он этого хотел?

– Этот вопрос задавал и Скриб. Ничего определенного. Вот почему Скриб и спрятал рукопись.

– У меня другое мнение.

– Какое?

– Я считаю, что сумасшедший Хентц мог ограничиться болтовней, писать он не собирался. Хентц, публикующий роман? Сомневаюсь. Он помог Скрибу докопаться до тайны Мессинов, возбуждая его любопытство и подталкивая к действию. Хентц хотел, чтобы Скриб написал и опубликовал книгу вместо него.

– Почему?

– Представим, что скандала не получилось. Еще хуже, Хентца упрекают в том, что он потревожил покойника, который не может себя защитить. Получается эффект бумеранга, а Скриб – на передовой. Но если подорвать мою репутацию удастся, появится Хентц и вытащит каштаны из огня. Мы не могли бы обвинить его в том, что он сводил личные счеты. Хентц действовал интеллигентно и был бы снова на коне благодаря скандалу, затеянному им. Хентц жил только так: истерические провокации, кулаки, брань.

Я считал, что на этот раз Мессин зашел слишком далеко. На мой взгляд, каждое действующее лицо этой истории несет свою долю ответственности. Марсель Мессин виновен в трусости, Скриб – в слабости, Поль Мессин – в пренебрежении к письму с угрозами и, наконец, Хентц – в бесчинствах и крайней распущенности. На мой взгляд, более всех был виновен Хентц. Из-за своей игры и безумия он обрек на вечные угрызения совести своего верного друга Скриба и своего издателя. Однако каждый виновный заплатил по заслугам. Мы подошли к двери Сциллы; Морис ждал нас с одеждой в руках. Мессии, словно не заметив его, спросил меня:

– Итак, что вы намерены делать?

Я колебался. Одно из двух: либо я верю в искренность Поля Мессина, либо подозреваю его во лжи. В глубине души я склонялся к первому и решил поступать в соответствии с этим.

Ворошить эту историю следует лишь в том случае, если смерть Хентца напрямую связана с тайной Мессинов. Но Поль Мессин не имел отношения к тайне – разве что молчал в ответ на угрозы. Мессин осознал свою ошибку. Теперь понятно, что любой, кого преследовал Хентц, испытал облегчение, даже если не желал ему смерти.

Из воспоминаний Матиаса Скриба о Хентце я сделал определенный вывод. Не сомневаюсь, они любили друг друга. То, что они вместе пережили, казалось значительным и трогательным. Я не согласен с Мессином, что Хентц манипулировал другом, отправляя его в огонь и надеясь воспользоваться выгодами скандала. Все, что я прочел и услышал о Хентце, привело меня к мысли, что он был склонен к крайностям, но талантлив. Он раздражал Мессина своим бунтарским духом. Скриб был прав, спрашивая себя, воспользуется ли Хентц тайной Мессинов. Я твердо убежден, что он не хотел этого. Хентц остановился гораздо раньше. Не он ли говорил Скрибу, что лучше промолчать? «Храни свою тайну при себе». Эти слова сказал Хентц Скрибу в пятницу, за несколько часов до смерти. Хентц орал. Хентц угрожал, но не более того. Я уверен, что прав.

Рассказав тайну Мессинов, я ничего не изменил в этой истории, не раскрыл мотивацию гибели Хентца, зная, что Сетоном руководили особые причины. Опубликовав то, что мне известно, я вынудил бы Поля Мессина защищаться и, таким образом, убить Хентца вторично. Выявить неблаговидные поступки интеллектуала – значит опорочить его память. Я подумал о родителях Хентца и Скрибе, хранящих воспоминания об обожаемом сыне и друге. Рассказав, я не разрешу, напротив, усложню ситуацию. Причалив у Сциллы, эта история дальше не пойдет. Позади нее – только ад.

– Что вы решили? – снова спросил Мессин.

– Лучше всего, полагаю, забыть эту историю. Никто не выиграет оттого, что мы разбудим страсти. Сказать плохо о вас, о вашем деде, о Хентце? Зачем?

Мессин, казалось, успокоился.

– Значит, вы ничего не сделаете.

– Ничего или почти ничего. Я записал факты. Это я себе обещал. Потом верну в Сциллу то, что ей принадлежит. Таково мое решение.

Мессин нахмурился.

– Исповедь – акт священный. Вам нельзя писать об этом. Рукопись могут снова обнаружить.

– Не беспокойтесь. У Сциллы за этим следят. Написав несколько страниц, я доверю их заботам Мориса. Он знает, где спрятать эту историю, да так, что никто не догадается. Не бойтесь, когда-нибудь он тщательно выберет того, кто достоин это получить.

– Вы того же мнения? – Мессин взглянул на Мориса, и тот кивнул. – Значит, вы знаете о моем деде и о Скрибе? – удивился Мессин. Морис снова кивнул. – Когда вы решите снова раскопать прошлое? – спросил Мессин.

– Тайны как вина, их надо уметь хранить, – ответил Морис. – Сцилла – подходящее место для того, чтобы прятать сокровища и секреты. Здесь все заполнено книгами, о многих из них никто никогда не узнает. Возможно, так будет и с вашей. Успокойтесь, что бы ни произошло, вас здесь всегда хорошо примут. – С этими словами Морис исчез.

Я обещал Мессину изменить имена, места и даты событий.

– Банкир будет без имени, без лица и возраста. Все следы я уничтожу. Моя цель – не обвинить вас, а позволить кому-то открыть для себя эту историю и, может быть, придумать другой конец. Душа и разум подсказывают мне, чтобы я забыл ее навсегда. Правильно ли это, решать будущим исследователям. – Мессин, конечно, предпочел бы, чтобы я уничтожил и рукопись, и исповедь. Однако с моим решением согласился. А что ему возразить? Посмотрев на часы, он вспомнил о бесчисленных телефонных звонках, которые предстояло сделать, о совещании с директорами и многом другом. Для его спокойствия я добавил: – Вы уходите не с пустыми руками. К вашему богатству прибавились обещанные мной акции.

– Кстати, – спросил Мессин, – кто из акционеров издательства хочет расстаться со своим капиталом?