– Замени платок цветком. Ты доставишь удовольствие родителям Клауса. – Уже во второй раз Ребекка упоминала его семью, о которой я ничего не знал. Она была явно под впечатлением от Хентцев. – Прекрасные люди. Вчера они пригласили меня поужинать с ними. Они живут в Версале. – Мы медленно ехали по улице Риволи. – Таким образом они хотели отблагодарить меня. По правде сказать, если бы не я… – Она посмотрела на меня с упреком.

– Осторожно!

Грузовичок неожиданно выскочил с улицы Маренго. Ребекка сосредоточилась на дороге, но не забыла об упреках.

– Так обидно, что тебя там не было. Хентцы хотели с тобой познакомиться. Клаус часто говорил о тебе. Кажется, вы пуд соли вместе съели. Я и не знала, что вы знакомы еще со времен пансиона.

Воспоминания снова унесли меня к Клаусу, стоящему на вокзале в Версале с рюкзаком на спине. Я прижался лбом к стеклу и слушал, как сестра Ребекка рассказывает о семье Клауса.

Хентцы были беженцами. Они приехали из Германии. В течение трех веков они считали, что чести, патриотизма и антиквариата достаточно для счастья. Евреи появились потом, почти случайно. Отец Клауса говорил об этом, грустно улыбаясь. Три века Хентцы продавали самый красивый фаянс и самый красивый фарфор Европы. В тридцатых годах нашего века мираж исчез. Жизнь свелась к одному слову: «космополит». Хентцы бежали от фашистов, потом от вишистов и укрылись в Португалии. Господин Хентц не жалел, что после войны вернулся во Францию: здесь он встретил свою жену.

Ребекка рассказала, каким страдальческим стало при этих словах лицо матери Клауса. Настоящее и прошлое. Ее семья тоже приехала из Германии, но им меньше повезло, чем ее мужу. Они попали в лагерь в середине войны. Ей было пять лет, когда она ступила на французскую землю, а в двенадцать она обняла мать, отца, восемнадцатилетнего брата и больше никогда не видела их. Это случилось в 1943 году. В памяти ребенка сохранились только их образы, которые постепенно стирались. Иногда она вскакивала по ночам, сжимая кулаки и рыдая на кровати в глуши Пиренеев, где ее удалось спрятать.

Мать Клауса спрашивала себя: как же так случилось, что люди сделали для нее столько добра, спасли ей жизнь, а она оказалась хуже всех. Ее успокаивало только то, что там, на небесах, ее сын не потеряется. Там его ждут родные.

– Господин Хентц – необыкновенный человек, – тихо сказала Ребекка. – Он думает лишь о том, как поддержать жену. Он не позволяет себе погрузиться в горе. Ты увидишь. Клаус очень похож на него. Высокий, худой, такие же голубые глаза. – Она замолчала, сосредоточившись на опасной развязке. Опасность миновала, и Ребекка продолжила: – Я кое-что обнаружила! – Она заставит меня заплатить за трехдневное отсутствие. Я хорошо ее знал: никаких вопросов Ребекка задавать мне не будет. Ее равнодушие будет мне наказанием. Тем более что мой интерес был очевиден. – Глупо, что ты не приехал Очень глупо.

Ребекка заглушила мотор. Мы остановились напротив Сциллы. На щитке было 11.10.

– По крайней мере мы вовремя, – заметил я с иронией.

Она пожала плечами и открыла дверцу, но не вышла из машины, а повернулась ко мне.

– Твой сарказм ничего не изменит. Ты постоянно исчезаешь, разыскивая неизвестно что, однако на этот раз упустил случай узнать продолжение! – Ребекка искала убийственный аргумент, доказывающий ее правоту, и вдруг выпалила: – Я знаю, почему Клаус хотел увидеться с Пьером-Эженом Гено, другом Марселя Мессина!

– С кем? – выдохнул я.

– Со стариком, которого ты считал замешанным, уж не знаю почему, в смерти Клауса…

Довольная произведенным эффектом, она вышла из машины.

– Ребекка! – Я схватил ее за рукав. Она испуганно обернулась. – Пожалуйста, – умоляюще добавил я.

– Отстань от меня! – Ребекка опустила глаза. – Ты стал ненормальным, Матиас. Смерть Клауса сделала тебя безумцем.

– Для меня очень важно узнать то, что…

– Стоп! – Она закрыла мне рот рукой. – Нет никакой тайны! Никакой! История ясна, как Божий день. Я скажу тебе, почему Клаус хотел познакомиться с Гено. И больше мы не будем говорить об этом. Согласен? – Я пообещал бы все, что угодно, лишь бы она продолжала, поэтому кивнул. Ребекка одернула жакет. В эту минуту мне хотелось схватить ее за горло. Наконец она решилась. – Как говорит его мать, Клаус задумал написать роман. Одним из его прототипов должен был стать Марсель Мессин. Ему хотелось встретиться с людьми, хорошо знавшими его. Гено был одним из них.

– Клаус писал биографию Мессина?

– Не совсем. Речь шла о романе.

– Роман? Клаус писал роман?

– Меня тоже это удивило. Поэму, пьесу, эссе – да, но роман… Слушая его мать, я поняла почему.

– И почему же?

– Он хотел почтить память своих родственников, погибших во время Второй мировой войны. – Я застонал. Я был уверен, что приблизился к Мессину и его тайне. Ребекка не заметила моего смятения. Она продолжала, и я затрепетал от того, что услышал. – В своем романе Клаус рассказывал о своем дяде по материнской линии. Причина была проста. Его мать очень любила брата и страдала, не зная, что с ним случилось. Он убит, но когда и где? Воссоздав его образ, Клаус придумал бы и подробности, которых так не хватало его матери, заполнил бы пустоту, тревожащую ее.

Я не мог представить себе, как Клаус пишет роман. У него на уме было что-то другое. Применяя свой любимый метод, он заметал следы, окружал себя тайнами, чтобы лучше замаскировать преследуемую им цель.

– Много он написал? – спросил я.

– Мать говорит, что Клаус много рассказывал о своем замысле, но писать не начал.

Скрывая разочарование, я поинтересовался:

– Ты хотя бы узнала о роли Мессина в этой истории?

– Конечно. Скажем так, его образ послужил бы развитию части замысла…

– Ну и что? – нетерпеливо спросил я.

– Герой романа появляется в начале войны, как и юноша такого же возраста, который станет потом издателем. Со своими неразлучными друзьями он бежит из Парижа, чтобы присоединиться к Сопротивлению. Начало как у Мессина.

Я с трудом скрыл изумление. Значит, Клаус хотел связать свой вымысел с правдой, рассказанной издателем в книге «Прежде, чем забыть»! И это еще не все: герой романа, брат мадам Хентц, станет прототипом Симона, друга Мессина. Эта мысль потрясла меня.

– Клаус хотел встретиться с Гено, другом Мессина, чтобы уточнить детали того времени, – пояснила Ребекка. – Он стремился придать правдоподобие своему вымыслу, как всякий романист. Вот и все дела.

Все дела? Я сомневался в этом.

– Ты знаешь что-нибудь еще?

– Что, например?

– Чем занимался друг Мессина в романе? То есть герой, дядя Клауса. – Ребекка молчала. – Он был музыкантом?

– Думаю, да. Ты знал? Клаус говорил тебе? – В ее голосе звучало разочарование.

– Очень мало, – соврал я. – Мы обсуждали замысел, но я не знал, что он хочет использовать Мессина.

– Это гениальная идея! Роман, написанный Клаусом и рассказывающий об отрезке жизни самого скрытного издателя Парижа… Понимаю, почему он ничего не рассказывал: опасался, что поднимется шум.

Ребекка не подозревала о мощности бомбы. Она была огромной. Особенно, если бы Клаус разоблачил то, что скрывалось за датой 13 сентября 1943 года. Роман? Вряд ли. Правдивая книга? Я начинал в это верить.

Полотно романа разворачивалось. Взяв за основание судьбу Мессина, Клаус поведал бы о страданиях своей семьи, в частности о дяде. В какой точке вымысла и реальности они соприкоснутся? Меня словно обожгло. Страшный вопрос требовал ответа.

– Дядя Клауса был музыкантом? Его мать говорила тебе об этом?

– Нет, он был киномехаником. Повторяю: речь идет о вымысле, а не о реальности.

– Конечно, это только выдумка.

Я замолчал. Воспользовавшись этим, Ребекка закрыла машину.

– Ты идешь? – Придавленный грузом новых фактов, я еле передвигал ноги. На воздухе у меня закружилась голова. Ребекка шла впереди. Она бросила через плечо: – Клаус всегда был одержим тайнами. Это красиво. Даже ты не знал!