– Тогда она говорила с замком... или с ключом...
– Хорошо. Тогда так... Часто ли ваша жена говорила с предметами?
– Иногда.
– И когда это началось?
– Что?
– Ну вот эти, скажем так, эти «разговоры»...
– Она начала говорить с предметами после того, как у ее сестры появился сын. Вычитала в книжке, что с младенцем нужно говорить, и, помню, у нее это не совсем получалось...
– Почему?
– Ну... Не знаю... Это ведь странно – говорить, когда тебе не отвечают... Но потом, я помню, как сестра ей объясняла, что начинать можно, комментируя свои действия...
– И она тут же начала говорить с предметами?
– Не сразу. Но я слышал, как она иногда говорила...
– И что она говорила?
– Ну не знаю... В машине она говорила с навигатором... Она сначала выбирала голос, потом давала ему имя, а потом говорила...
– Ну хорошо. И что же было дальше в ту пятницу, двадцать первого числа?
– Я уже говорил – она собралась и ушла в магазин.
– В какой магазин?
– Ну в наш... По-соседству есть небольшой магазин продуктов... Мы называем его «наш»... Она так и сказала – «пойду в наш»...
– Может, она имела в виду не магазин?
– Точно – магазин. Она взяла сумку, с которой мы ходим за продуктами. Она точно ушла в магазин. И вот после этого все и перевернулось... Пошло не так, как могло бы быть... С этой самой точки все пошло наперекосяк... – Мужчина снимает очки и с силой трет глаза... После этого продолжает четче. – Когда она не вернулась через два часа, я встал у окна... Смотрел на огрызок улицы и пыль – там всюду была пыль. Ветер гонял ее маленькими такими вихрями... А через три часа позвонил в полицию. Они долго выспрашивали сначала все обо мне, потом о ней, потом сказали, что прошло слишком мало времени – это несерьезно и они не собираются ничего предпринимать... Думаю, там даже удивились, чего я так волнуюсь… Говорили, если жена пошла по магазинам... Я даже дослушивать не стал. Просто извинился и положил трубку...
– Что вы делали дальше?
– Позвонил ее подруге...
– И?
– Подруга ничего не знала...
– А потом?
– Потом я пошел ее искать. Но ее нигде не было. А я не мог далеко отойти... Я боялся, что она придет, а ключа нет. Я только добежал до «Ла Тазза» и обратно...
– Что это?
– Кафе. Иногда она там сидела.
– И потом?
– Вернулся домой. И где-то еще через час позвонили в дверь. Но это была не она. Она так не звонит.
– Что вы имеете ввиду?
– У нас очень громкий звонок. Громкий и неприятный – такой низкий вибрирующий звук. Все пугались... И мы научились нажимать на него очень осторожно и коротко. А тут звонили громко и долго... Я посмотрел в глазок... Там были они...
– Кто?
– Я не знаю. Люди.
– Сколько?
– Двое. Они стояли у дверей – а моя жена стояла между ними. Они ее будто поддерживали. Она была без обуви...
– И дальше?
– Они спросили меня, действительно ли эта женщина живет здесь. Я сказал – да, а потом спросил, что случилось... Эти двое объяснили, что нашли ее... Она босая сидела на бордюре, почти под машинами, и ни на что не реагировала... Они взялись отвести ее домой, на их вопросы она кивала... Например, указала рукой на дом... Но ничего не говорила. Потом они ушли. А я посадил ее на диван.
– У вас есть координаты этих людей?
– Нет. Я не догадался попросить.
– А какие-либо свидетели это видели?
– Нет. Были только эти двое и я. Но они ушли.
– Опишите поподробнее ее состояние...
– Она была будто кукла, у которой выключили завод. С синяками на каждом предплечье и огромной шишкой на лбу.
– Вы обращались к врачу?
– Тогда нет... Я проверил реакцию зрачков на свет и понял, что, по крайней мере, нет сотрясения мозга... А потом, она бы никуда не пошла...
– Откуда вы знаете? Вы же ей не предлагали...
– Просто с этого времени она почти перестала выходить из дома.
– Когда вы вызвали врача?
– Через день.
– Что было не так?
– Она молчала, и я понял, что это шок.
– И что сказал врач?
– Ничего... Кроме этого ушиба и синяков – ничего больше он не нашел.
– Он пытался поговорить с вашей женой?
– Да?
– Он пытался говорить с ней без вашего присутствия?
– Да.
– И что?
– Ничего. Она никому не отвечала. Врач предложил поместить ее в госпиталь. Но она...
– Значит, она понимала, когда к ней обращались?
– Да.
– И почему же она не отвечала? Как вы думаете?
– Казалось, что она не могла. Или не хотела...
– И что потом?
– Потом я взял отпуск за свой счет. И мы уехали... Друг мой купил дом на самой границе... И мы перебрались туда.
– Какие перемены вы заметили в ней там?
– Она стала рисовать.
– Она до этого никогда не рисовала?
– Рисовала... Но редко. А теперь это было как-то даже неистово, что ли...
– Это ее успокаивало?
– Нет. Не очень... Она как будто хотела этим выразить себя, начинала всегда очень энергично, а потом сбивалась... Будто хотела сказать и не могла... Она рисовала пейзажи и бросала их, не заканчивая... Делала все новые и новые попытки... и опять бросала... Очень переживала, что не получается передать то, что она видит. Она очень расстраивалась... Я купил ей этюдник. Она его все время открывала и тюбики краски в нем перекладывала с места на место... И просила меня привезти новых... Ей нужны были все новые и новые цвета... Будто их было недостаточно... Уже гораздо позже я нашел ее дневник... она его писала как раз тогда... когда мы жили там. У друга. В Шотландии. Может, и не поможет... Но кто знает?
– Вы говорите об этом дневнике?
– Да, об этом.
Следователь открыл кожаную толстую тетрадь.
Шотландия. Октябрь. Далмалли.
17 ноября.
Удивительно. Не могу оторваться от окна. Зеленое небо. Персиковый румянец заката. Не могу отойти от стекла. Боюсь пропустить. Все так быстро меняется. Как в кино. Так легче. Так есть какая-то схожесть.
Вчера снился Сон. Множество роз, собранных в огромные букеты, протаскивают в узкую глиняную дыру. Лепестки сжимаются, острыми обрезами скручиваясь в необыкновенные узоры... Сверхтерпимая красота...
19 ноября.
Живу в комнате, где останавливалась королева. Ее фотография на стене и постоянное ощущение чьего-то присутствия– тени, перемещения, прикосновения, шепот, шелест одежды, вздохи... Движение воздуха. Сами открываются шкафы, скрипят комоды. Блики бегают по стеклам окна... Удивительные тени. Прозрачные, как акварельные мазки, иногда лиловые и легкие, а иногда плотные синие с мягкими границами, нервные и живые... Некоторые– легко пролетающие, а другие– медленно ползущие... Выжидающие...
Сегодня всю ночь ребенок всхлипывал через окно, будто ему не хватает дыхания, из-за отека горла... Наверное, приснилось. Тут нет никаких детей.
20 ноября.
Пили кальвадос. Привезли из Анфлера. По всем правилам. С куском сахара. Сахар вбирал в себя жидкость и разваливался на кристаллы. Медленно. Будто живой. Потом плакала. Расстроила мужа.
24 ноября.
Еле высидела завтрак... Много гуляли. Кроны деревьев в клубах памелы, как в гнездах... Зеленые стволы на фоне ржавчины палой листвы. Холмы расчерчены шоколадными прямоугольниками пашен. По ним равномерно, как вензеля на обоях, расставлены овцы. Красиво так, что больно. Жухлая осока, как седая челка. Дома из камня, проволочные изгороди. Заросли ежевики. Сизые сараи. Изломанный металл ветвей. Небо прорезает шпиль маленькой деревенской церкви. Кучи фиолетового торфа. Пыталась писать все это. Но все не так... Каккистью замешать лиловый дымок молодого кустарника, морозную зелень травы, или папоротник, пробивающийся в насыпи мышиного бархатного гравия... Задыхаюсь от цвета.
1 декабря.
Дошла до озера. Никелированная поверхность воды среди седых перьев травы, скрученной в закольцованные космы. Камни на дне сияют лимонным сквозь воду черного жемчуга. Сидела, наблюдала. С неба аккуратно сыпали снег как соль на муть рыжих лиственниц, на черные ели и мшистые стволы... Горы, как отшлифованные небом агаты. Серо-розовые топазы озер.
Как только небо зажелтело солнцем, снег гор обратился в лиловый и закурил в небо рваным дымом облаков. Ветер треплет верхушки самых высоких елей, метет поземкой с круч, обнажая щетину глиняного сухостоя.
3 декабря.
Каменные лестницы с вазонами, площадки, террасы сияют на солнце, пудрой снега присыпанные. Подчеркивают его белизну ярко-фиолетовыми тенями. Бамбук трясет узкими листьями, пытаясь освободиться. Туи звенят тонкими кораллами веток. Нужно купить золотистую охру.
Домой вернулась поздно. Все перепуганы. Меня потеряли. Говорят, едва не вызвали полицию. Заставилилечь в постель в коробке комнаты. Я просилась еще погулять после ужина, но не пустили. Говорили, что, скорее всего, я простыла.
4 декабря.
Все-таки я заболела... Но совсем не оттого, о чем все думают. Нельзя заболеть отхолода... Я заболела болезнью коробок.Единственное, что удалось упросить их сделать– это пододвинуть кровать к окну и дать мне альбом с пастелью... Я целый день рисовала горы. Они пылят белыми клубами иуходят к горизонту множеством фантомов, там, далеко превращаются в облака и покрывают собой все небо. Озеро начищенным зеркалом отражает божественный свет, пуская сквозь паутину веток солнечные зайчики. Плачу, когда вижу все это...
10 декабря.
Все вокруг засыпало снегом. Но я-то знаю, что белизна лишь полог, под которым скрывается жизнь...
11 декабря.
Too Strange То Live, Too Rare To Die... [3]
14 декабря.
Сегодня к нам приехали гости. Супруги с одинаковыми лицами. Наверное, многие годы они заглядывали друг другу в глаза или очень часто говорили, уставившись друг на друга. И спрашивали постоянно друг друга: «О чем ты думаешь?»
Опять писала, но мои облака из шелковых, становились грязным, еще не сваленным войлоком. Как сбитые в кучу овцы. Сдирала все и переделывала, но прозрачность ускользала, и лезли ошметки этой немытой шерсти... Пока пыталась– за окном все поменялось, и у меня дух захватило, когда я увидела, что далеко под ними фиолетовое тело земли покрылось тонкими апельсиновыми венами. Порвала работу. Опять все испугались. А потом облака рассыпались ярко-желтой воздушной кукурузой. Я начинаю забывать! Этого нельзя допустить...
