Поведение обследуемого в процессе экспертизы.Полностью ориентирован. Психотической симптоматики не выявляет. Ответы контролируемые, осторожные. Соблюдает сдержанную дистанцию по отношению к эксперту.
Выводы.На основании данных материалов дела, в том числе принимая во внимание результаты предшествующих судебных экспертиз, а также на основании произведенных исследований прихожу к выводам:
1) У подэкспертного имеется синдром неразличения сексуального .объекта и гетеросексуальная педофилия на фоне высокого уровня полового влечения (находящегося, однако, в пределах нормы).
2) Анализ всех данных свидетельствует о том, что у обследуемого рано пробудилось сексуальное чувство. Одной из причин этого явилось наблюдение подэкспертным в детстве за половой жизнью родителей. Высокий уровень либидо, разбуженного ранним интересом к половой жизни, при наличии слабого самоконтроля, повлияли на развитие сексуальной реактивности, весьма дифференцированной по эротическим объектам и формам сексуальной стимуляции. Наличие комплекса маленького полового члена и слабая аутоидентификация с мужской половой ролью способствовали направлению сексуальных потребностей и поведения в сторону такой компенсации сексуальности, которая была менее угрожающей для обследуемого, нежели нормальные гетеросексуальные контакты. Таким образом, упомянутые объекты и формы сексуального поведения, охарактеризованные наименованием синдрома — неразличение сексуального объекта, носили для подэкспертного заместительный защитный характер. Постепенно сексуальное поведение С. эволюционировало в направлении развития гетеросексуальной педофилии, которая стала доминирующим проявлением указанного синдрома. Высокий уровень сексуальной реактивности, синдром неразличения сексуального объекта при слабом самоконтроле на фоне патологического развития личности способствовали возникновению состояния сильного полового возбуждения со стремлением к его разрядке в наиболее доступной в данный момент форме, например, в форме мастурбации, педофильного поведения и т.д.
3) Сексуальное поведение обследуемого связано со способностью понимания значения совершаемых действий, но способность управления такими действиями у него ограничена. Степень этого ограничения может быть установлена судебно-психиатрической экспертизой.
4) Поведение С. в процессе совершения инкриминируемых действий соответствует установленному синдрому с эволюцией психосексуальной ориентации обследуемого в сторону гетеросексуальной педофилии. Агрессивное в отношении жертвы поведение обвиняемого не носит сексуальной окрашенности и не может свидетельствовать о наличии у него специфической сексуальной девиации — садизма, так как в результате произведенного обследования ни разу ни в одном из примененных методов исследования у него не выявлялось каких-либо характерных для этой девиации признаков. Однако теоретически черты данной девиации могут быть включены и в объем проявлений синдрома неразличения сексуального объекта. Поэтому в данном конкретном случае можно только предположить, что агрессивное поведение обвиняемого носило либо парасексуальный характер на фоне личностных расстройств, либо действительно являлось премьерой симптома сексуального садизма в рамках симптомо-комплекса сформированного синдрома неразличения сексуального объекта.
С нашей точки зрения, очень интересен приведенный ниже и уже описанный в литературе случай, который позволяет рассмотреть не только некоторые этиопатогенетические аспекты сексуальных девиаций, но и определенные методологические аспекты судебной экспертизы в случаях сексуальных преступлений [194].
“Постановлением одного из воеводских судов в 1969 году в психиатрическую клинику Кракова для судебно-психиатрического обследования был помещен гр-н Л., 60 лет, крестьянин, закончивший три класса начальной школы, женатый, отец 10 детей, ранее не судимый. Обвинением ему вменялось совершение в 1965 году похотливых действий со своей 14-летней дочерью, состоявших в насильственном совершении половых актов, а также совершение в 1968 году похотливых действий с двумя девочками, заключавшихся в актах эксгибиционизма со стороны обвиняемого.
Из материалов уголовного дела, данных анамнестического обследования обвиняемого и членов его семьи, результатов произведенного обследования, известно следующее. Обвиняемый родился в психически не отягощенной крестьянской семье, был средним из шести братьев и сестер. Родители жили в согласии, материальное состояние семьи было удовлетворительным. Развитие в детстве без особенностей. Школьную программу усваивал плохо, рано начал “ходить на заработки” в окрестные села. Самостоятельность приобрел, когда в 25 лет женился “по рассудку”. С женой имели большое хозяйство, периодически нанимался на работу. Свыше 30 лет супружеская жизнь складывалась хорошо, несмотря на то, что дома доминировала жена и “был вынужден ей уступать”. Половая жизнь и сексуальное партнерство удовлетворяли обоих супругов, половые акты совершали почти ежедневно, протекали они нормально. С 1965 года в связи с произошедшим в семье конфликтом на почве сексуальных притязаний обвиняемого к собственной дочери жена резко ограничила частоту интимной близости. До этого времени в среде ближайшего окружения поведение Л. не вызывало озабоченности и нареканий. Напротив, он характеризовался как веселый, дружелюбный, уравновешенный, выдержанный, хозяйственный, религиозный, хороший муж и отец семейства, “может, только излишне интересовался женщинами”. Никогда не замечали у него и каких-либо психических расстройств. Летом 1965 года, находясь дома наедине со своей несовершеннолетней дочерью, изнасиловал ее и пригрозил, что убьет, если она об этом кому-нибудь расскажет. Несмотря на предупреждение, девочка рассказала о случившемся матери, и та, по совету родственников и стыдясь огласки происшедшего, решила воздержаться от заявления в правоохранительные органы. Однако, когда поведение мужа стало постепенно невыносимым для домочадцев и других жителей деревни, она такое заявление сделала.
Отмечавшиеся у Л. нарушения поведения вначале носили главным образом сексуальный характер: жена неоднократно заставала его на скотном дворе во время совокупления с коровой и телятами; жители деревни видели его купающимся в обнаженном виде с маленькими детьми обоего пола, или прогуливающимся с демонстративно обнаженным половым членом, перевязанным красным бантом; дети рассказывали о том, что он поощрял их (и мальчиков, и девочек) к “согреванию руками озябшего члена”, а один раз помочился “для забавы” на лицо маленького сына соседа.
В этот же период времени заставлял жену ежедневно сильно бить его скалкой по ягодицам до появления крови, а когда жена пыталась отказаться от этого, то избивал ее, бросил в нее топор и пригрозил убийством. В другой раз попросил двух мальчиков отхлестать его прутьями, а в награду за это разрешил им рвать яблоки в своем саду. С женщинами вел себя цинично, вульгарно, часто приставал к ним с непристойностями.
Помимо описанного поведения в семье заметили, что у Л. изменился характер: стал нервозным, вспыльчивым, раздражительным, все чаще провоцировал семейные скандалы, гонялся за домочадцами с ножом и топором, грозил, что всех убьет. Особенно часто подобные ситуации возникали, когда члены семьи пытались повлиять на поведение обвиняемого или уговаривали его обратиться к врачу. Своего поведения Л. никогда не оправдывал, лишь безапелляционно твердил, что “имею право делать все, что хочу”.
На следствии Л. свою вину не признавал и утверждал, что домашние нарочно все придумали, чтобы выжить его из дома и завладеть его состоянием, а сам он “совершенно в своем уме и не имею никаких болезненных ненормальностей”. Поскольку вменяемость обвиняемого вызывала сомнения, то ему была произведена судебно-психиатрическая экспертиза. После месячного наблюдения в условиях психиатрического стационара эксперты-психиатры диагностировали у Л. “черты сексуальной психопатии, манифестировавшие в климактерическом периоде” и установили, что “в момент совершения инкриминируемых ему преступных действий обвиняемый был способен понимать значение совершаемых поступков, а его способность к управлению ими была в незначительной степени ограниченна”. В результате проведенного в ходе экспертизы неврологического, рентгенологического, электроэнцефалографического и других методов обследования выявить у подэкспертного органическую патологию центральной нервной системы не удалось. Пневмоэнцефалографическому исследованию Л. не подвергался. Это экспертное мнение было поддержано в суде и другими экспертами-психиатрами. Суд первой инстанции признал Л. виновным в совершении инкриминируемых действий и приговорил его к трем годам лишения свободы. Однако по кассационной жалобе адвокатов воеводский суд приговор отменил и постановил возобновить судебное разбирательство данного дела с назначением повторной судебно-психиатрической экспертизы, которую рекомендовал поручить другим экспертам.
