В тот вечер я сделал наблюдение, которое, честно говоря, меня реально взбодрило. Маша заказала салат, сказав, что хочет есть, а когда принесли, едва к нему притронулась. Я знал эту примету: если женщина при мужчине стесняется много есть, значит, мужчина ей. нравится настолько, что она боится что-то сделать не так: неэлегантно взять вилку, нож или, не дай бог, скомпрометировать себя неаристократическим причмокиванием. Большинство женщин уверены, что если они будут некрасиво есть при мужчине, то потеряют свою привлекательность. Поэтому есть и другая примета: если баба ест, добавки просит и при этом ещё чавкает, нельзя верить ни единому её слову, сколько бы в любви ни признавалась. Разводит! С такой ни в коем случае нельзя связывать жизнь — не прокормишь! Одноразовая связь, не более.

Надо же! Я всерьёз нравился девушке, которая немало мужиков повидала за свою разнообразную жизнь. Такого приключения у меня ещё не было. Обычно всем девушкам нетяжелого поведения я нравился не более одного часа.

В этот вечер я прочитал ей, знаешь, чьи стихи? Лёньки Филатова! Помнишь, у него есть строчки, не помню сейчас точно. О том, как Бог раскладывает пасьянс на небесах.

(Я хорошо знал эти стихи, поскольку мой друг Володя Качан сочинил на них музыку.)

Если ты мне враг,

Кто тогда мой друг?

Вертится Земля,

Как гончарный круг.

Путаясь и злясь,

Составляет Бог

Карточный пасьянс

Из людских дорог.

И пока ты спишь,

Бог едва живой

Путает Париж

С Прагой и Москвой.

Вертит он, чудак,

Тысячи систем.

Что, когда и как,

Где, кому и с кем.

Перепутал год,

Перепутал век,

И тебе не тот

Выпал человек.

И мы опять счастливо напились! Маша настолько вжилась в роль учительницы, что чуть не разгневалась, когда я спросил её, а не забьёт ли она мне косячок:

— Ни за что! Не пробовал и не начинай. Я не хочу тебя портить. Ты же волшебник!

И мы пошли с ней в наше «ночное» на берег моря. Машино свободное лёгкое платье наполнялось бризом, как парус! Она то и дело удерживала руками юбку, готовую взлететь выше головы. Ещё один нежданчик — мало того что стеснялась есть, так ещё и боялась показаться полуобнажённой. Если б не её профессия, я бы подумал, что это любовь.

А топтыгиных я отослал домой. Чтоб не портили нам нашего уединения в ночи. На прощание эти недобандюганы пожаловались, что родители привезли их из Союза и поселили в очень бедном кибуце. Но ведь в Израиль уезжали не для такой унизительной жизни. Поначалу дети сами пытались заняться бизнесом — продавать зонтики, которые изготавливались в Советском Союзе. Самые дешёвые зонтики в мире. Вроде как бизнес пошёл — продали целую партию. Но все эти зонтики оказались бракованными. Когда покупатели их открывали, они выстреливали вверх, раскрывались и улетали. Первым оптовым покупателем был Хлястик. Его телохранитель-бычок Коржик гнался потом за ними по всему тель-авивскому базару-шугу, догнал и привёл к Хлястику на разборку. Тот предложил отработать — возместить ущерб, а точнее, пройти испытательный срок и, может быть, потом войти в настоящее дело. Со мной у них был испытательный срок.

От этого рассказа у Маши началась смеховая истерика. Наверное, представила себе, как у Хлястика улетают зонтики. Когда они ушли, я ей процитировал угрозу Хлястика, мол, если я сбегу, то они ей, Маше, оторвут челюсть, и она не сможет мастурбировать у зеркала. Реакция её как всегда была непредсказуемой:

— О! Так он поэт!

В тот вечер я всё-таки не напился до бессознанки. Мы дошли до гостиницы, и, честно говоря, мне не хотелось с ней расставаться. Но она была из другого мира: «Перепутал год, перепутал век, и тебе не тот выпал человек.» Лёнька — гений! Эти его строчки сами вертелись в моей башке.

— У тебя, Маша, завтра опять работа?

Она ответила не сразу:

— Я скоро её брошу: контракт кончается. А пока нельзя. Тут всё очень строго. Хотя. хотя. я тебе когда-нибудь расскажу то, что на самом деле. и ты поймёшь, что всё не так, как ты сейчас думаешь.

— Ну, ты загнула! Это что ещё за загадки?

— Не сейчас. Когда-нибудь. Ты ведь ещё несколько дней здесь?

— Если Коржик с Хлястиком не доведут до того, что свалю.

— Не советую. Дождись, что Ната скажет. Она не совсем та, за кого себя выдаёт. Когда её из ансамбля выгнали по сокращению, знаешь, кем она работала?

— Эскорт-сервис?

— Круче. В КГБ! Подсадной была. Честно говоря, я иногда думаю, что и здесь она не просто так. И мужа-еврея там, в Союзе, ей не случайного нашли. Только она об этом никогда не расскажет. Так что ты потерпи ещё пару деньков. Я тоже со своим посоветуюсь.

— Свой — это кто?

— Шеф. Он у меня местный. Всех знает. Авторитет! А русских отморозков терпеть не может. Из-за них не берёт в наш клуб даже клиентов из России. Только девушек, и то некоторых.

— Видимо, тех, кто знает наизусть Блока, Гумилёва и Бальмонта?

Маша улыбнулась:

— Когда-нибудь я тебе всё-всё расскажу, и вот увидишь, ты не будешь меня ни в чём винить.

— А я и так тебя не виню.

— И всё-таки в другой раз. Пока ты ещё не готов.

— Я не готов? Да я, как пионер, всегда готов!

Я уверен, что если бы и в тот вечер мы не расстались, то всё бы испортили. А ещё говорят: мужчина не может дружить с женщиной. Неправда! С Машей мы подружились. У меня никогда больше в жизни не было более прелестного и верного друга!

ХОЗЯЕВА 90-Х

С каждым днём на душе становилось всё поганее. Звонка от Вахтанга не было, я чувствовал себя Штирлицем без связи. Вынужден был ждать, ничего не предпринимая. Правда, концертов осталось всего два. Но и они могли оказаться бессмысленными с точки зрения гонорара. Конечно, я утешал себя тем, что своими выступлениями доставляю радость людям. Но чего греха таить — хотелось ещё и денег. Не настолько же я святой, чтобы выступать только за радость людям. Не на небесах живём, в реальном мире.

Зато утром следующего дня позвонила Маша, сказала, что, как всегда, беспокоится обо мне, поэтому немедленно приедет со своим шефом, и чтобы я рассказал ему о Коржике с Хлястиком.

Машин босс оказался грузным чёрным израильтянином, типичным сефардом — выходцем из Марокко или из Ливии. Он был угрюм, словно тяжёлым грузом на нём лежал грех его профессии хозяина элитного эротического клуба. Труднее всего для Маши оказалось перевести на иврит кликухи Хлястика и Коржика.

Шеф всё записал, потом долго разговаривал с кем-то по телефону из моего номера. Я ничего не понял, поскольку говорил он на иврите. Но Маша несколько раз одобрительно кивала головой. Я спросил Машу, должен ли я, в случае если решится проблема, что-то откатить её боссу? Она ответила, ни в коем случае — он это делает из любви к Отечеству, к своей прародине, которую позорят выродки и отщепенцы из России. Я оценил благородство авторитета-сутенёра-мафиози. Когда он закончил говорить, Маша мне объяснила следующее:

— Сашуль, завтра у тебя концерт, а послезавтра выходной. Мой говорит, надо послезавтра всё решить. У тебя будет свободный вечер. Хорошо бы Хлястика и Коржика — извини, не могу эти имена произносить без улыбки — заманить вот в это кафе. — Она протянула мне визитку. — Придумай что-нибудь. В кафе я пойду с тобой. Нам надо их как-то. не знаю как. разозлить, что ли. ну чтоб проявили себя, как отморозки. Как беспредельщики!

— Это как? Чтоб меня замочили?

— Тьфу тебе на язык! Прости, забыла, как по-русски это выражение звучит.

— «Тьфу тебе на язык» — это сильно, конечно. Ну и дальше что?

— А дальше не наше дело.

— То есть, если меня замочат, то это уже будет не моё дело, так что ли?

— Да не шути ты так — накличешь! И пойми, Ната права, проблему надо решать немедленно. Никаких данных об этих отморозках у израильской полиции нет. Новенькие, залётные. на всё способны!