— Вы сделали мне самый лучший подарок, какой я когда-либо в жизни получала. Спасибо вам еще раз, — тихо сказала я.

— А вы подарили мне жизнь. Никто и предположить не мог вмешательства человека со стороны. Вы — вмешались. И изменили — все. Спасибо вам. — Он прижался губами к моей руке.

— Но вы тоже… Вы тоже спасли мне жизнь… Вы за мной ухаживали, когда я болела, — лепетала я, но он меня, кажется, не слушал, да и сама я, признаться, не слышала собственных слов, потому что всем существом своим сосредоточилась на том маленьком участке кожи на руке, к которому прижимались его губы.

Это был пылкий поцелуй, и я не знала, как среагировать, а потом он повернул мою руку ладонью вверх и принялся целовать в ладонь. Да, уж это-то явно не было проявлением галантности… Но я не остановила его. Не знаю почему. Наверное, проявилась какая-то низменная часть моей натуры. Он целовал мою руку, а я просто сидела и смотрела на его склоненную голову. Когда он чуть-чуть прикусил зубами тонкую кожу у меня на запястье, я вдруг почувствовала, как от затылка по позвоночнику заструилось пламя. Странное чувство. Завораживающее. Прежде мне не приходилось испытывать ничего подобного. Я закрыла глаза…

Он завернул рукав моей ковбойки и скользнул губами по рубцу, оставшемуся от моего «боевого ранения». А затем прижался губами к моим губам. И я вспомнила тот поцелуй, который ощутила на грани сна и яви, когда я болела и он ухаживал за мной.

Потом он целовал меня в шею. Он впивался в кожу так пылко, что мне было почти что больно — и, вместе с тем, очень, очень приятно. Я чувствовала себя воском в его руках — и наслаждалась этим ощущением. Никакой гадливости, никакого смущения, как это было с Костей… Ничего подобного. Я наслаждалась каждым мигом. Каждым его прикосновением.

— Пойдем… Пойдем, — прошептал он мне в затылок и увлек меня по коридору в спальню.

Я сама разделась. Причем очень быстро. И изменила Косте — с наслаждением! Измена завершилась таким экстазом, какого я и вообразить себе не могла, — не знала, что так бывает, думала, что это все придумали порнографические писатели… Я так вцеплялась ему в плечи, что, наверное, разбередила еще свежую рану. Наверняка ему было больно… Но потом я осмотрела повязку — крови не было, значит, рана не открылась.

— Останься со мной, — сказал мне Алексей.

И я нашла в себе силы ответить ему:

— Нет.

— Ты не любишь Шереметьева…

— Не люблю. Но мне с ним хорошо. И меня любит его мама. И мы взяли Вику.

— У меня нет мамы… Но я готов забрать к себе Вику. И еще дюжину таких девчонок тебе привести, если ты захочешь. Останься со мной! Я женюсь на тебе.

— Нет. Я не могу.

— Почему?! — Он приподнялся на локте и гневно сверкнул глазами. — Говоришь, тебе с ним хорошо? А со мной зато — отлично! Он же слабак… А тебе нужен сильный! Он дурак, актеришка, он живет творчеством, ролями, это — не жизнь, и вообще — он же не понимает, что ты за женщина и что тебе нужно… Он еще молод для такой женщины, как ты. А я — старый и мудрый. Я способен тебя оценить.

— Он не так молод, как ты думаешь. Просто выглядит так. И он… Ты прав, он действительно слабый. Но дело не в нем. Он — просто спасательный круг… От одиночества, — честно сказала я.

— Тогда — почему? Давай я буду твоим спасательным кругом!

Я попыталась встать, но он рывком опрокинул меня на кровать. И я еще раз изменила Косте. И все время, пока наши с Алексеем тела были слиты воедино, мне казалось — он пьет мою душу, он вытягивает ее из моего тела, он опутывает ее невидимыми нитями — так, что я перестаю чувствовать и сознавать что-либо, кроме блаженного слияния наших тел! Кажется, все это закончилось кратковременным обмороком, очнувшись от которого, я все-таки встала и принялась одеваться.

— Софья, почему?! Ты можешь объяснить, почему ты не хочешь со мной остаться?

Я присела на край постели, держа в руках ковбойку.

Я могла бы объяснить… Но очень не хотелось его обижать. Он бы все равно не понял!

Я сама не понимала, почему это для меня так важно, но… Я не смогла бы с этим жить. Я не могла бы забыть об этом ни на секунду. Я была бы несчастна всю жизнь.

Если я сейчас уйду — я тоже буду несчастна всю жизнь. Но — по-другому несчастна. Легче жить в разлуке с мужчиной, которого я могла бы полюбить, чем с сознанием того, что…

— Твой дед стал бы тебя презирать, да? Из-за того, что ты сошлась с бандитом? — с ненавистью спросил Алексей.

Я очень удивилась. Неужели он читает мои мысли? Или просто — так хорошо понимает меня? Возможно, мы просто созданы друг для друга… Но даже если так — я все равно не смогу жить с ним, зная, что Дедушка никогда не одобрил бы моего выбора.

— Да. Я думала, что ты не поймешь… Хорошо, что ты понимаешь. Не обижайся. Но для Дедушки ты — нечестный человек. Непорядочный. Ты живешь неправедным трудом.

— И Дедушка с удовольствием поставил бы меня к стенке, — мрачно завершил Алексей. — За тунеядство.

— Нет. За преступление против государства.

— Ты не забыла, что он умер?

— Нет. Если бы он был жив… Возможно, у меня оставалась бы надежда. Я попыталась бы с ним поговорить, объяснить, как сильно изменился мир и вообще все… Но он умер. И я знаю, что он презирал бы меня, если бы я согласилась остаться с тобой. Он презирал Славку за то, что тот остался в Америке. Славкино решение причинило ему боль. Мое решение — быть с тобой — тоже причинило бы ему боль. А я никогда, ни за что не сделаю ему больно. Лучше умру.

— Господи… На самом деле я совсем не понимаю! — застонал Алексей. — Как ты можешь позволять призраку управлять своей жизнью?

— Дедушка для меня — живее всех живых. — Я с трудом выдавила улыбку и попыталась шуткой смягчить все сказанное. — Для меня его мнение важнее, чем мнение всех тех, кто окружает меня сейчас. Я не прошу тебя понять. Просто… Прими это.

— Интересно, ты будешь презирать себя за то, что изменила жениху? Раз уж тебе так важно жить честно…

— Я уже себя презираю. Но больше никогда я не позволю чувствам взять верх над рассудком. Больше в моей жизни такого не будет.

— Ты — чудовище. Твой дед сделал из тебя чудовище, — прошептал Алексей.

— Я могла бы полюбить тебя, — честно сказала я.

— Если бы я был не бандитом, а милиционером?

— Да.

— Когда-то я был милиционером… Если бы я им остался, я бы не смог достать для тебя фотографии твоего Дедушки. Мы бы даже не познакомились с тобой…

— Почему же? Возможно, тебя бы привезли ко мне в реанимацию, раненного в перестрелке с бандитами. Еще в те времена, когда я работала в больнице… Я бы спасла тебе жизнь, и мы полюбили бы друг друга.

— И поженились! Господи, какой идиотизм… — снова застонал Алексей.

— Да. Жаль, что всего этого не случилось.

— Ты придешь еще?

— Нет. Я хочу быть хорошей женой Косте. Я хочу, чтобы в моей жизни все было честно и чисто. Насколько это возможно.

— Значит, повинишься перед ним в измене, да? И будешь вымаливать прощение?

— Нет. Я не стану взваливать на него эту тяжесть. Ему будет неприятно. Я совершила грех — мне за него и страдать.

— Будешь мучиться угрызениями совести?

— Еще не знаю. Пока их нет. Но, когда я посмотрю ему в глаза, возможно…

— Ты сумасшедшая, Софья! Бог мой, ты совершенно сумасшедшая… И я люблю тебя! Я, старый дурак, влюбился, как мальчишка, в чокнутую девку, живущую по заветам дедушки-коммуниста… Никогда и вообразить себе не мог, что со мной такое случится.

— Я тоже не думала, что отдамся бандиту и буду радоваться этому!

— Я все-таки попробую что-нибудь предпринять, — пробормотал Алексей, потирая лоб. — Бред какой-то, не может быть, чтобы я… Чтобы ты… Возможно, я смогу победить призрак Дедушки! Это же просто глупо…

Я застегнула молнию на джинсах и ободряюще улыбнулась ему.

— Ничего не получится. Я не смогу быть с тобой.

— А если я вернусь к праведной жизни?

— Не вернешься. Для тебя слишком важно все это…