Этот дом — мое убежище. От всех врагов, от бед и несчастий, здесь я в безопасности всегда. Здесь в безопасности все, кого я люблю.

…А Гуля по вечерам стремглав удирала от меня в Анькину комнату, может быть, стеснялась оставаться со мной, а может быть, просто ей было противно. Дружить, помогать друг другу — это одно. Но в постель лечь с таким уродом…

В конце концов неопределенность наших с Гулей отношений начала мучить меня больше, чем какие-то опасности извне, я чувствовал, что все это не может продолжаться долго, что нам надо поговорить, но никак не получалось — все время народу полон дом, все время какие-то дела… дела… да и поди придумай, с чего начать!

Не о том я думал! Совсем не о том, о чем должен был! Расслабился, размяк… Я никогда себе не прощу того, что случилось потом, на десятый день моего пребывания дома.

Мне нет и не будет оправданий, я должен был все предвидеть, предусмотреть и просто не допустить, чтобы мы остались дома вчетвером и у бабушки кончилось лекарство.

Дед отправился на прогулку, Анька была на работе. А мы втроем столпились возле натужно кашляющей бабушки, хлопали глазами и не знали, что делать.

У бабушки астма была давно, сколько я себя помню, все мы к этому факту привыкли и никогда особенно не пугались, если вдруг бабушка начинала кашлять, потому что у нее всегда было лекарство — маленький чудодейственный ингалятор, с помощью которого дыхание восстанавливалось в считанные секунды.

У нас никогда не случалось такого, чтобы лекарство в ингаляторе заканчивалось! Никогда! Ни разу на моей памяти!

И вот — пожалуйста… За всеми этими волнениями и суетой и бабушка, и все мы напрочь забыли, что за ингалятором нужно следить.

На самом деле в сложившейся ситуации ничего, кроме как действительно принять Гошкино предложение, уже не оставалось… Я очень не хотел выпускать его на улицу. Какое-то шестое чувство яростно сопротивлялось этому, но пришлось его подавить. Бабушке становилось все хуже, и, даже если бы мы решились вызвать «скорую», не было никакой гарантии, что она успеет…

— Леш, ну давай я в аптеку сбегаю! Ну, в двух же шагах! Я быстро! Бегом! Никто меня не заметит! Да и не ищет меня никто! Никто не знает, что я с вами!

Аптека — в соседнем доме, ее из окна видно. Я осторожно отодвинул занавеску, огляделся по сторонам и не заметил никого подозрительного по всему периметру обзора… Нужно быть редкостно невезучим, чтобы напороться на знакомого в середине дня на достаточно тихой улочке, пробежав через нее туда и обратно.

Гошка действительно сбегал за лекарством за две минуты, прибежал запыхавшийся и довольный, с успехом выполнив возложенную на него миссию, а спустя полчаса, когда бабушке стало лучше и она задремала на диване, мы сидели с ним на кухне, ели суп, и у меня кусок не лез в горло.

— Гоша, вспомни, тебя точно никто не видел?

— Да точно, Леш…

— И ты никого не видел?

— А при чем тут?..

Сердце замерло и забилось сильнее. Никогда не стоит махать рукой на шестое чувство, которое голосит как сигнализация на автомобиле, даже если ты на сто процентов уверен, что тревога ложная!

— Кого ты видел?

— Леш… он меня не видел! Да и не узнал бы он меня в этой одежде и помытого!

— Кто?

— Коля Карандаш… Это просто старик, Леша. Побирушка. Мы и знакомы-то плохо… Да и вообще… Ну не видел он меня!

Гошка пытался меня убедить, а у самого в голосе совсем не было уверенности, и в глазах металась паника.

Так. Предчувствие меня не обмануло. Не зря ведь сразу же после Гошкиного ухода засела в сердце заноза и никакие доводы рассудка не помогли от нее избавиться, даже после того, как мальчишка благополучно вернулся и заявил, что все в порядке.

Вот вам, пожалуйста, — какой-то Коля Карандаш.

Может быть, он и правда не видел Гошку, может быть, не узнал, может быть, ему просто нет дела до того, кто такой Гошка и куда он бегал. Но заноза в сердце колет и колет…

— Леш… — Гошка хлюпнул носом, и глаза уже наливались слезами. — Ты правда думаешь, что…

— Ничего, Гошка, ничего, — проговорил я, глядя в тарелку с остывающим супом. — Не дрейфь, прорвемся.

Лешкин панический звонок раздался как раз в тот вечер, когда я вернулась от Шереметьевых чуть-чуть пьяная и очень счастливая: сегодня мы праздновали выздоровление Надежды Семеновны. Конечно, еще не окончательное выздоровление, но в моих услугах она больше не нуждалась. Правда, она говорила, что ей жаль отпускать меня, на что Костя ответил, что другие больные нуждаются в моей помощи, но я наверняка не откажусь время от времени приходить в гости. При этом он посмотрел на меня так выразительно, что Надежда Семеновна, кажется, сразу все поняла — и просто расцвела, из чего я сделала вывод, что нравлюсь возможной свекрови, и тоже очень этому обрадовалась. В общем, вечер был чудесный. Закончился он поздно, и Костя сам отвозил меня домой. В лифте мы, как всегда, ехали вместе с соседом. И когда Костя хотел поцеловать меня в его присутствии, я довольно резко увернулась: мне не хотелось, чтобы мой странный… незнакомец заметил, что между нами с Костей есть еще что-то, помимо чисто производственных отношений. Но он все равно это увидел. Я поняла по его взгляду, по его улыбке — печальной и чуть снисходительной. Кажется, он во мне разочаровался… Или я просто схожу с ума и придумала себе Бог весть что? Но раньше я этим не отличалась и ничего такого не придумывала…

Лешкин звонок раздался в самый неподходящий момент: Костя раздевал меня, покрывая поцелуями, а я хихикала, потому что целовал он очень щекотно. Увы, забаву пришлось прервать. Хмель и веселость разом с меня слетели. Лешка сообщил, что их, похоже, выследили хозяева — через мальчика Гошу, бегавшего в аптеку за лекарством для Анны Сергеевны. Лешка боялся, что их могут попытаться вернуть… Или просто убить — в назидание другим, чтобы сбежать не пытались. Мне показалось его предположение несколько бредовым: к чему это — преследовать, убивать, рисковать — не проще ли забыть о нем и купить нового раба? Но Лешка был уверен, что хозяева этого так не оставят. В конце концов, он знал законы их мира, а я могла только что-то предполагать… И прав наверняка был он, и мне следовало прислушаться к нему, а значит — им всем грозила опасность! А если не всем, то уж Лешке-то с Гулей — точно. По крайней мере, он надеялся, что близких не тронут. Только его.

— Что значит — «только тебя»? Ты так это говоришь, словно уже решился умирать! — возмутилась я.

— Возможно, придется, — грустно, но твердо сказал Лешка.

— Не смей даже думать о таких глупостях! Твои близкие не переживут, если еще раз тебя потеряют. Тебе надо куда-то скрыться… Вместе с Гулей. Может, вам перебраться ко мне?

— Я уже думал. Но ни к тебе, ни к твоему актеру мы не можем пойти. Я не знаю, кто мог видеть наш побег. Вас обоих могли вычислить.

— Не хочешь же ты сказать, что они явятся к самому Шереметьеву! Такой дом, такая охрана, — принялась уговаривать я, искоса поглядывая на Костю и наблюдая, как меняется выражение его лица: от разочарования из-за несостоявшегося акта любви до вселенского ужаса — без его ведома я кого-то зову пожить в его квартире!

Да, возможно, все обошлось бы куда счастливее, если бы они и в самом деле пожили у Кости.

Но Лешка не согласился. Не знаю уж почему. Возможно, не хотел утруждать совершенно постороннего ему человека, который к тому же однажды ему помог… Или действительно боялся?

Да и Костя, мягко говоря, не настаивал на том, чтобы Лешка с Гулей отсиживались именно у него.

А кончилось все тем, что Лешка с Гулей и детьми решили перебраться к Элечке. Она сама предложила, когда мы поставили ее в известность о произошедшем. И Лешка согласился.

Проблема была лишь в том, как им доехать до Элечки-ного дома — через всю Москву! — чтобы их не заметили многочисленные соглядатаи… Тем более что Лешка был почти уверен, что Гошу «вели» до подъезда и теперь наверняка кто-нибудь за подъездом тем следит. Признаться, меня несколько удивляло, как сильно он боится своих бывших хозяев, и я предположила даже, что он преувеличивает опасность… Но ему я этого, конечно, не сказала. Я просто запрягла двоих своих хороших приятелей по тиру — Васю и Женю, — и на следующее утро после Лешкиного звонка они подогнали грузовичок к дому Рославлевых, чтобы провести акцию «погрузки мебели». Как в пародии на шпионский боевик, внутри шкафов мы спрятали наших беглецов.