По соседству с этой большой, шумной компанией устроились чета Путятыцких, Станевич и Фред Тележинский. А дальше сидели чужие, незнакомые Сломке люди, — должно быть, приезжие, жившие в «Монополе».
Сломка с минуту колебался: подойти к столику Путятыцких или нет? Их никто не обслуживал. Официант, переброшенный в бар из ресторана, принимал заказ у Краевского. Но мешкать было нельзя, и Сломка незаметно, как свой человек, зашел за буфетную стойку.
Кристина едва поспевала обслуживать посетителей. Со всех сторон почти одновременно требовали водку: три рюмки, пять, опять три, две, и так без конца. Какой-то парень, вдрызг пьяный, навалился на стойку и упорно уговаривал ее выпить с ним. Заметив Сломку, он повернулся к нему.
— Иди сюда, толстяк! Выпьем. Я ставлю. Пани начальница, две большие чистой для меня и для этого гражданина.
Он еле стоял на ногах, кто-то из приятелей поддерживал его.
— Держись, Генек, черт возьми! Ты чего это?
Тот уже забыл о водке и забормотал что-то себе под нос.
— Панна Кристина, — просопел Сломка, — пришлите мне в комнату бутылку коньяку, только поскорее.
Сказав это, он исчез.
Между тем Тележинский безуспешно делал знаки Кристине, чтобы она подошла к ним. Она заметила Фреда, но ни на минуту не могла отлучиться из буфета. Станевич была неприятно задета тем, что Анджей Косецкий, сидевший через несколько столиков, вместо того чтобы подойти к ним, ограничился поклоном. Ей хотелось сегодня веселиться напропалую, танцевать, чувствовать себя молодой, быть окруженной молодежью, а вечер с самого начала складывался неудачно, совсем не так, как ей хотелось. У Путятыцкого был усталый вид, он сидел на низком, мягком диване молчаливый и осоловевший. Его жена разглядывала в старомодный лорнет Кристину Розбицкую.
— А знаешь, девочка недурна собой, — наконец проговорила она, наклоняясь к мужу.
Пребывавший в прострации Путятыцкий не сразу сообразил, о ком идет речь.
— Кто?
— Розбицкая.
— А, Розбицкая! Дай-ка взглянуть. Да, ничего. Похожа на Ксаверия.
— На Ксаверия? Вот уж не нахожу.
— А я тебе говорю, что похожа. Фред, позови ее, мы должны с ней познакомиться.
— Разве ты не видишь, что там творится? — ответил Тележинский.
Пани Роза направила свой лорнет на молодежь, толпившуюся у буфетной стойки.
— Что за странное общество? Откуда только взялись эти люди! Какое ужасное занятие для такой молоденькой девушки. Представляю, как она, бедняжка, страдает.
Фред рассмеялся.
— Не расстраивайся, дорогая. Она отлично справляется. Уверяю тебя, женщины нашего круга как нельзя лучше подходят для такой работы.
— Какой ты противный! — возмутилась Путятыцкая. — Интересно, как бы ты заговорил, если бы твоя сестра вынуждена была таким образом зарабатывать на жизнь.
— А почему бы нет? Лишь бы заработок был приличный.
— Фред!
— Я не шучу. Пора выбросить из головы всю эту галиматью. Что было, то прошло. И я уже начинаю серьезно подумывать, стоит ли вообще уезжать за границу.
— Ты что, с ума сошел? — встрепенулся Путятыцкий.
— Ничего подобного. Просто мне предлагают хорошую работу.
— Тебе?
— Да, мне, к твоему сведению. Замечательное место. Я могу в любой момент стать шофером в горсовете.
За столиком воцарилась тишина. Ее нарушил смех Путятыцкого.
— Браво, браво! Что называется, взял нас на пушку! Отличная шутка.
Тележинский пожал плечами.
— Никакая это не шутка. Я недавно встретил Доминика Понинского. Знаете, что он мне сказал? Он только и ждет, когда приедут в Варшаву иностранные дипломаты, чтобы поступить шофером в американское или английское посольство. Здравая мысль. Доминик прекрасно водит машину. Я тоже.
Путятыцкий выпятил нижнюю губу.
— Ну, видишь ли, дорогой… прости меня, но возить английского посла или пана Осубку — это большая разница. Не нужно ударяться в крайности. Давайте здраво смотреть на вещи.
Станевич решила обратить все в шутку.
— Какой вы противный! — воскликнула она и слегка ударила Фреда по руке. — Говорите, как капризный ребенок. Но я уж постараюсь, чтобы вы все-таки уехали и не сделались — постойте, как это называется? — горсоветовским шофером.
— А по-вашему, водить такси в Париже или Лондоне выгодней?
— Какого черта! — разозлился Путятыцкий. — Заладил одно. Ты что, больше ни на что не способен?
— Это единственное, что я умею делать, — резко ответил Фред. — Впрочем, могу быть еще сутенером.
— Любопытно, — насмешливо протянул Путятыцкий. — А еще кем?
— Боюсь, что это все. Так меня воспитали.
Он встал, извинился и отошел от столика. Станевич удивленно подняла брови.
— Что с ним?
— Сумасшедший! — Путятыцкий махнул рукой. — Тележинские все немного психи!
Фред подошел сзади к буфетной стойке. Кристина заметила его и кивнула. Через минуту она подбежала к нему.
— Как дела, Фред? Ты опять здесь? И до сих пор трезвый?
— Как видишь.
— А почему ты такой хмурый?
— Эх, осточертело мне все это!
— Что именно, Фред? Водка?
— Брось. Эта идиотская комедия, бесконечное ожидание неизвестно чего…
Она посмотрела на него внимательно и немного удивленно.
— Я не узнаю тебя, Фред.
Он взял ее за руку.
— Послушай, Кристина, ты умная девушка…
— Спасибо.
— Это не комплимент.
— Тем более спасибо.
— Как по-твоему, это очень глупо, только не смейся, если бы я, например…
— Я не думаю смеяться. Ну?…
— Если бы я стал шофером?
— Нисколько. Ведь ты прекрасно водишь машину.
Фред повеселел.
— Наконец-то услышал умное слово! Ты просто золото!
— Фред! — Она погрозила ему пальцем. — Смотри, опять напьешься, как вчера.
— Не исключено. А ты все-таки золото.
Галдеж у стойки усилился.
— К сожалению, я должна бежать, Фред.
— Подожди минутку. Я здесь со стариками Путятыцкими.
— Да?
— Ну, знаешь, из Хвалибоги.
— Догадываюсь. Настолько я еще ориентируюсь в высших сферах. Ну и что?
— Они очень хотят с тобой познакомиться. Доставь им это удовольствие. Они, конечно, порядочные зануды, но…
— Хорошо. Только немного попозже, ладно?
— Как хочешь.
— Вот Лилька Ганская придет…
— Отлично! Ты всю ночь работаешь?
Кристина замялась.
— Не знаю. Может, освобожусь пораньше.
— Только обязательно подойди к ним.
— Анджей, что это за субъект? — спросил Хелмицкий. — Вон тот, что идет по залу.
Анджей видел Тележинского сегодня впервые у Станевич и не запомнил его фамилии.
— Не знаю.
— Как? Он ведь сидит за одним столиком с твоими знакомыми.
— Да, но я понятия не имею, как его фамилия.
Он отодвинул тарелку с недоеденным бифштексом, допил вино и встал. Мацек недовольно посмотрел на него.
— Уходишь?
— Да, хорошенького понемножку. Ты остаешься?
— Остаюсь. Привет.
В холле была толчея и шум. Те, кто не хотел на всю ночь оставаться в «Монополе», торопились попасть домой до комендантского часа. Анджею пришлось немного подождать, прежде чем он получил на вешалке свое пальто. Вокруг толпились разгоряченные люди, от которых несло табаком и водкой. Когда он надел пальто и уже направился к двери, за его спиной послышался низкий женский голос:
— Уже уходите?
Он обернулся и, увидев Станевич, смутился.
— Да.
— Жаль. Вы даже не подошли к нам поздороваться.
— Мы с товарищем обсуждали разные дела, — неловко оправдывался он.
— Так долго? А вы говорили — пятнадцать минут…
Он промолчал. Станевич очаровательно улыбнулась и скользнула внимательным взглядом по его лицу. А он покраснел, как школьник.
— Какое ужасное столпотворение! — повернувшись к вешалке, сказала она. — Я забыла в пальто портсигар. Но не буду вас задерживать, вы, наверно, спешите?
— Нет, я еще успею.
— Правда?
— Конечно.
Станевич огляделась по сторонам.
