Особо старательные родители отправляли своих детей на юга. Если «дикарями», то рубль за койко-место, на два рубля в день питание, билет на поезд – плацкарт – сорок рублей (вареные яйца, помидоры, сало, вонь на весь вагон). Такая поездка обходилась в месячную зарплату, но того стоила. Через месяц бабушки с дедушками привозили назад черное от загара и оздоровевшее чадо. Родители были счастливы.

Меня мама отправляла каждое лето в Геленджик или Коктебель. Я всегда ездила вместе с бабушкой – она была родом из Краснодара, здоровой, закаленной и очень ответственной. Про ответственность я запомнила, потому что меня всегда цепляла ее фраза в мой адрес:

– Если с тобой что-нибудь случится, что я скажу твоей матери?

Получалось, моя собственная жизнь ничего не значила. Главное – у бабушки будут неприятности, если не углядит за мной. А что меня не будет – дело десятое. Это сильно занижало мою самооценку, но я молчала. Не умела грамотно сформулировать претензию и потребовать объяснений. Так и ездила на курорты с бабушкой, стараясь послушанием не подставить ее под мамин гнев.

Бабушка неустанно следила за мной и днем и ночью. И каждые пять дней писала маме подробные письма с отчетами – куда ходили, что видели, сколько потрачено. Бухгалтерский отчет занимал большую половину письма, при том, что мама никогда не требовала этих подробностей. Она радовалась, что дочь «отдыхает у моря, а не торчит в пыльной и душной Москве». Эту фразу я тоже запомнила, как слоган рекламы достойного детства. Правда, бабуля чуть подбавляла комплексов фразой типа: «Другие дети не могут отдохнуть у моря, а твоя мать корячится и из последних сил, зарабатывая тебе на отдых». Произносилось это с интонацией: «а ты неблагодарная». Бабушка это не говорила, но я все равно испытывала комплекс вины, что плохо себя веду. Хотя я вела себя очень хорошо. Только однажды бабуля не доглядела за мной, и я вместе с местной братвой обожралась шелковицей, опрысканной от тли ядохимикатами. Мы шагали на обед в ресторан «Волна». Посередине дороги я потеряла сознание и упала бабушке на руки. Тут же сбежались люди и положили меня под платан. Там я и пришла в себя. Первые слова бабушки были:

– Как же ты меня напугала! Я думала, ты умираешь.

«Ну наконец бабушка призналась, что я дорога ей сама по себе!» – подумала я с благодарностью, лежа на ее платке под раскидистым южным деревом.

– Ты меня любишь, ба? – слабым голосом спросила я.

– Да если бы с тобой что-то случилось, мне осталось бы только идти топиться! Твоя мать все равно бы меня со свету сжила!

Тогда я не поняла. Поняла позже. Бабушка стеснялась показывать свои чувства, она была гордой кубанской казачкой, и видимые сантименты были чужды ей. Она доказывала свою огромную любовь ко мне постоянной круглосуточной заботой. Навсегда остались в памяти ее словосочетания; «чтоб не поддувало», «надо форму подрубить», «ах, как в жизни надо все уметь делать самой». При этом самой мне разрешалось разве только кушать, спать и учить пьесы на фортепиано. Даже уроки по математике бабушка делала за меня.

Но однажды каким-то непостижимым образом мама отправила меня не на юга с бабулей, а на месяц в пионерский лагерь. По путевке от ее работы.

Через неделю маму вызвали в пионерлагерь, чтобы она забрала меня. Во время прогулки по лесу я специально отстала от отряда и пошла купаться в лесном пруду. А в пруду жили водяные крысы. Не знаю. Лично я их не видела. Но начальник лагеря сказал, что они там точно есть и мне просто повезло. Мама слезно уговаривала не выгонять меня из лагеря, потому что такие путевки были редкостью и «девать ребенка некуда». Видно, с бабушкой у них случился конфликт, потому что при других обстоятельствах меня никогда бы не отправили в стремный пионерлагерь с водяными крысами на воле.

Круиз по Волге должен был стать моим первым самостоятельным отдыхом. Конечно, за вычетом Совы, которая, судя по всему, намыливалась ехать вместе с нами.

– А ты, Шумская, что радуешься больше всех? – с нелюбовью покачала головой Агриппина Федоровна. – Дай-ка дневник, я напишу, чтобы твоя мама пришла ко мне побеседовать.

Мама доверчиво пришла объединить усилия по моему гармоничному воспитанию. Но Сова подготовила удар в спину – отказалась брать меня в круиз. Так прямо и сказала: «Ваша дочь слишком творческая натура, я не берусь за нее отвечать». Мама обиделась за меня и объяснила, что в творческой школе должны учиться именно творческие натуры. Ибо школа литературно-театральная. А не математическая. На самом деле спор был пустой – просто математичка не любила меня, а мама любила. И ее аргументы оказались сильнее. Сова сломалась, и меня внесли в список.

До отъезда оставалось три недели.

Все ликовали, а Татьяну охватила паника.

– Мухаммед бросит меня за это время! Он такой горячий, а меня не будет целых три недели! – плакала она мне в фартук.

– Ну он как-то ведь жил до тебя? – резонно пожала плечами Викуся.

– Он искал меня. И нашел. А теперь я его бросаю, и он найдет другую! – У Тани был свой взгляд на собственное будущее. Она все всегда додумывала за других и вечно не в свою пользу.

– Встреться с ним спокойно и скажи, что тебя не будет какое-то время. Пусть помучается, и так ему чести много, – настаивала на своем Викуся.

– Ну да, – содержательно поддержала я.

Татьяна же поразмыслила и изложила мне свою идею поздно вечером по телефону:

– Знаешь, я решила, что отдамся ему перед отъездом. Тогда он будет скучать по мне и ждать возвращения. А может, даже поедет за нами поездом и будет поджидать меня на пристани, например в Астрахани. А? Сойдет с ума от любви и бросится за мной вдогонку.

– Ты уже и стихи сочинила по этому поводу? – высмеяла я романтичную подругу.

– Да! Слушай!

– Спасибо, я поняла. – Некультурный зевок вырвался случайно, я не хотела обидеть. Просто мне была непонятна Танькина одержимость Мухаммедом. Какой-то он был… чужестранный. И странный, кстати, тоже. – Ты уже придумала, где вы встретитесь? – решила я исправить оплошность неподдельным интересом.

– Нет. Помнишь, как Вика сказала? Пусть сам ищет, где нам встретиться. Не на подоконнике же в подъезде я буду лишаться невинности? – хихикнула Танюха.

Зачем нужна такая поспешность в этом интимном вопросе, я не понимала. Моими приоритетными интересами были музыка, литература и легкое озорство. А Танька конкретно задалась целью покончить с девственностью. Она ею тяготилась.

– А если он опять откажется? – предположила я бесславный конец.

– Не откажется. Я чувствую, что он готов. Вот увидишь! – категорично заявила Танька.

– А давай поспорим? Если он тебя трахнет, я переплыву Волгу. Идет? – загорелась я.

– Супер! А если нет – то я спрыгну с корабля в воду на глазах у Совы, – подхватила Танька.

– Ха-ха, я даже представить себе такого не могу! – шепотом расхохоталась я. – А Сова, наверное, харакири себе сделает, когда увидит такое!

Мы совсем развеселились и стали галдеть громче. Моя мама услышала, зашла в комнату, и разговор пришлось завершить.

Мухаммед бурно отреагировал на Танькин отъезд. Но со встречей не торопился, сказал, что к сессии готовится.

– Нужно было дожать его, – предположила я. Мне очень хотелось переплыть Волгу.

– Это он из-за квартиры, ему некуда меня вести, и он переживает, – по-своему трактовала Мухаммеда Танька.

Наша фантазия зашла в тупик. На помощь кликнули Настюху. По сердечным делам к ней мы редко обращались – ее мозги были заняты только творчеством.

– В свою квартиру я вас не приглашаю – у меня родители. А у деда только недавно заделали дырку в стене. Нет уж, с квартирой вариант отпадает.