С того дня Егор стал внимательно следить за все­ми. Вскоре увидел, как Александр Иванович взял из зоны краску для своего гаража, несколько банок. Со­трудник отдела несколько одеял увез домой. Другой унес с кухни мясо. Самый старый инспектор передал одному из зэков сверток. Что в нем было Егору узнать не удалось, но пометку в тетради сделал.

Внешне ничего не изменилось. Платонов держался так, словно помимо работы его ничто не интересова­ло. Но это лишь внешне. На самом же деле от внима­ния Егора не ускользало ни одно слово, ни один шаг каждого работающего рядом. Он и дома изменился: стал молчаливым, подозрительным. Это и понятно, ведь его Тамара работала вместе с женой Соколова и не могла ею нахвалиться.

Егор слушал жену молча, не спорил и не поддержи­вал. С Соколовым у него были свои отношения, дале­кие от восторженных. Все больше настороженности воз­никало между ними. Александр Иванович уже не здоро­вался с Платоновым за руку, ограничивался коротким кивком головы, ни о чем не спрашивал Егора и не раз­говаривал ни на какие темы, кроме насущных, рабочих.

Егора бесило, что Соколов брал с собой на рыбал­ку кого угодно, но ни его. Сотрудники спецотдела по­том долго хвалились тем, как провели ночь у костра, какой вкусной была уха. Егор, слушая их, сгорал от зависти и злобы.

Он и в этот день был дежурным по зоне и, задыха­ясь от страха, обходил территорию, бараки, цеха, сто­ловую, кухню, склады, причал и транспортные площад­ки. Платонов знал, что будет, если во время его дежур­ства из зоны убежит хоть один зэк.

Человек вслушивался, вглядывался в лица зэков. Он ни с кем из них не говорил. Нет, не боялся, презирал. А все из-за недавнего случая на «деляне», в тайге, где заготавливала лес бригада Пичугина, бывшего вора. В ней работало три десятка мужиков. После обеда сыграли в рамса. Проигравшему платить было нечем — его «запетушили» насмерть. Когда Егор увидел мерт­вого, назвал зэков бригады скотами и козлами. Вот тут Пичугин, услышав, ответил глухо:

—   Слышь, мусоряга! Не поднимай хвост, не базарь и не брызгай на нас! Ведь если тебя отловим, как и этого «суку» отделаем и уроем без креста и адреса. Заруби себе про это, падла!

—   Слышь, ты, мразь гнилая, заткни свою вонючку! Запомни, облезлый козел, сколько я тут пахать буду, столько тебе не видеть писем с воли, о посылках и вовсе забудь! Это уже не для тебя! Канай на баланде, пока не сдохнешь! — сжались ладони в кулаки.

—   Прав не имеешь, пес легавый, зажимать мою почту! — взвыл Пичугин.

—   А я и забил на твои права! Да и нет их у тебя! Что ты есть? Спущу на тебя пару собак, они все твои права отгрызут мигом. Уроем, как за попытку к побегу. Вот и добазаришься, отморозок! Тут тебе не малина! Дышать станешь, как мы велим, по нашим законам и понятиям. Секи, придурок: чем шире отворишь пасть, тем меньше дышать будешь! — повернул Платонов от бригадира.

Тот, темнея с лица, матерился так, что сторожевые псы замолкли от удивления.

Егор обошел бараки и столовую, ничего подо­зрительного не заметил. Вернулся в кабинет и вдруг услышал стрельбу со сторожевой вышки. Оказалось, охрана решила спугнуть зэков, оказавшихся рядом с ограждением, и дала залп по ногам. Нет, не ранили, никого не задели. Зэки бегом припустили в барак, те­перь, наверное, отдышаться не могут.

А ночью, едва задремав, услышал, как овчарки за­лаяли, шум подняли. В зоне вроде все спокойно, а псы срываются. Охрана прожекторы включила, отпустила троих собак. Те помчались к забору, нырнули под ко­лючую проволоку, проскочили в дыру под забором и помчались к берегу. Охранник и Платонов бежали следом. Мигом приметили недостающую лодку. Они заскочили в катер, который всегда стоял наготове на случай погони, но управлять им, завести двигатель Егор не сумел. Хорошо, что охранник попался опытный, завел машину, включил прожектор и развернул катер на выход от причала. Сообразили, что беглецы напра­вятся к Поронайску, но не причалят в морпорту, опус­тятся гораздо ниже, чтоб остаться незамеченными.

Катер шел на пределе. Платонов всматривался, не высветит ли прожектор беглецов. Пронзительный луч шарил по волнам. Вскоре он нащупал лодку и пошел к ней напролом, мигая всеми огнями.

—   Приказываю вам вернуться немедленно в зону, иначе откроем огонь! — предупредил в рупор Егор.

Трое мужиков мигом попрыгали в воду. До берега рукой подать, все беглецы надеялись на удачу, но она отвернулась. Всех троих выволокли баграми из моря, нацепили наручники, сунули в клетку, специально уст­роенную для этих целей, и вскоре вернулись в зону. Всех беглецов тут же вбила в «шизо» разъяренная охрана. Егор до утра не мог уснуть. Он знал, что было б, сумей зэки уйти из зоны. «Другие отделались бы выговорами, или в звании понизили б на время. Со мною же обошлись бы круче. Соколов только и ждет прокола. А с чего взъелся?»—думал Егор и вспом­нил, как поехал он с начальником получить дела на уголовников новой партии и откровенно позавидовал оперативникам милиции, сказав, что с радостью пере­шел бы работать к ним. Ведь у них и транспорт, и ору­жие, а в зоне—только глотка и кулаки. У ментов ар­сенал богаче и навыки покруче, потому они чаще вы­ходят на пенсию живыми.

Когда Егор оглянулся на Соколова, у того глаза по­темнели. Он весь подался вперед и рявкнул: «Давай на катер! Хватит трепаться, нытик! Чтоб никогда не появлялся здесь, болван!»

Егор так и не понял, что обидного сказал? На­чальника словом не задел, никого не опозорил, правду сказал.

Соколов считал иначе и, вернувшись из Поронайска в тот день, долго метался по кабинету. Когда к нему зашел заместитель, Александр Иванович сказал ему словно о наболевшем:

—   А ведь не случайно все люди избегают этого мерзавца Платонова. Я в нем сучью кровь враз почу­ял. Дерьмо, не мужик! Он родное дитя заложит, если почует выгоду. Ох, хлебнем мы с ним немало...

—   А ты поговори. Может, обменяешь его на путе­вого оперативника. К нам с радостью пойдут: оклад выше, паек лучше, льгот больше.

—    Кто согласится, от того нигде толку нет. У нас такие тоже не нужны. Сам знаешь, головой рискуем часто. Сколько классных ребят потеряли. Они работа­ли не за деньги, за совесть. Таких теперь все меньше становится. Все больше Платоновых. Эти все обсчи­тают, каждое вложение на весах взвесят. Уж такое оно — сучье семя!

...В то утро, приехав на работу и узнав о пойман­ных беглецах, Соколов удивился именно тому, что в погоне и поимке участвовал Егор. Александр Ивано­вич расспросил охранника обо всех деталях погони и поимки.

—    Как узнали о побеге?

—    Собаки хай подняли.

—    Кто первым узнал о побеге?

—    Опять же псы наши.

—    Платонова звали, или сам набился в погоню?

—    Никто не звал его, сам побег впереди собак. Ви­дать думал, что пешком догонит. А они уже уплыли, но мы нагнали их.

—    Как взяли их из лодки?

—   Они сами из нее выкинулись в море. И что с того? Баграми цепляли и на катер. Я вылавливал, Егор пиздюлей отваливал, застегивал в «браслетки» и в клетку совал. Потом лодку зацепили, закрепили ее к катеру и вернулись. Тут и конец всему. Охрана, соба­ки окружили нас, как только слезли с катера. Козлов в штрафняк определили, сами по своим углам рас­ползлись. Старшой наш на радостях, что все хорошо кончилось, предложил Платонову по сто грамм, тот от­казался, непьющим прикинулся, брехал, что его желу­док спиртное не переносит. Ну, да старшой и пошутил: «А ты скажи утробе, что выпивка халявная! Мигом при­мет! По себе знаю».

Соколов раскатисто захохотал:

—   Ну, и как? Уломал Егора?

—   Нет. Обиделся, послал старшего куда-то шепо­том. Тот так и не расслышал адреса, а ведь как чело­веку предложил, как мужик — мужику, поделиться хо­тел. Этот мудак даже сто грамм одолеть боится, гниль зловонная!

—   Иль так хреново в погоне сработал? — удивил­ся Соколов.

—   Там нормально, а вот старшего обидел отказом. Наш — не алкаш, сами знаете. И час, и меру знает, не с каждым выпьет. С ним за честь считают за один стол сесть. Все ж фронтовой полковник! Сурьезный чело­век! Этот шелкопер погребовал им. Даже меня досада взяла. Нет бы поговорить по душам, сугревно, ведь Егор здесь недавно. И чего выламывается, как катях в луже?