Литмир - Электронная Библиотека

—  

Ну, что старые песни крутишь? Такое всем зна­комо. Ты по сути скажи! — встрял Соколов.

—  

Короче, у Танюшки уже имелась дочка. И ее должны были оставить в городе. Таня предъявила сви­детельство о рождении ребенка, но комиссия игнори­ровала все. Женщину распределили на работу в глу­хое село преподавать физику и химию.

— 

А почему так круто? — не поверилось Соколову.

— 

Татьяна на тот момент развелась с мужем. А ко­миссии нужно было все дыры заткнуть, выполнить за­явки по обеспечению специалистами. Вот она и попала под горячую руку. О ней так и сказали, мол, в деревне ребенка легче вырастить, и послали в белорусскую деревню, утопавшую в лесах и болотах.— Ну, а Танька твоя нашла там партизанскую мину и подорвала ректо­рат института? — рассмеялся Александр Иванович, ко­торому порядком надоело затянувшееся предисловие.

—  

Нет! Получив распределение, она надавала по мордам ректору и председателю комиссии! Назвала их взяточниками, негодяями, растленными кобелями и пообещала придать случившееся огласке. Но не ус­пела. Саму взяли за оскорбления, рукоприкладство, угрозы, клевету на высокопоставленных должностных лиц института. Татьяне влепили пять лет. Именно эти лица добились ее отправки на Сахалин. Вот так и по­платилась баба за свой язык,— замолчал Касьянов.

—  

Всего-то по харям смазала? Ох, и скучно! Нет, даже в своем розовом детстве Я покруче был! Узнал, что моя училка змей боится, и принес в школу ужа за пазухой. И надо ж, меня к доске вызвали рассказать наизусть «Песню о буревестнике». Я, конечно, ни в зуб ногой. Зато блатные весь урок мог петь. А учил­ка взъелась и требует к доске. Я корячился, сколько мог, а потом вышел. Она села к столу, приготовилась слушать. Ну, я время даром не терял: задрал рубаху, мигом снял ужа с пуза и положил на плечо училке так бережно, аккуратно. Она поначалу не поняла, а когда врубилась, увидела, кто по ней ползет, как заорала, завизжала и обоссалась. Ее без сознания уволокли с урока. Весь класс до самой перемены меня на руках носил, а директор школы вынес поджопником из шко­лы на две недели. Тайм-аут взял со мной. Вот это кайф был! А тут, подумаешь, по соплям съездила. Для них даже без последствий! Сама загремела как после­дняя дура! Ты хоть образумил ее?

—  

Мы симпатизировали друг другу,— покраснел Касьянов.

—  

Не понял, это как?

—  

Молча, лишь взглядами обменивались.

— 

А секс? Иль у вас и это было с дистанционным управлением?

—  

Да будет тебе!

—  

Федь, не ломай в дуру! Неужели и тут мимо про­скочило? Тогда ты просто лох!

—  

Нравилась она мне. Да и я чувствовал, что не­безразличен ей. Это без слов видел. Но ведь женатым стал. Детей имел. Не смог к Татьяне приколоться. Она и так от жизни натерпелась с лихвой.

—  

Она так и вышла нетронутой?

—  

Когда уходила на волю, в щеку поцеловала. Ска­зала, что помнить будет всегда. И уже пять писем от нее получил. С воли. Не соврала, не забыла меня, корявого,— оглядел Соколова и Платонова вприщур.— Знаете, мужики, я считаю, что есть между нами и жен­щинами особое чувство. Оно выше секса. Не дает право унизить, опуститься до грязной похоти. Оно под­нимает нас над всеми низменными чувствами.

—  

Иди ты в задницу! Раскукарекался как петух в гареме! Про высокие чувства запел! К зэчкам что ли? Да у тебя такие змеи прикипелись! Вон половина моих мужиков из-за них в зоне канают. А сколько ребят по их вине на себя руки наложили? Сколько судеб изуве­чено, задумался над тем? Вон перед тобою Егор! спро­си, от чего он несчастен? Кто судьбу изговнял? Этот бабам песни петь не станет, хотя вместе работаете. И мне здесь дуру в уши не гони!—обрубил Соколов резко, пошел к морю, не оглядываясь.

—  

А как теперь Ваша Татьяна? Устроилась, обжи­лась на воле? — спросил Егор Касьянова.

—  

Воспитателем в детском саду устроилась. В шко­лу с судимостью не взяли, только через годы. Но сколь­ко пережить довелось. Кстати, ректора осудили. Дип­ломами приторговывал на хлеб насущный. Ничего под­набрал! Купил квартиру в центре, импортную машину. Все конфисковали. На должность и возраст не посмот­рели. Тогда и Татьянино дело пересмотрели, но по­здно. Другие настали времена.

—  

С семьей у нее не наладилось?

—  

Вышла она замуж за вдовца. Не совсем тот, кого хотела, но живут вместе. Общих детей завести не ре­шаются. Сводных трое. У нее — одна дочь, и у него — двое пацанов. Вроде пока без проблем.

—  

Почему она с отцом дочери разошлась? — по­интересовался Егор.

— 

Ушел он от них, бросил. Слабак или кобель ока­зался,— кто его знает? Татьяна ему поверила. А тот гнус в один день исчез, будто примерещился. Она, недолго поискав, поняла все правильно. Когда дочке семь лет исполнилось, папашка сам сыскался. Но у Та­ни уже другая семья была. Она не захотела менять ее на призрак. Оно и понятно, человек, обманутый од­нажды, в другой раз уже не поверит.

—  

А не жалеете, что упустили ее? — спросил Пла­тонов тихо.

—  

Честно? Иногда накатывала грустинка, что по­спешил с семьей. Моя жена неплохая: сильная лич­ность, умелая хозяйка. Прекрасная мать и дочь. Но нет в ней нежности, не ласкова, по бабьей части хо­лодна и равнодушна. Так и не растормошил, не со­грел. Оттого, чую нутром, прошел я мимо ее сердца, не разбудив и не застряв в нем. Она не изменяла мне, не способна на такое, но как многие северянки не го­рела, не вспыхнула любовью. Тлела как пенек, без тепла и радости, лишь по семейной обязанности.

С Татьяной, знаю, все иначе сложилось бы. Но не хочу рисковать и уходить от привычного. Знаю, не сложись с Татьяной, вернуться будет некуда. Моя жена, как все северянки, никогда не примет обратно и не простит. Хотя за все прожитые годы никогда не ревновала. Да и я поводов к тому не давал. Зачем злить бабу, с ко­торой постель каждую ночь делишь? — глянул на Его­ра смущенно.

— 

Я тоже своей не изменял, а вот получил по са­мые помидоры! — сник Платонов.

—  

Да будет тебе монахом рисоваться! — оборвал Егора Александр Иванович, вернувшийся к костру с красивой большой ракушкой.— Уж не хочешь ли ска­зать, что кроме жены ни одну больше не познал? — рассмеялся Соколов громко.

—  

Нет. Здесь я слукавил бы! Но когда женился, будто заклинило. И до нынешней поры тормознутым остался,— признался Егор.

—  

Закомплексован! Расслабиться нужно. Нельзя всех баб под одну мерку загонять,— заметил Федор Дмитриевич.

—  

К нам в зону новая партия зэков поступила. Сроки у всех пожизненные, сами—законченные пад­лы. У каждого кровь на руках: либо воровство с раз­боем, или киллерство за плечами стоит тенью,— даю слово, вместо срока расписал бы их всех од­ной очередью, и рука не дрогнула бы! Сколько их ни воспитывай, толку не будет. Ведь они как чело­веческий мусор, только землю засирают,— умолк Со­колов.

—  

Погоди, а к чему ты эту лапшу нам на уши по­весил? Иль посеял, с кем базаришь? — удивился Пла­тонов.

— 

Я к тому, что один из зэков последней партии, ну, точь-в-точь — твой портрет. Только молодой. Ве­ришь, поначалу родным глазам не поверил. Все не получалось сказать тебе, а то и попросту забывал. Ты там, на материке, по молодости не оставил какой-ни­будь красотке подкожного сынка?

— 

Эта песня не обо мне! На «понял» не купишь. И не прикалывайся! — не захотел копаться в памяти Егор.

—  

Я, конечно, глянул его дело. Ваши данные никак не совпадают. Фамилия и отчество не твои. Родился в деревне Приморского края, уже после того, как ты за­кончил училище.

—  

Значит, негласное расследование провел? — на­хмурился Платонов.

— 

Ничуть! И не думал о том!

— 

За что он сел?

— 

Эта судимость у него не первая.

— 

Я о последней спросил.

—  

Разбойное нападение на семью бизнесмена. Са­мого и жену убил, вместе с ними — малолетних детей. До этого были нападения на инкассаторов, тоже не без трупов обошлось. Первый раз он малолеткой был — выкрутился. Да и банда его отмылила. Потом попался на бабе, бензиновой королеве. Тряхнул клас­сно, саму замочил. Попался, получил срок, но слинял из зоны. В бегах три года канал. Снова попух. На этот раз основательно.

24
{"b":"161903","o":1}