— А что это за вода?
— Какая вода?
— Черт побери, Ларри, ведь это у меня должны быть нелады со слухом. Я слышу воду, какой-то сраный поток, булькающий ручеек.
Макбрайд равнодушно пожал плечами.
— Я проверю. Сегодня мы заглянем в оба конца. Мы даже не можем выяснить, считается ли это тайной. И это тоже тайна.
Приближаясь к нижней части неровного эллипса этой части лестницы, Йоссарян заметил, как внизу мелькнули плечи, брючные отвороты и потертые туфли — одна пара потускневших черных, другая — оранжево-коричневатых. Удивление у Йоссаряна уже прошло, когда он, добравшись до последнего пролета, увидел двух дожидающихся их человек — долговязого, приятной наружности, рыжеволосого в пиджаке из материала в елочку и плохо выбритого смуглого, морщинистого, коренастого в грязном дождевике и синем берете. Вид у второго был угрюмый, слюнявыми губами он сжимал размякшую сигарету. Обе его руки были глубоко засунуты в карманы дождевика.
Их звали Боб и Рауль. Боб не был похож на агента из Чикаго. Но Рауль был вылитый портрет человека, которого Йоссарян видел у своего дома и во сне в Кеноше. Рауль гонял свою мокрую сигарету из одного угла рта в другой, словно мрачно протестуя против каких-либо ограничений на курение.
— Вы были в Висконсине на прошлой неделе? — Йоссарян не смог сдержаться и с видом учтивой невинности не задать этого вопроса. — У отеля вблизи аэропорта в городке под названием Кеноша?
Человек, взглянув на Макбрайда, неопределенно пожал плечами.
— Всю прошлую неделю мы были вместе, — ответил за него Макбрайд, — просматривали поэтажный проект, составленный этой вашей компанией по поставке провизии.
— А я был в Чикаго, — сказал рыжеволосый, по имени Боб. Он засунул в рот сложенную плиточку жевательной резинки и швырнул на пол смятую зеленую обертку.
— Я вас не встречал в Чикаго? — Йоссарян с сомнением уставился на него, будучи уверен, что не видел его прежде. — В аэропорту?
Человек снисходительно ответил:
— Разве вы не знали бы об этом?
Йоссарян слышал этот голос раньше.
— А вы?
— Конечно, — сказал человек. — Ведь это шутка, правда? Но я ее не понимаю.
— Йо-Йо, этот тип, ответственный за свадьбу, хочет шестьэтажей под танцы и шестьэстрад для оркестров, а еще один держать на всякий случай, если со всеми пятью другими что-нибудь случится, а я представить себе не могу, где они найдут столько места, и вообще не понимаю, что, черт побери, все это значит.
— Я aussi, [95]— сказал Рауль с таким видом, словно его это мало заботило.
— Я поговорю с ним, — сказал Йоссарян.
— И что-то около трех с половиной тысяч гостей! А это триста пятьдесят круглых столов. И две тонны икры. Йо-Йо, это четыре тысячи фунтов!
— Моя жена хочет прийти, — сказал Боб. — У меня в наколенной кобуре будет пистолет, но мне бы хотелось делать вид, будто я гость.
— Я об этом позабочусь.
— И moi, [96]— сказал Рауль и выбросил свою сигарету.
— И об этом я тоже позабочусь, — сказал Йоссарян. — Но объясните мне, что здесь происходит. Что это вообще за место?
— Мы здесь для того, чтобы это выяснить, — сказал Боб. — Мы поговорим с часовыми.
— Йо-Йо, подождете, мы проверим.
— Йо-Йо. — Рауль хихикнул. — Мой Dieux. [97]
Все трое посмотрели налево в туннель. И тут Йоссарян увидел, что там на венском стуле сидит солдат в красной полевой форме со штурмовой винтовкой на коленях, а за ним, у стены, стоит еще один вооруженный солдат с более мощным оружием. По другую сторону в янтарной дымке, уходящей вдаль к горизонту, сужающемуся в сияющую и исчезающую точку, Йоссарян разглядел двух других неподвижных солдат, расположившихся точно так же, как первые. Они вполне могли быть отражениями.
— А что там? — Йоссарян указал на проход к ПОДЗЕМНЫМ ЭТАЖАМ А — Z.
— Мы еще ничего не нашли, — сказал Макбрайд. — Можете посмотреть, только не заходите далеко.
— Тут есть кое-что еще, très [98]странное, — сказал Рауль и наконец улыбнулся. Он несколько раз притопнул ногой, а потом принялся подпрыгивать, тяжело приземляясь на оба каблука. — Замечаете, мой ami? [99]Здесь нет никакого шума, nous [100]не производим никаких шумов.
Все принялись шаркать, топать, подпрыгивать на месте, чтобы убедиться в этом; Йоссарян вместе с ними. Они ничем не нарушили тишину. Боб постучал костяшками пальцев по перилам лестницы, произведя при этом ожидавшийся шум. Потом он так же постучал по земле, но никаких звуков они не услышали.
— Это очень любопытно, — сказал Боб, улыбаясь. — Словно нас здесь и нет.
— А что у вас в карманах? — внезапно спросил Йоссарян у Рауля. — Вы не вынимаете оттуда рук. И в моем сне, и на улице, напротив моего дома, вы их тоже не вынимали.
— Мой член и мои яйца, — сразу же ответил Рауль.
Макбрайд был смущен.
— Его пистолет и его значок.
— Это mon [101]член и mes [102]яйца, — пошутил Рауль, но не рассмеялся.
— У меня есть еще один вопрос, если вы хотите прийти на свадьбу. Зачем здесь стоят ваши часовые — чтобы не выпускать или чтобы не впускать?
Все трое бросили на него удивленные взгляды.
— Это не наши часовые, — сказал Боб.
— Это-то мы и хотим выяснить, — объяснил Макбрайд.
— Давайте allons. [103]
Они пошли дальше, и их шаги оставались беззвучны.
Йоссарян, направившись к противоположной стене, тоже не произвел ни звука.
Затем он обратил внимание на еще одну странность. Они не отбрасывали теней. И он, пересекая стерильный проезд в направлении узкого помоста из белой плитки, тоже не отбрасывал от себя тени, словно призрак или бесшумный лунатик. Ведущие наверх ступеньки тоже были белыми, а ажурные перильца цвета белка были почти незаметны на чистейшем белом фоне; у них тоже не было теней. И нигде не было видно ни пыли, ни лучистого порхания хотя бы одной пылинки в воздухе. Он чувствовал, что попал в никуда. Он вспомнил обертку от жевательной резинки и размякшую сигарету. Он оглянулся, желая убедиться в том, что прав. Он оказался прав.
Смятой зеленой бумажки, которую швырнул Боб, нигде не было видно. Незажженная сигарета тоже исчезла. Он пошарил глазами и увидел, как зеленая обертка материализовалась на поверхности слоя под их ногами и снова оказалась на виду. Потом она покатилась куда-то вдаль, и ее не стало. Затем вернулась незажженная сигарета. А потом исчезла и она. Они появились из ниоткуда и отправились в никуда, и у Йоссаряна возникло какое-то мистическое ощущение, что стоит ему только подумать о какой-нибудь вещи, как она возникнет перед ним в нереальной реальности, — если бы он подумал о полуобнаженной Мелиссе в комбинации цвета слоновой кости, то она с готовностью возлегла бы перед ним; он подумал, и она возлегла — а если он мысленно обратится к чему-нибудь другому, то первое уйдет в небытие. Мелисса исчезла. Потом он ясно услышал слабые, но отчетливые звуки духовой музыки, издаваемые инструментом на карусели. Макбрайда поблизости не оказалось, и Йоссаряну не с кем было сверить свои ощущения. Вероятно, Макбрайд сказал бы, что это русские горки. А потом Йоссарян уже не был уверен, потому что каллиопа в ритме вальса весело наигрывала мрачную, мощную мелодию смерти Зигфрида из кульминации «Götterdämmerung», менее чем на час предшествующую теме принесения в жертву Брунгильды и ее лошади, разрушения Вальхаллы и погребальному звону по тем великим богам, что всегда были несчастны, всегда страдали.
Йоссарян приблизился к помосту и вошел под своды, миновав мемориальную надпись, свидетельствовавшую о том, что здесь был Килрой. Он с угрызениями совести почувствовал, что бессмертный Килрой тоже мертв, погиб в Корее, если не во Вьетнаме.
— Стой!
Этот приказ, отдаваясь гулким эхом, прокатился под сводами. Перед ними на еще одном венском стуле чуть впереди турникета с вращающимися металлическими прутьями сидел еще один вооруженный часовой.
