— Их теперь больше, чем нас, — мрачно повторял он, имея в виду преступников. — А вы с вашей конституцией никогда об этом не думали, хоть и позаканчивали свои университеты. Ну, что там еще? — устало спросил он, убирая в стол бульварную газетенку. Ему доставляло удовольствие прослеживать историю новых, незаурядных преступлений. Раскрывать их ему было скучно.
— Пьяница на полу, три наркомана на стульях. Два цветных, один белый.
— Пожалуй, нужно пойти взглянуть. — Макмагон распрямился и встал и от этого движения, сделанного, наверно, через силу, тяжело задышал. Теперь он казался Йоссаряну еще одним, более чем вероятным, кандидатом на депрессию в пожилом возрасте. — Знаете, мы ведь теперь не арестовываем всех мошенников, которых можем поймать, — повторил он свою дежурную жалобу. — У нас не хватает людей, чтобы работать с арестованными, у нас нет камер, чтобы их сажать, у нас не хватает судов, чтобы признавать их виновными, и тюрем, где они отсиживали бы свои сроки. Но большинство из вас, которые все время жалуются на полицейских и на суды, не хотят это понимать, даже тот тип из журнала «Тайм», который поднял здесь шум, когда его обворовали. — Макмагон сделал паузу, чтобы хохотнуть. — Нам пришлось его запереть, а ворюги, которые его обчистили, смотрели на нас и посмеивались.
Макмагон тоже ухмыльнулся и рассказал о бывшем главе рекламного отдела из «Уикли Ньюзмэгазин» компании «Тайм»; тот оказался без гроша в кармане, потому что отдал мелочь каким-то попрошайкам, а потом у него украли бумажник. У него был его номер социального страхования, но он не мог доказать, что это его номер. Он разбушевался, когда полицейские и пальцем не пошевелили, чтобы арестовать кого-нибудь из хитроумной банды карманников. Бумажник его был уже где-нибудь миль за сто, и никаких улик против похитителей все равно бы не было.
— Мы по рукам и ногам связаны этими вашими проклятыми законами, по которым человек считается невиновным, пока мы не докажем его вину, — сказал Макмагон. — С каких это пор — вот что хотели бы знать мы! Наверно, он поэтому и вышел из себя. Все было ясно — вот мошенники, вот полицейские. А реальность была такова, что сделать он ничего не мог. И у него не было никаких документов. Он даже не мог доказать, что он — это он. Вот тут-то он и запаниковал и устроил такой скандал, что нам пришлось пристегнуть его к стене наручниками, пока он не облагоразумился и не замолчал. Он быстренько понял, что ожидает его в камере, где качать права у него не было бы ни малейшего шанса. Да и у нас тоже не было бы. Или у вас. И потом, он не мог удостоверить свою личность. За этим всегда интересно наблюдать. Меня это всегда приводит в ужас. Никого из тех, кому мы звонили, не было дома. Он даже имя свое не мог засвидетельствовать. Наконец, — теперь Макмагон давился от смеха, — ему пришлось дать нам имя своего дружка откуда-то из Орандж-Вэлли, и этот его дружок оказался каким-то там героем Второй мировой. Теперь он большая шишка среди чинов запаса в армии. И, как он нам сказал, крупная фигура в строительной промышленности, а еще крупный жертвователь в благотворительный фонд Ассоциации полицейских. Его звали Берковиц или Рабиновиц, и по телефону он выражался точно, как вы, когда звонили сюда в первый раз, только тот тип говорил правду, из него это говно не перло, как вроде тогда из вас. А потом оказалось, что у этого типа, Зингера, не было денег, чтобы добраться до дома. И тогда Ларри дал ему двадцать долларов на такси, помнишь, Ларри? И знаете что? Тот ему вернул. Верно, Ларри?
— Он отправил их по почте. Томми, я думаю, тебе тоже нужно пойти.
— Я больше ничего ни о чем не хочу узнавать. И мне не нравятся эти ребята. Я думаю, они из ЦРУ.
— А они думают, что это ты из ЦРУ.
— Я лучше пойду в твою комнату для рожениц. — Запас энергии у Макмагона снова иссякал. — Отдохну немного, пока хоть одна из твоих беременных малолеток не явится сюда, чтобы отдать нам новорожденного, от которого она хочет избавиться. Пока что у нас еще ни одного не было.
— Ты не позволяешь объявить о нашей программе для новорожденных. А то, что их много, так мы об этом знаем.
— Нас обоих упрячут в сумасшедший дом. Слушай, Ларри, окажи мне услугу — найди там внизу что-нибудь такое, чтобы отменить эту идиотскую свадьбу, которую он запланировал. Я слишком стар для таких дел.
— Они уже нашли там кое-что, в чем никак не могут разобраться, — сообщил Макбрайд Йоссаряну. — Эскалатор, который не работает, и они никак не могут выяснить, откуда он идет.
Из дежурного отделения полицейского участка внезапно донесся шум потасовки.
— О черт, — застонал Макмагон. — Как я все это ненавижу. Даже своих полицейских. И твоих беременных мамочек.
Два дюжих парня, оказавшихся дружками, разбили друг другу носы и порвали рты, поссорившись из-за денег, украденных у пристрастившейся к наркотикам молодой черной проститутки, их близкой подружки с белой кожей, желтыми волосами, СПИДом, сифилисом, туберкулезом и симптомами гонореи в начальной стадии.
— У этих ребят из федерального агентства есть и еще одна странность, — доверительно сказал Макбрайд, выйдя вместе с Йоссаряном из участка. — Они не видят ничего странного во всех этих надписях. Похоже, они видели их и раньше.
Они пересекли главный зал автовокзала под диспетчерским контрольным центром, и Йоссарян подумал вдруг о том, что его и Макбрайда изображение появилось сейчас на одном из пяти дюжин мониторов. Может быть, перед одним из мониторов там снова сидел Майкл вместе с М2. Если он поковыряет у себя в носу, кто-нибудь может увидеть это. На другом мониторе сейчас, наверно, появился рыжеволосый человек в костюме из ткани в елочку, потягивающий «Орандж Джулиус», а может быть, под наблюдение попал и наблюдающий за ним грязный тип в заляпанном дождевике и голубом берете.
— Кажется, они ничему не удивляются, — ворчал Йоссарян. — Единственное, что их интересует, когда речь заходит о свадьбе, так это приглашения для себя и своих жен.
Пожарная лестница была практически пуста, пол — почти чист. Но запахи никуда не делись, воздух был пропитан зловонными испарениями немытых человеческих тел и продуктов их жизнедеятельности.
Шедший впереди Макбрайд осторожно, на цыпочках обогнул одноногую женщину, которую снова насиловали неподалеку от крупной женщины с коричневой кожей и густыми родимыми пятнами, похожими на меланомы; она снова сняла с себя штаны и юбку и протирала спину и под мышками влажными полотенцами, а Йоссарян снова знал, что ему абсолютно не о чем с ней говорить, разве что спросить, не летела ли она в Кеношу на одном с ним самолете, что было вполне вероятно и о чем не могло быть и речи.
На ступеньках последнего лестничного пролета сидела худая блондинка с дырявым красным свитером, она так же сонно латала грязную белую блузу. Внизу уже лежала в углу свежая куча человеческого дерьма. Макбрайд ничего по этому поводу не сказал. Под лестницей они сделали поворот и направились к побитому металлическому шкафу с ложной задней стенкой и закамуфлированной дверью. Следуя в затылок друг другу, они снова вошли в крохотный тамбур, заканчивающийся выкрашенной в зеленую армейскую краску пожарной дверью с надписью:
ЗАПАСНЫЙ ВХОД
НЕ ПОДХОДИТЬ
НАРУШИТЕЛИ БУДУТ РАССТРЕЛИВАТЬСЯ
— Они не видят в этом ничего странного, — мрачно пробормотал Макбрайд. Йоссарян открыл массивную дверь, нажав на нее одним пальцем, и снова оказался на маленькой площадке у потолка туннеля, на вершине лестницы, которая вела круто вниз. Проезд внизу снова был пуст.
Макбрайд станцевал что-то вроде коротенькой джиги на ступеньках-выключателях, отчего спящие собаки сначала проснулись, а потом, даже не тявкнув в знак протеста, отправились назад в неприступное узилище, где они в кромешной тишине проводили свои бессчетные часы. С довольным видом Макбрайд ухмыльнулся, глядя на Йоссаряна.
— А где же громкоговорители?
— Мы их не нашли. Нам пока не разрешают заходить далеко. Мы только обеспечиваем безопасность президента.
