— Я совсем убегу, если меня ремнем. Все вы только драться умеете! — Санька взглянул неприязненно и повернулся, чтобы уйти.

— Погоди, Саша, — сказал учитель, — Дедушка пошутил. Никто тебя бить не собирается. Вот только учиться хорошо надо. Большое горе у вас. Значит, помочь маме надо, смягчить это горе, а ты еще больше ее расстраиваешь.

— Вот, вот, это и я ему хотел сказать, — подтвердил дедушка Мокей. Он ласково взглянул на мальчика, словно просил у него извинения за недавнюю угрозу.

Лето пролетело быстро.

Давно уже выпал снег, и Санька с Наталкой катались на санках, лепили бабу. А вечерами, когда в печке трещали дрова и за окном ходил ветер, появлялся дедушка Мокей, пахнущий стружками и столярным клеем. Он хлопал маленькими сухими ладонями и кричал с порога:

— Мороз!

Наталка бежала к нему и тоже кричала:

— Деда, сказку!

Дед брал ее на руки, щекотал бородой, и они смеялись оба весело и звонко. Потом дед говорил:

— Цыц ты, егоза. Сейчас мы урок у Александра спросим.

После того памятного приезда учителя дедушка Мокей много занимался с Санькой, подтянул его. Санька перешел в четвертый класс, правда, с тройками. Сейчас он учился хорошо, но дедушка продолжал контролировать его.

— А ну-ка поди сюда, — поманил он пальцем Саньку.

Санька стал напротив. Дедушка взял книгу: по ней он следил за ответом.

— Так, так, — проговорил дедушка, когда Санька кончил. — Это ты, брат, знаешь. Теперь что, история? Ну давай рассказывай.

Санька рассказывал, дедушка слушал внимательно, только очки его весело поблескивали.

— Анна, тише там. Видишь, Александр урок отвечает, — крикнул он матери, которая возилась у плиты с кастрюлями.

— Арбуз, — вдруг сказала Наталка, показывая на Саньку, остриженного под машинку. Ей, наверно, надоело сидеть тихо.

— Конечно, арбуз, — согласился дед, — Однако голова, шпарит как по писаному.

Мать смотрела на них и улыбалась.

Потом дедушка рассказывал сказки. За стеной шелестел снег, да стучали голые ветви, колеблемые ветром.

Об отце совсем забыли. Прошло уже больше года, как он ушел от них. Санька знал, что он уехал куда-то. Втихомолку дети вспоминали о нем, но вслух не говорили.

Анна тоже молчала.

Но вот однажды мать пришла с работы и сказала:

— Отец ваш приехал. Гладкий стал.

Санька ничего не ответил. Перед ним снова встал тот памятный вечер.

— Может, к нему жить пойдете? У них жирно! — продолжала мать.

Санька оделся и вышел во двор.

«Почему она злится? — думал он. — Разве мы виноваты?!»

Он пошел к дедушке Мокею. В маленькой, заваленной досками комнате всегда стоял щекочущий ноздри запах клея и свежего дерева. Санька любил смотреть, как дедушка рубанком сгоняет пену стружек, как они сыплются ему под ноги.

— Отец приехал, — сообщил он, едва открыв дверь, — А мать злится, будто мы виноваты.

— Да, — дед закряхтел, нажимая на рубанок. — Тяжко ей, — вот она и злится. Не всякий человек легко это переживает.

Тяжело было на душе и у Саньки. Думы, непосильные для детского ума, снова начали одолевать его.

К Новому году дедушка принес елку, украсил ее самодельными игрушками, и они все вместе пели и веселились.

Вдруг кто-то постучал. Мать вышла и вернулась с отцом. Черное пальто его и большая шапка были запорошены снегом.

— Здравствуйте! — сказал он у порога.

— Здоров, здоров! — ответил дед.

Мать ничего не ответила, только как-то по-особенному взглянула на отца да зачем-то сняла фартук и стала поправлять перед зеркалом волосы.

Отец снял пальто, молча взял на руки Наталку.

— Большая стала!

Он дал ей конфет, усадил на колени.

— А ты чего молчишь? — обратился отец к Саньке. — Или не признаешь?

Он протянул пакет с подарками. Санька положил его на стол, даже не взглянув.

Веселье было нарушено.

— Ну, рассказывай, как живешь? — прервал тягостную тишину дедушка Мокей.

— Да так себе, помаленьку.

Отец разглядывал стены, кровати, словно никогда не видел их. А тут все было по-старому.

Мать прислонилась к неостывшей еще плите, зябко кутала плечи шерстяной косынкой.

— Отпросился или тайком ушел? — подала она голос.

Санька заметил, что голос матери не такой, как всегда, а ломкий, как бы дрожащий. «Чего она к нему лезет?» — подумал недовольно. Он ушел в другую комнату, сел на сундук.

Отец как-то виновато хихикнул:

— Что я, маленький?

— Ну что ж, Анна, давай гостя угощать, — предложил дедушка Мокей.

— Нет, нет, не надо, некогда мне… Я ведь на минутку зашел, детишек проведать, гостинцев принести… Ждут меня.

— Эх ты-и! — протянул дедушка Мокей с укоризной. — Я-то думал: образумился Прохор, насовсем пришел…

— Наташа, беги к Саньке! — резко приказала сестренке мать.

— Ну, пока, — стал прощаться отец. — Может, еще когда зайду. Разрешается?

— Только душу бередить, — вздохнула мать.

— А что это Санька спрятался? — вдруг вспомнил отец. — Не захотел даже разговаривать.

— Ты думаешь, он бесчувственный? Тоже сердце имеет…

После ухода отца стало тихо. Дедушка Мокей строгал что-то, мать сидела в задумчивости.

— Мама, а этот дядя еще придет? — спросила Наталка.

— Эх ты, глупая моя, — обняла ее мать и заплакала.

Отец приходил еще несколько раз. Санька, завидя его, запирался на крючок, прятался с Наталкой под кровать. Отец заглядывал в окна, звал детей, но они не откликались.

Наталка, сжавшись в комок, спрашивала шепотом:

— Мы с ним так играем, да?

— Да, — сердито отвечал Санька.

Матери об этих посещениях он ничего не говорил, но она как-то сама нерешительно спросила:

— Отец приходил, что ли? Что ж ты его не впустил?

Санька промолчал.

Он стал замечать в матери перемены. Завивку сделала, чаще в зеркало заглядывать стала.

А однажды нечаянно подслушал разговор матери с соседкой. Мать говорила о том, что новая отцова жена — Евгения обманула его в чем-то, что он теперь свободно может с ней разойтись.

— А какой интерес жить с потаскухой-то, — сказала соседка, тетя Клава.

— Вот и он так говорит. Простить просит. Да только и я теперь поумнела.

— Ой, девка, не прогадай. Опять, глядишь, метнется куда в сторону.

— А метнется, туда и дорога. Теперь я ученая — такой, как был, не нужен. Ты думаешь, с чего он спутался с этой Евгенией: из-за моей глупости. Ждешь с работы, волнуешься, стараешься угодить. Он кобенится, а я прощаю, дура. Вот и допрощалась. Пить стал, связался с этой стервой, опутала она его.

— Да, это уж верно. Таким только попадись в руки.

— Вот он и попался. На красоту польстился. А она хитрая, подпоит да сплетничает про меня, а подружки ей на заводе помогали. Вот и опутали. Все меня подозревал в чем-то, придет пьяный, выговаривает. Все требовал: признайся да признайся… А в чем? Вот так и ушел. А теперь жалуется, что обманула его Евгеша эта.

— Да, недаром говорят: сколь по свету ни ходи, а лучше и вернее первой жены не найти, — вздохнула тетя Клава, — Сколько таких-то бегунов было, а опамятуется, к первой жене возвращается.

Женщины замолчали. Санька сидел в сарае, боясь шелохнуться. Он словно дотронулся до чего-то запретного, что всегда от детей держат в тайне. Лицо его горело.

После этого случая Санька стал пристально наблюдать за матерью. Не все в подслушанном разговоре ему было ясно, но он догадывался, что отец может вернуться насовсем.

И Санька не мог понять мать — ведь отец тогда так крепко обидел ее. Неужели забыла? Но он же вот не забыл.

Как-то вечером Санька спросил у матери:

— Тебе плохо с нами жить?

— С чего ты это взял?

— А чего ж ты раньше все с нами да с нами была, а теперь по вечерам куда-то уходишь?

— В клубе у нас лекции интересные читают, вот и хожу.

Мать говорила тихо, словно хотела оправдаться. Возможно, это вызвало у Саньки какую-то непонятную ему самому злобу.