«Да уж, эта бы не бросила мужа одного за границей», – думал Воронин, глядя на Панкратьеву совершенно другими глазами. Теперь он откровенно ею любовался и искренне завидовал тому, кому такая женщина досталась.

Конечно, он все ей подписал, даже больше, чем она ожидала. На прощанье поцеловал ручку и еще несколько дней после отъезда Панкратьевой с наслаждением вдыхал оставшийся в его кабинете запах ее дорогих духов и ментоловых сигарет.

В гостиницу Панкратьева вернулась уже поздно вечером, решила не ужинать и заснула как убитая, да чуть не проспала будильник. За завтраком она вдруг ощутила сильнейший голод, решила плюнуть на фигуру и не ограничиваться яичницей. В общей сложности она съела еще шесть булочек с шоколадной начинкой, выпила две чашки кофе и выкурила четыре сигареты. Вообще, оказалось, что за эту командировку Панкратьева выкурила практически все сигареты, взятые с собой про запас.

В самолете она тоже совершенно не свойственным ей образом крепко заснула. Правда, от запаха разносимой пищи проснулась и съела всю полагающуюся ей еду.

Офис родной фирмы, в которой Панкратьева трудилась первым заместителем генерального директора, находился как раз по дороге из аэропорта. И еще с основания предприятия Дубовым было заведено, что все вернувшиеся из командировок первым делом ехали на работу с докладом, а потом уже домой отдыхать. Сам Дубов никогда отдыхать после командировки не ездил. Но что взять с этого трудоголика? Панкратьева брать с него пример категорически отказывалась, но из аэропорта в офис всегда заезжала. Припарковавшись на битком забитой автомобилями сотрудников парковке, она подхватила портфель, вдруг показавшийся ей неимоверно тяжелым, и побрела в кабинет своего начальника.

Дубов сидел за столом и сосредоточенно писал что-то на обрывках настенного календаря. Компьютер он так и не освоил и всем своим примером показывал сотрудникам, как надо экономить бумагу. В конце каждого месяца секретарша Оля обычно обрывала во всех офисных помещениях календари прошедшего месяца и сдавала их Дубову. Дубов самолично рвал календарные листы в формат бумаги для записей и потом увлеченно строчил на этих бумажках разные умные мысли, которые Оля в дальнейшем перепечатывала на компьютере. Панкратьевой процесс разрывания Дубовым календарей всегда напоминал годы детства и юности, когда подобным образом рвалась газетка для использования ее в качестве туалетной бумаги.

Когда Панкратьева вошла в кабинет, Дубов не сразу оторвался от своего занятия. Это тоже было традиционно. Так он играл в большого начальника. Панкратьева уселась на свое обычное место за столом для переговоров – справа от Дубова – и принялась его внимательно разглядывать. Дубов совершенно не походил на только что виденного ею импозантного директора завода Воронина и олицетворял собой типичного начальника, вышедшего не просто из народа, а из народа совкового. Фигура у него была та самая, сарделькообразная. Из-за фигуры своей Дубов страдал одышкой и повышенным давлением. К этой фигуре прикладывалась круглая, вечно румяная рожа с хитрыми голубыми глазами и слегка солдатский юмор. Голову Дубова украшала шикарная шевелюра без единого седого волоса.

– Ну что, Саша, может, посмотришь на меня немного или я пойду? Чего-то я устала, – выдавила из себя Панкратьева.

– Ой, Ань, извини, у меня тут мысль важная. Записать надо было. Ну, как съездила?

Панкратьева извлекла из портфеля пачку документов и сунула их Дубову под нос.

– Ни фига себе! – Дубов, разглядывая бумаги, аж хрюкнул. – Как же тебе это удалось?

– А я коньяка с оппонентом нашим выпила, он все и подписал.

– Коньяка? А больше ты ничего с ним не делала? – Дубов посмотрел на Панкратьеву наглыми глазами.

– Шутки у тебя как у боцмана, Шура. Премию гони мне.

Дубов закряхтел.

– Чего-то ты, Анюта, плоховато выглядишь. Вон синяки какие под глазами. Надо коньяка, наверное, меньше пить. Ладно, ладно, шучу я. – Дубов замахал руками, увидев яростный блеск в глазах Панкратьевой. – О какой сумме идет речь?

– Три тысячи давай, мне колеса зимние покупать надо.

– Дорогие, однако, у тебя колеса.

– Не жадничай, Дубов, скупой два раза платит.

– А я тебе пять бы дал, но три так три. Тем более одно дело бумаги подписанные, другое дело – деньги на счете.

– Я бы у тебя десять попросила, да у нас выплаты подрядчикам на носу и зарплата. А деньги уже на счете, их при мне отправили. И не ври про пять-то, а то я тебя не знаю. Отдай бумаги, да пойду я, чего-то мне и правда не по себе.

– Погоди, погоди, действительно, что ли, и деньги выслали? – Дубов набрал по селектору бухгалтерию.

– Але, хтой-то? – раздался из аппарата веселый голос главного бухгалтера Оксаны Лаврененко.

– Я тебе покажу сейчас «хтой-то»! – зарычал Дубов. – Распустила ты там их всех, Панкратьева.

– Ой! Александр Евгеньевич! Батюшки, а я вас и не признала! Извиняйте, – запричитала Оксанка.

– Кончай придуриваться и отвечай, что там у нас с деньгами?

– С деньгами у нас полный абажур! Навалили целую кучу валюты, теперь разбирайся, за что и откуда. Это ведь только Анна Сергеевна знает!

– Оксаночка, – подала голос Панкратьева, – прямо сейчас беги ко мне в кабинет, я тебе все документы выдам.

– Анна Сергеевна! Вы приехали уже, вот радость-то какая! А то без вас меня тут Александр Евгеньевич склонял перечисления разные делать на излишества нехорошие! Я ничего не стала перечислять. Вот.

После этих слов у Панкратьевой сложилось впечатление, что на том конце провода Оксанка показывает Дубову язык. Видимо, Дубову тоже так показалось, потому что он вдруг нахмурился.

– Умничка, ты беги ко мне в кабинет, а с Александром Евгеньевичем я сейчас разберусь. – Панкратьева строго поглядела на Дубова: – Ну-ка, гад, признавайся, чего опять без меня купить хотел? Опять компьютеры?

Нахмуренный Дубов потупился, вздохнул и кивнул.

– Саша, сколько можно? Ну ты же взрослый человек, а как папуас балдеешь перед всей этой техникой, которая послезавтра уже будет выпущена в новой версии, и купленное тобой за бешеные деньги будет стоить копейки. Ты что, меня в невыполнимую миссию отправил, чтобы тишком опять техники накупить? Зря я у тебя десять не запросила! – Панкратьева собрала со стола Дубова все бумаги, сунула их в портфель и вышла в приемную.

«Вот ведь паршивец, – думала она, – недаром что волос полная голова».

В каком-то очередном дамском журнале Панкратьева прочитала, что мужчины, не лысеющие к пятидесяти годам, содержат в себе большое количество женских гормонов и ведут себя иногда просто как женщины. С этим Панкратьева тоже была абсолютно согласна, однако о лысом начальнике совершенно не мечтала. Еще неизвестно, как бы повел себя этот лысик на месте Дубова. Может, уволил бы ее к чертовой матери. Хотя, может быть, и наоборот, со свойственной ему мужской широтой и щедростью осыпал бы Панкратьеву премиями и ценными подарками. Она даже представила в кабинете Дубова абсолютно лысого мачо типа Брюса Уиллиса. В этом видении начальник курил сигару, положа ноги на стол. Да, такой дяденька «Майкрософту» нажиться бы не дал и, пожалуй, выдал бы Панкратьевой за провернутую операцию те самые десять тысяч.

В приемной Панкратьеву уже ждала радостная Оксанка. Она схватила портфель с документами и озабоченно сказала:

– Анна Сергеевна! Что с вами случилось? Вы какая-то бледная и синяки под глазами. Это он, что ли, вас так расстроил? – Оксанка пренебрежительно кивнула в сторону кабинета Дубова.

– Да нет, Оксан, мне как-то странно нездоровится, спать очень хочу. Я домой поеду, а ты портфель разбери. Завтра все обсудим.

До дому Панкратьева доехала на автопилоте, то есть совершенно не помня как. Единственное, что зацепилось в ее памяти, так это был большой черный джип, опять висящий у нее на хвосте в зеркале заднего вида. Панкратьева даже не стала оборачиваться, не было сил. Около дома она с трудом припарковала машину, замок квартиры тоже открылся не с первого раза. Слава богу, дома никого не было, и Панкратьева, не разбирая чемодана, стащила с себя одежду и, не смыв с лица косметику, завалилась спать. Такого с ней никогда еще не было. Косметику Анна Сергеевна смывала с себя в любом состоянии.