— Дюжина! — Элизабет пожала плечами. Здесь не было такого уж секрета, чтобы отмолчаться. История с матерью, конечно, причиняла ей боль, но глупо, если она начнет изворачиваться, лучше уж сказать правду. — Моя мать, как ты, наверное, слышал, оставила отца пять лет назад.

Вместо «пять лет назад» Элизабет чуть было не сказала «через год после того, как мы с тобой расстались». Для себя она всегда отсчитывала события от этого рубежа. Она датировала так многие вещи: до Филиппа, после Филиппа. Их взаимоотношения и разрыв были критическими точками в ее личной жизни.

— Она ушла, не сказав ни слова отцу, забрав половину его денег. Впервые мы узнали, в чем дело, когда получили открытку из Калифорнии. Она писала, что живет с другим и никогда не вернется назад. Потом сообщила, когда начнет бракоразводный процесс. Отец был разбит горем. Он любил мать, поэтому и смирялся с ее выкрутасами долгие годы.

Элизабет замолчала, обида душила ее.

— Я никогда не писала ей и ничего с тех пор не слышала о ее судьбе. И, честно говоря, мне все равно…

Элизабет никогда бы не могла забыть, что мать даже не позвонила, когда отец умер два месяца назад, хотя знала об этом. У нее не нашлось пары ласковых, ободряющих слов для дочери, потерявшей любимого отца.

— Я не знал. Прости, — тихо произнес Филипп.

Забавно, вихрем пронеслось в голове Элизабет. Он просит прощения за бестактный вопрос, а должен бы совсем за другое. Помнит ли он те гравюры, которые «рассматривал» вместе с матерью, держа ее в своих объятиях, или забыл? Она не простит ему коварного предательства!

Все внутри нее залила боль, не было сип даже стоять рядом с Филиппом. И когда он тронул ее за руку, Элизабет резко отстранилась.

— Я только хотел предложить перекусить, — виновато сказал он. — Не знаю, как ты, а я не прочь.

— О'кей. Пошли.

Элизабет быстро последовала за Филиппом. Ее мутило, есть совсем не хотелось. Она лишь мечтала выбраться на свежий воздух.

Перед машиной они задержались еще на несколько минут, пока Филипп повторял предложения по перестройке отеля.

— Больших изменений не требуется, — уверял он Элизабет. — Если придать другую форму крыше и передвинуть чуть-чуть назад восточное крыло, полагаю, это будет то, чего бы мне хотелось.

Элизабет не отвечала. Она не была убеждена в его правоте, но ей не хотелось вступать в абсолютно бесполезную перебранку, тем более что в данный момент ни он, ни она не собирались уступать. Ей было необходимо некоторое время, чтобы найти способ обойти эту проблему.

Филипп привез ее в маленький ресторанчик на самом берегу океана.

— Я бы посоветовал заказать рыбу, — сказал он, когда они устроились за столиком в тенистом уголке двора. — Рыба — здешний конек, ты никогда не ела ничего подобного.

Элизабет послушалась и не пожалела: подати блюдо из меч-рыбы со сладким бататом и каким-то особенным салатом, приправленным жгучим перцем.

Оба почти все время молчали, было ясно — пришли поесть, а не наслаждаться компанией друг друга. Под стук вилок и ножей Элизабет неотступно думала о ситуации, в которой оказалась. Чем быстрее она уедет с Сент-Кристофера, тем лучше.

Дело не в острове, ей очень нравилось тут. Она должна уехать от Филиппа не потому, что испугалась глубокого, безнадежного влечения, которое вопреки воле все еще чувствовала к нему, а из-за того, что он всколыхнул слишком много горьких воспоминаний о прошлом. Мысли о настоящем — скверном положении дел по отелю — тоже травмировали ее. Элизабет вся была как открытая, кровоточащая рана.

Она очень надеялась, что они будут молчать на протяжении всего обратного пути на виллу, где ей удастся наконец побыть одной.

— Тебе не понравилась еда? — спросил Филипп.

— Отчего же, все было превосходно.

Элизабет вежливо улыбалась, отвечая Филиппу, но глубине души надеялась, что его безобидным вопросом разговор и закончится.

— Мне нравится приходить сюда: приятое место, тихо, можно расслабиться.

— Да, здесь хорошо.

Элизабет уставилась в свою кофейную чашку, беззвучно умоляя Филиппа остановиться. Но ее мольбы не были услышаны.

— Местные семьи — постоянные клиенты тут. Как вот эта, например. Я, уверен, уже встречал их.

Филипп смотрел на столик неподалеку, где сидела довольно молодая пара с двумя детьми. Они болтали и смеялись, и вообще вели себя по-домашнему.

Чуть раньше Элизабет уже обратила на них внимание: приятно было видеть счастливую семью.

Тут Филипп задал один из тех вопросов, которых она боялась.

— А тебе не хочется быть на их месте? Я имею в виду — обзавестись таким же вот выводком?..

Элизабет почувствовала, будто у нее внутри все оборвалось. Бог свидетель, как ей не хватает этого! Временами мысль, что у нее нет собственной семьи, становится невыносимой. Потому так драгоценны ее поездки к Кэти. Она с мужем Диком и их близнецы восполняли эту пустоту, хоть на время.

Впрочем какое Филиппу дело! С каменным лицом Элизабет ответила:

— Нет, как-то не задумывалась.

— Совсем?..

— Совсем.

Филипп недоуменно пожал плечами и опять устремил взгляд на столик, где сидели родители с детьми.

— А я думал!.. Мне, например, этого очень не хватает.

Столь неожиданное признание поразило ее.

— Ты, наверное, скучаешь по дочери? — спросила Элизабет.

— Конечно, скучаю.

— Но вы видитесь, надеюсь?

— Не так часто, к сожалению. Я тоскую, если ее долго нет рядом… А тебе не хочется иметь детей?

— Нет, не особенно… — Опять ей пришлось контролировать свое лицо, скрывать эмоции. А когда Филипп удивленно поднял брови, она добавила для полной ясности: — Я… не слишком люблю ребятишек.

То, что случилось в следующий момент, будто нарочно произошло, дабы она подтвердила свои слова.

Отец семейства поднялся и пошел через двор, направляясь, возможно, в туалет, расположенный внутри ресторана, и не заметил, как его маленький сынишка соскочил со стула и кинулся следом.

— Папа!

Элизабет и Филипп обернулись. Проносясь мимо них, мальчуган споткнулся, потерял равновесие. С быстротой молнии Филипп кинулся к нему и подхватил ребенка прежде, чем тот шлепнулся.

— Не так быстро, молодой человек, иначе попадете в аварию. — Филипп, потрепав мальчика по голове, опустил на землю. — Иди потихоньку, а то батарейки сядут.

Это было естественной реакцией, и Элизабет оказалась на волосок от того, чтобы сделать то же самое. Ей хотелось помочь малышу, однако она сдержалась, даже не двинулась с места, знала — вряд ли Филиппу ее безучастность понравится, но того и добивалась: если почувствует его антипатию, ей станет спокойнее.

— Я вижу, ты не изменилась. — Он улыбнулся, как ей показалось, с сожалением, и добавил: — Моя одинокая снежная королева…

На том их трапеза закончилась.

— Вот ты и приехала, — сказал Филипп, когда они остановились у ворот виллы. — У меня еще есть дела, не могу опоздать, извини.

Элизабет вздохнула с облегчением, как только машина развернулась и скрылась из виду. Наконец-то сбылось то, о чем она мечтала, — осталась в одиночестве.

Она быстро поднялась наверх, переоделась в купальник, забыв о своем первоначальном плане позвонить в отель и снять комнату. Лучше плавать, пока не устанет, тогда, возможно, успокоится и сумеет привести в порядок свои эмоции. Ярость, боль, безнадежная тоска охватили ее.

Во всем виноват Филипп. Чувства, которыми давно научилась управлять, неожиданно вышли из-под контроля, и она ничего не могла с собой поделать.

Элизабет побежала на пляж, бросилась в воду.

Около берега вода была теплой, но чем дальше, тем становилась холоднее. Элизабет было все равно. Она сосредоточилась только на ритме гребков. Вдох-выдох, вдох-выдох…

Сначала Элизабет не придала значения легкой рези в желудке. Однако второй приступ оказался сильнее, подступил и третий.

Элизабет судорожно хватала воздух. Нельзя плавать сразу после еды, лихорадочно думала она, двигаясь к берегу медленно и осторожно. Но приступы усилились, дышать становилось все труднее. Элизабет кляла себя за глупость. Может быть, если расслабиться и пару минут передохнуть, боль стихнет? Неожиданно сквозь толщу воды она заметила гряду камней — вот ее спасение. Одной ногой сумела опереться на что-то твердое, теперь попыталась ступить второй. И тут… как будто тысяча раскаченных иголок вонзились в ступню. Элизабет запаниковала, бросилась прочь от каменной западни. Боль в желудке вернулась с удвоенной силой, нога нестерпимо горела. Она уже трудом держалась на поверхности. Следующий приступ судорог сковал ее. Элизабет захлебывалась, теряя последние силы.