Монахи потупились – все, за исключением брата Герхарда, который с другого конца зала испепелял взглядом брата Ханса-Юргена. На лице у него было написано нескрываемое отвращение.

Отец Йорг окинул взглядом склоненные перед ним головы. В зале стояла полная тишина. Он вспомнил о том, каково здесь было в ночь обрушения, о том, как расхаживал он по этому же амфитеатру, обдумывая, какую проповедь прочтет монахам, пока что молящимся в церкви. В полусвете ощущалось присутствие тьмы – так же как в мягких его шагах слышался грохот. Вскоре монахи завершат свои молитвы, гуськом перейдут сюда, рассядутся по местам и приготовятся его слушать. Но – расщепляющиеся балки, но – трескающиеся плиты на полу нефа, но – оседающая подо всем этим глина… Он охотно пережил бы две тяжелые зимы, чтобы только те вывели братьев к иной, более подлинной реальности, однако же вот они, монахи, собрались здесь, как собирались всегда. Город, имеющий основание… Может, Ханс-Юрген каким-то образом догадался о его намерении? Тот все еще стоял, с вызовом глядя в глаза Герхарду.

– Кто отправится со мной в этот путь? – просто спросил отец Йорг у склонившихся перед ним монахов. После чего лишь хлопнул в ладоши и, не глядя по сторонам, медленно пошел меж рядов скамеек к выходу во двор монастыря.

На протяжении мига, показавшегося необычайно долгим, никто не шелохнулся. Затем Ханс-Юрген отвернулся от своего противника, стоявшего в другом конце зала, и стал пробираться к выходу. Чтобы дать приору пройти, поднялся Вильф, а Вульф, сидевший в конце ряда, выдвинулся в проход, после чего обнаружил, что его примеру последовал и Вольф. Йоргу пришлось шагнуть на ступеньку ниже, потом еще на одну и еще на одну. Неуверенно, словно забыв, какой дорогой явился сюда, он шел к двери; за ним последовал Вольф, затем Вильф, а самым последним, безмолвно понуждая их двигаться дальше, выступал Ханс-Юрген. Настала вторая пауза, после чего их примеру последовал ряд ниже, а затем и ряд выше, ведомый Иоахимом-Хайнцем. Герхард разъяренно озирался.

– Вы что, хотите последовать за этими глупцами, за этими…

Ханс-Юрген, который встал в дверном проеме, упираясь рукой в косяк, гаркнул:

– Вы уже достаточно сказали, брат!

Эти крики подтолкнули всех остальных. Монахи поднимали головы и, часто мигая, словно бы пробудившись ото сна, видели фигуры в серых рясах, направляющиеся к выходу. По обе стороны зала поднимались братья и, шаркая, пробирались вдоль рядов, чтобы присоединиться к отряду, собирающемуся во дворе монастыря.

– Итак, брат Герхард, – заговорил Ханс-Юрген, когда под его рукой прошел последний, – остаетесь вы или же идете с нами?

Но ответа на этот вопрос уже не требовалось. Ханс-Юрген продолжал стоять в дверном проеме, пока Герхард медленно шел по пустому проходу мимо пустых скамеек, и малейшее его движение в покинутом зале отзывалось эхом, усиливавшим звук шагов. Дождавшись, пока он, как и все остальные, не пригнет голову, проходя под его рукой, Ханс-Юрген закрыл за ним дверь.

Отец Йорг передвигался среди братьев, одного похлопывая по плечу, другому пожимая руку, раздавая негромкие приветствия и отвечая на взгляды. Он был искупленным предводителем, воссоединившимся со своим войском, которое полукругом выстроилось перед ним. Холодное солнце озаряло булыжное покрытие двора. С наступлением ночи лужи, скопившиеся в пустотах между камнями, снова замерзнут, но сейчас они походили на озера пылающего света и отражали небесную синеву. Казалось, все монахи сбросили с себя какое-то бремя и теперь стояли непринужденно, потягиваясь и моргая, осваиваясь со своим решением, утверждаясь в нем. Потом кто-то окликнул приора сзади:

– Прошу прощения, отец. – Голос звучал молодо, и Йорг посмотрел через плечо, отыскивая глазами говорящего. – Это я, отец.

Оказывается, окликал его Хайнц-Иоахим. Он кивнул монаху: мол, продолжай.

– Отец, вот когда вы говорили о том городе с колокольнями и церквами, ну о том, куда мы все отправляемся, мне захотелось узнать, а что это за город такой…

– И мне, отец, мне тоже хотелось бы узнать, что это за город, – вмешался второй голос. Это был Иоахим-Хайнц. – А еще о его короле – ну о том, к кому мы обратимся с нашим прошением. Простите, отец, но как этого короля зовут?

Ему вспоминался их ужас, когда все они сгрудились на полу здания капитула, меж тем как оглушенная церковь мычала и содрогалась от ран. Они оправлялись после того крушения, выбирались из-под его обломков, но медленно, сначала сделавшись боязливыми странниками, исследующими окрестности острова, затем – упорствующими в своем невежестве школьниками, сидящими в амфитеатре, который покинули, чтобы пойти вместе с ним. Теперь он был облачен в них, словно в некое одеяние, увенчанное их новым горизонтом, вращающимся ореолом, золотой обод которого, всегда наполовину освещенный, наполовину пребывающий во тьме, простирался на запад поверх лоскутных болот и солоноватых лагун, достигая морозной черной Атлантики, и на восток – к скудным почвам равнин и гор, изукрашенным хохолками чахлой травы и искореженных ветрами карликовых елей, и на север, где зима и в этом году, и в следующем будет суровее обычного, где люди онемеют при виде волков, пересекающих замерзшие северные проливы, меж тем как льды будут ползти все дальше, чтобы покрыть инеем даже берега Узедома. Но не важно, они к этому времени давно уже уйдут, и нынешнее мгновение, когда Йорг обернулся, чтобы ответить на вопрос, а никем не замеченный Сальвестро, сидящий позади всех монахов, прошептал Бернардо: «Все к лучшему», – станет частью гомона прошлого, к которому они никогда не вернутся, прежде чем льды дважды вновь не станут водой, стеная и трескаясь в неустойчивом весеннем тепле, словно бы под ними оказался заточенным в ловушку некий невообразимый зверь. Все они – люди без тени. В мыслях они уже покинули этот остров и пробираются вперед, к своей цели, преодолевая реки, взбираясь на горы и пересекая равнины. У монахов перехватывает дыхание, когда они слышат имя правителя города, а затем и сам город начинает манить их к себе. От предвкушения странствия у них зудят ноги. У края мыса стоит крохотная армия – не более чем передовой отряд. Тот город, к которому они пришли, расположен совсем близко, всего лишь в нескольких саженях вглубь, но над городом – серый простор пресного, не знающего приливов моря, который их останавливает, и церковь, которая должна быть здесь возведена, никогда не уничтожит этого препятствия: им надо идти дальше. Они повторили за Львом его ошибку, но теперь эта ошибка будет исправлена. Они повернутся и пройдут обратно через остров, эти безоружные воины Христовы. Они пересекут Ахтервассер и направятся на юг, потому что льды давно освободили море и город затонул, а церковь оказалась непрочным бастионом. Потому что у них нет дома, а Винета не желает их принять.

– Рим, – сказал отец Йорг.

Наступление, начатое на востоке, идет небыстро, но вражеская армия все-таки добралась до последних баррикад. Лежащая внизу земля готова, она подрагивает от нетерпения. Высокий шатер неба опустел – командиры сбежали. Давление со стороны неприятеля удалось ослабить, внезапный прорыв ему не удался, и хотя он захватывает все новые рубежи, происходит это постепенно, пестрая орда не может с ходу ворваться в высокие ворота. Захватчик объявил о своих намерениях, причем сделал это спокойно, не спеша; небесный фронт остался без всякой защиты. Облака, зависшие на флангах, похожи на великанов, на гигантских животных, на корабли, орудия Божьи. Ночь подслеповата и не замечает, что по краям ее позиции подорваны окончательно. Раны, нанесенные темному небу, не смогут залечить даже ангелы. Привычная битва, сражение, в котором не бывает сюрпризов: над городом встает очередной рассвет.

Лицо Господа соткано из света. Косые лучи ощупывают округлую землю, и набирающая силу волна серого становится голубой, желтой и розовой. На востоке ночь сдает позицию за позицией. Наступление отнюдь не стремительное, но сопротивления оно не встречает никакого. Лагерь опустел, его черного защитника сгубила горячка, тело его обратилось в прах. Или, может, он просто спрятался там, куда свету не добраться? Лучи обыскали весь небосвод, да так его и не нашли. Свет медленно, неуверенно пропитывает высокое пустое небо, сжигает облака. Ночь притаилась надежно, выжидая, когда можно будет нанести ответный удар, но ее реванш будет таким же медлительным, осторожным. Пока же она затаилась, замерла, свет царствует безраздельно. Земля – темная гавань, в которой скрываются армии небесных войн, пристанище побежденных. Свет совершает последний прорыв, и поток его заливает город.