– Я думаю, те, кому сейчас семьдесят, с тобой не согласны, – коротко сказал Сейер. – Хочешь «Фаррис»?
– Да, спасибо. – Скарре провел ладонью по голове, как будто хотел проверить, не приснилась ли ему новая прическа. – У тебя очень много музыки, Конрад. – Он украдкой заглянул на полку с музыкальным центром и дисками. – Ты считал их?
– Около пятисот, – прокричал хозяин из кухни.
Скарре вскочил со стула, чтобы посмотреть названия. Как и большинство людей, он считал, что выбор музыки очень многое говорит о человеке.
– Лайла Далсет. Этта Джеймс. Билли Холидей. Эдит Пиаф. Боже мой, – он озадаченно смотрел на диски и изумленно улыбался.- Здесь же только женщины! – не выдержал он.
– Что, правда?- Сейер разливал «Фаррис».
– Только женщины, Конрад! Эарта Китт. Лилл Линдфорс. Моника Зеттерлунд – кто это?
– Одна из лучших. Но ты слишком молод, чтобы знать ее.
Скарре снова сел, отхлебнул «Фаррис» и вытер донышко стакана о штаны.
– Что сказал Холланд?
Сейер вытащил из-под газеты пачку табака. Оторвал кусочек бумаги и начал скручивать его.
– Анни знала, что Йенсволь сидел в тюрьме. Может быть, знала и за что.
– Продолжай!
– А один из детей, с которыми она сидела, погиб – несчастный случай.- Скарре неуклюже потянулся за своими сигаретами.- Это произошло в ноябре, примерно в то время, когда у Анни начались сложности. Она не хотела больше приходить в ту семью. Она не явилась с цветами выразить соболезнование, не пошла на похороны и после этого перестала сидеть с детьми. Холланд считает, что в этом нет ничего странного, ей же было всего четырнадцать, а в этом возрасте человек недостаточно взрослый, чтобы принять смерть.- Говоря все это, Сейер наблюдал за Скарре и видел, как на его лице появилась настороженность.- Потом она бросила гандбол, рассталась на какое-то время с Хальвором и закрылась от всех. Значит, все произошло именно в таком порядке: ребенок умер; Анни закрылась от окружающего мира.
Скарре закурил сигарету и принялся наблюдать за Сейером, который облизывал самокрутку.
– Смерть, очевидно, произошла в результате несчастного случая: ребенку было всего два года, и я прекрасно понимаю, как может потрясти подростка такое переживание. Она хорошо знала мальчика. И его родителей знала тоже. Но…- Сейер сделал первую затяжку.
– Значит, поэтому она так изменилась?
– Возможно. Кроме того, у нее был рак. Даже если она и не знала об этом, это могло повлиять на нее. Но вообще-то я надеялся найти что-нибудь другое. Что-то, что помогло бы нам.
– А как насчет Йенсволя?
– Мне, вообще говоря, очень трудно поверить, что человек может совершить убийство, чтобы никто не узнал о насилии, произошедшем одиннадцать лет назад. И за которое он, кроме того, уже отсидел. Разве что Йенсволь снова не смог устоять перед искушением, но получил отпор…
– Черт! – удивленно прервал его Скарре. – Ты куришь.
– Только одну, по вечерам. У тебя найдется сегодня время прокатиться на машине?
– Без проблем. Куда мы поедем?
– В церковь Люннебю.- Сейер сильно затянулся и долго не выпускал дым.
– Зачем?
– Не знаю. Мне нравится разъезжать просто так.
– Наверное, тебе просто лучше думается на свежем воздухе?
Сейер соскреб с матовой поверхности стола пятно воска.
– Я всегда считал, что окружение влияет на мысли. Что человек чувствует саму атмосферу места. Надо уметь прислушиваться к вещам. К тому, что они говорят.
– Любопытно, – заметил Скарре. – Ты не пробовал говорить об этом в суде?
– Прокурора не интересуют мои чувства. Но он без сомнения знает о них. Он считается с ними, но никогда этого не признает. Это наш молчаливый уговор. – Сейер, священнодействуя, выпустил дым и поднял глаза. – Что сообщила тебе бабушка Хальвора? Кроме вафель и наглядного примера старения?
– Она много рассказала мне об отце Хальвора. О том, как ужасно мил он был, когда был маленьким. И что на самом деле ему просто не повезло.
– Охотно верю. Иначе зачем бы ему бить собственных детей?
– Еще она говорит, что Хальвор просиживает у себя в комнате перед компьютером все вечера, а иногда и ночи.
– Что он там делает, как ты думаешь?
– Не имею ни малейшего понятия. Может быть, ведет дневник?
– Я бы прочел его с удовольствием.
– Ты привезешь его к нам еще раз?
– Разумеется.
Они допили воду и поднялись. На стене Скарре увидел фотографию, с которой очаровательно улыбалась Элисе.
– Жена? – спросил он осторожно.
– Последняя оставшаяся фотография.
– Она похожа на Грейс Келли, – сказал он с восхищением. – Как такому брюзге, как ты, удалось заполучить такую красотку?
Сейер так растерялся от безграничной наглости напарника, что потерял дар речи.
– Тогда я еще не был брюзгой, – тихо сказал он наконец.
* * *
Автомобиль медленно скользил по гравию, направляясь к церкви Люннебю. Сейчас она была ярко освещена и стояла в розовом свете, всем своим видом показывая, что имеет на то полное право, как будто стояла тут всегда. На самом деле она была построена всего сто пятьдесят лет назад-дуновение ветерка в листве вечности. Полицейские осторожно приоткрыли дверцы, вышли из машины и прислушались. Скарре огляделся, сделал несколько шагов в направлении капеллы и заметил ряд могил впереди. Десять белых камней, выстроенных в ряд.
– Что это?
Они остановились и начали читать.
– Военные захоронения,- тихо сказал Сейер. – Английские и канадские солдаты. Немцы расстреляли их внизу, в лесу, девятого апреля. Дети приносят сюда ветки ветреницы семнадцатого мая. Мне рассказывала об этом моя дочь, Ингрид.
– «Pilot Officer, Королевские военно-воздушные силы, A. F. Le Maistre of Canada. Двадцать шесть лет. God gave and God has taken». -Скарре поднял глаза. – Долгий путь пришлось им проделать для такого короткого подвига. Вот появляюсь я, из самой Канады, в своей новой форме, чтобы бороться на правой стороне. И вот уже нет правых. Только огонь и смерть.
Сейер удивленно взглянул на напарника и побрел вниз, к церкви. Анни похоронили на краю кладбища, внизу, у большого ячменного поля. Цветы уже начали вянуть. Мужчины молча смотрели на могилу и думали каждый о своем. Потом побродили кругом, читая надписи на других камнях. Наконец Сейер нашел то, что искал. Маленький камень, украшенный витиеватым шрифтом. Скарре нагнулся и прочел: – «Наш любимый Эскиль»?
Сейер кивнул:
– Эскиль Йонас. Родился четвертого августа девяносто второго года, умер седьмого ноября девяносто четвертого.
– Йонас? Торговец коврами?
– Сын торговца коврами. Подавился завтраком и задохнулся. После несчастного случая брак распался. Не так уж странно, это наверняка часто происходит. Но у Хеннинга есть старший сын, который живет с матерью.
– У него на стенах висели фотографии сыновей, – вспомнил Скарре и засунул руки в карманы. – Что это за скол наверху?
– Видимо, кто-то что-то отсюда украл. Здесь наверняка сидела птичка или ангел – их часто можно встретить на могилах маленьких детей.
– Странно, что они не восстановили его. Очень скромная могила. Выглядит запущенной. Я думал, только стариков забывают…
Они обернулись и окинули взглядом поля, окружавшие кладбище со всех сторон. Рядом благостно светились в синих сумерках окна дома священника.
– Мать уехала в Осло, ей трудно часто приезжать сюда.
– Зато Йонасу две минуты.
Скарре бросил взгляд в другую сторону, на холмы Фагерлунд и склон холма Коллен, застроенный домиками, в которых тоже светились окна.
– Из окна его гостиной видна церковь, – заметил Сейер. – Я помню, я видел ее, когда мы заходили к нему. Может быть, ему этого достаточно.
– У него уже наверняка появились щенки,- встрепенулся Скарре.
Сейер не ответил.
– Так на чем мы остановились?
– Я точно не знаю. Но после того как этот маленький мальчик умер, – Сейер снова взглянул на могилу и нахмурился,- Анни словно подменили. Почему она приняла это так близко к сердцу? Она была крепкой и сильной девочкой. Разве все здоровые, нормальные люди не преодолевают это? Разве мы не устроены так, что принимаем смерть и живем дальше, по крайней мере, через какое-то время?